Король-четверг
Шрифт:
Месяц прошел, год проходит — не едут волшебники. Но вот через год пришла во дворец старушка ветхая, в рубище да в лохмотьях — пришла и потребовала, чтобы ее тотчас к королю отвели — знает, мол, она, как горю помочь да тоску изгнать. Подивились придворные — что такая старая карга в любви может смыслить? Но приказ есть приказ — отвели ее к королю. А старушка-то была непростая — фея, что облик свой менять может, захочет — старухой беззубой, а захочет — и молодой красавицей обернется. И увидел перед собой король царственную деву, коих и не думали, что остались они еще. Платье на ней было из тончайших сполохов огня, все усыпанное сверкающими искрами, как звездами, а на голове — сияющая диадема,
Долгие, долгие дни, наполненные солнцем и ветром, пронеслись сияющей вереницей… Путешествия по бесконечным палубам корабля, купания в воздушном бассейне, когда сердце ухает вниз от падения в струях пены… Вечерние встречи в уютных ресторанах и барах, новые знакомства, такие же мимолетные, как тающий след за кормой, набившая оскомину от злоупотребления в рекламах, но вечно прекрасная лунная дорожка в ночном океане… Но вот неделя плавания подходит к концу, а в памяти остается до странности мало, лишь чистые цвета — синий, белый, золотой… И звонкий смех, на который отзывается сердце натянутой струной…
…Жестяной голос оборвал тонкую золотую нить:
— Рон Даль, Илка Даль, пройти регистрацию…
Рон вздохнул, очнувшись от полусна, наполненного какими-то неопределенными переливающимися грезами, похожими на мыльные пузыри. Сейчас они с легким треском лопались, оставляя смутное ощущение потери.
— Пойдем, — Илка теребила его за рукав. — Нас уже зовут, слышишь?
— Угу… — неопределенно промычал он в ответ и с удовольствием потянулся. Час сидения в приемной вызвал неудержимую сонливость — неудивительно после бессонной ночи. Лайнер подошел к острову в самую глухую пору — часа в три, и всех высадили сразу же — стоянка здесь не была предусмотрена программой круиза.
Во мраке тропической ночи видны были только площадка причала, освещенная прожекторами, и реденькая цепь огней, уводящая вглубь острова. В сгущениях тьмы угадывались пальмы, еще какие-то деревья — оттуда ветерок доносил незнакомые пряные запахи. В ушах стояло немолчное стрекотание ночных насекомых — скрипы, трели, цвирканья, захлебывающийся свист… И после всего этого — неожиданно ординарная комната с бледными пластиковыми панелями и стандартной мебелью. Илка в конце концов задремала у него на плече, и сейчас, разбуженная, глядела на мир чуть испуганно, как бы еще не принимая его грубой реальности. Рон засмеялся — просто так, от избытка счастья, от вида этих широко распахнутых глаз… Она кинула на него мгновенный взгляд исподлобья.
— Смеешься, да? Смеешься над своей верной женушкой?
Рон, продолжая смеяться, опустил голову ей на колени и блаженно зажмурился:
— Мр-р…
— Брысь! — она шлепнула его по макушке.
— Мр-мяу!
— Ох ты… Гадкий котище! — и с железной последовательностью запустила руки в его буйную шевелюру, приговаривая:
— Ко-отик, мявка…
А из полутемного угла, тускло поблескивая, глядело на них мертвенное око монитора…
Но даже от волшебной красоты не дрогнуло сердце короля — равнодушно взирал он на нее, истомленный бесплодными желаниями и сожалениями. «В самом ли деле хочешь ты любовью загореться? — спросила его фея. — Ведь без любви и жизнь спокойнее, и многие без нее обходятся». «Не о спокойной жизни я забочусь, — гордо ответил король, — а о чести рода нашего — прекратится он без наследника. Да и не пристало королю уступать в чем-то своим подданным». «Хорошо, — сказала фея, — я тебе помогу. Целый год собирала я искры огня сердечного, страсти пылкой, нежности лучистой — все, из чего любовь создается, по крохам собирала, ходила старухой-нищенкой, выискивала по искорке — нелегко найти их среди людского племени! Наговором, заклятием, молитвой — соединила я их в единое целое, поместила в
— Погоди, не все еще я сказала тебе. Запомни — ты должен снять его, как только почувствуешь, что любовь вошла в твое сердце и тебе довольно ее. Смотри же, не забудь! А о плате не беспокойся — в этом и состоит она для меня.
Сказала так и исчезла во вспышке яркого пламени — как и не было ее. Но остался у короля рубин ярко-красный, который грел руку, как теплый уголек. Тотчас призвал он дворцовых ювелиров и приказал оправить рубин в серебро с серебряной же цепочкой, и представить назавтра же, так не терпелось ему испытать действие талисмана.
— Это ваша плата за пребывание в земном раю, — голос, тусклый и невыразительный, казался порождением смутной тишины, стоящей в кабинете. Рон никак не мог понять, всматриваясь в сидящего за столом, где он слышал его. За все время разговора человек так и не поднял головы — серый сумрак скрадывал его черты.
— Я не соглашался носить с собой соглядатая! — со сдержанным пылом возразил Рон, поднимаясь. Он ждал ответного возмущения или хотя бы гневного жеста. Человек не двигался, но в тени, скрывающей его лицо, что-то переменилось. Всмотревшись, Рон понял — человек улыбался.
— Вы ошибаетесь, — все так же монотонно произнес он. И поднял голову. Пустой взгляд притягивал к себе зовущей к падению жутью.
— Вы?! — не удержался от возгласа Рон. Краем глаза он заметил — Илка подняла руки к лицу, как бы защищаясь, по своему обыкновению, от чего-то непонятного или страшного. Этот, такой знакомый, милый жест резанул по сердцу своей беспомощностью.
— Да, я, — человек опустил глаза и теперь они казались покрытыми пылью. — Я провожу этот эксперимент. Эмоциодатчики — он небрежно бросил на стол пачку невесомых лепестков, сверкнувших алым отблеском, — передают только одно — частоту пика эмоций.
— Ну и что?
— Их никто не регистрирует, если это вас волнует.
— Но зачем тогда все это?
Человек не ответил. Некоторое время он глядел перед собой, казалось, забыв о собеседнике (в тишине было слышно, как Илка прерывисто вздохнула). Затем он произнес медленно:
— Вы можете отказаться. — Он помолчал. — Но прошу не отказываться, в эксперименте нет ничего унизительного. Проживете здесь месяц.
Слова сталкивались и скрежетали, насильно пригнанные друг к другу. За ними не чувствовалось ничего — стальная клепаная скорлупа, имитирующая форму человеческой речи. В душе у Рона боролись инстинктивное недоверие и здравый смысл. И, словно прочитав его мысли, человек добавил:
— Эмоциодатчик… должен быть у одного из вас.
И здравый смысл победил. Рон осторожно взял со стола двумя пальцами красноватую блестку. Внимательно рассмотрел — неправильной формы кусочек фольги… Он был упруг — можно было свернуть его в трубочку. И он не нагрелся в руке — Рон чувствовал под пальцами приятную прохладу. Буркнул:
— Куда его?
Человек молча показал себе на левую сторону груди. Расстегнув рубашку, Рон посмотрел на датчик, неловко примерил… Пробормотал растерянно: «Клеить, что ли…» Теплые руки ухватили его за локоть — Илка. Не слышал, как подошла… Дрогнув, блестящий лепесток притянулся к сердцу — и неожиданно вырвался из пальцев… Рон на мгновение почувствовал холод — как будто на грудь упала снежинка. И начала таять, таять… Илка, поднявшись на цыпочки, дышала ему в ухо.