Король-одиночка
Шрифт:
– Пойдем. Хватит с нас.
У дверей гаража стоял знакомый Королю длинноволосый парень. Увидев их, он сквозь зубы процедил:
– Пошли.
Близился рассвет, и небо, проглядывавшее между ветвями деревьев, начинало сереть. Шандор проводил их по едва заметной тропинке к калитке в заборе, пинком ноги открыл ее и, круто развернувшись, зашагал обратно. Они вышли на пустую, еще темную улицу.
– Что ты ему сказал? – спросил Король. – Я по-кэлдэрарски не знаю.
– Сказал, что за сестру…
– Ну и лапоть. А если бы я тебе вчера липу стравил? Ты ей хоть позвонить догадался?
– Нет, –
Король усмехнулся разбитыми губами. Отойдя к кустам сирени, протер лицо мокрыми от росы листьями. За забором дома смолкла музыка, и уже несколько женских голосов надрывно вопили на весь поселок.
– Надо ехать, – мрачно заключил Рогожин. – Сейчас та-акое начнется…
У перекрестка, спрятавшись под нависшими над дорогой ветвями лип, стояла Зямкина «девятка». Они подошли совсем не с той стороны, откуда Лягушонок мог их ждать, но, когда Славка взялся за ручку двери, из окна немедленно высунулся «макаров»:
– Стоять, гад!
– Не узнал? – Славка отодвинул пистолет.
– Все вы на одну морду. Ну, что там? Где величество? – Зямка проворно выскочил из машины – и отпрянул, увидев лицо Короля:
– Ой, мама родная… Ну… как дело-то?
– Все путем, поехали. – Королю не хотелось ничего объяснять.
В машине он минут пять сидел неподвижно, стараясь утихомирить пульсирующую под ребрами боль. Это не помогало. Синяки на лице нахально продолжали разбухать с каждой минутой.
– Чижик, у тебя вроде водка была.
– У меня и вобла есть, ежели желаете, – проворчал Лягушонок, обиженный тем, что его не посвящают в подробности операции. – Под сиденьем, рядом с домкратом посмотри. Мора, тебе говорю.
Славка презрительно фыркнул, но все же запустил руку под сиденье. Вскоре на свет был извлечен грязный сверток, в котором мирно соседствовали полбутылки водки, окаменевшая вобла, тряпка, трехгранный напильник и резиновая прокладка. Прокладку Зямка забрал («Неделю уже шукаю!»), в воблу впился зубами Рогожин, а Король, плеснув из бутылки на тряпку, начал стирать с лица уже подсохшую кровь. Славка, оставив в покое рыбу, несколько минут наблюдал за ним.
– Размазываешь только… Дай. – Он отобрал тряпку и, прежде чем Король успел возразить, принялся за дело. Король тихо матерился от боли, терпел.
Через четыре часа из Внукова вылетает самолет. Постращать соседей по креслам своей битой мордой, отдохнуть, поспать наконец – и выйти на залитые солнцем улицы Одессы. Сразу же, ни с кем не встретившись, не заходя домой, податься на Ланжерон и плюхнуться в теплое море – старый способ лечения всех боевых ран. До вечера проваляться на горячей, выглаженной волнами гальке, глядя, как постепенно гаснет горизонт и успокаиваются белые барашки. Ничего не стоит и заночевать прямо там, на Ланжероне – как двадцать лет назад, когда не хотелось идти домой и они с Марго в обнимку спали на жестком пляжном лежаке. Марго… О ней лучше не думать. Лучше податься прямо с моря к тете Кате и попросить для себя ту негритяночку, у которой он так невоспитанно заснул в прошлый раз. А дальше видно будет.
Над мелькавшими вдоль обочины верхушками елок поднималось солнце. Первые лучи уже легли на шоссе. Дорога была пустой, и зевающий Лягушонок заметил летящую навстречу белую «Тойоту» в последний момент. «Тойота» круто развернулась поперек дороги прямо перед бампером «девятки», тормоза завизжали на всю окрестность. Лягушонок едва успел свернуть на обочину.
– Какого хрена, чайник сраный?! – заорал он, высунувшись в окно. Дверца «Тойоты» распахнулась, и из нее выскочила женщина в кожаной куртке. Черные вьющиеся волосы были переброшены на одно плечо.
– Мария… – ахнул Зямка. Но цыганка, не взглянув на него, требовательно дернула за ручку задней дверцы, и Королю пришлось ее открыть. Она сразу же увидела Славку.
– Ты? Ты зачем здесь? – и, повернувшись к Королю, яростно: – Сволочь!!!
– Извини. Один бы я не справился.
Мария и Славка молча разглядывали друг друга. Только сейчас Король заметил, как они похожи: темные сумрачные лица, блестящие глаза, тяжелые взгляды. Казалось, между братом и сестрой вот-вот проскочит электрический разряд.
– Умер он? – наконец глухо спросила Мария.
– Да.
– Ты?..
– Он. – Славка кивнул на Короля, и Мария сдавленно вздохнула, опустив ресницы. Вздох был похож на облегчение.
– Что он сказал? – теперь она смотрела на Короля. – Ты говорил, как я просила? Да? Что он сказал?
Король медлил. Повторять последних слов Графа не хотелось. Славкина рука предупреждающе сжала его плечо. Но Мария не отводила взгляда.
– Он сказал «джуклы». Прости.
Отпрянув, Мария закрыла лицо руками. С минуту стояла неподвижно, опустив голову. Затем повернулась и медленно, шатаясь, как пьяная, пошла к своей машине. Вылетевший из-за поворота «Москвич» чуть не сбил ее, заверещал гудок, выругался водитель, но Мария не подняла головы. Не дойдя до «Тойоты», она рухнула на колени. Ее волосы упали в придорожную пыль. Мария вцепилась в них обеими руками, качнулась назад, снова ничком упала на дорогу и замерла. Лягушонок рванулся было из машины, но Король сзади придержал его.
– Что ж ты, гад… – он вздрогнул от тихого голоса Славки. – Что ж ты за…
Не договорив, Рогожин вылетел из машины. Король с Зямкой молча проследили за тем, как он садится на землю перед сестрой, касается ее засыпанных пылью волос, что-то торопливо говорит. Мария не шевелилась. Чуть погодя Славка встал, насильно заставил подняться и ее, повел к машине. Не поворачиваясь, махнул рукой в сторону «девятки» – мол, поезжайте. Вскоре белая «Тойота» развернулась и понеслась к Москве.
Лягушонок вздохнул.
– Слышь, Король… Чего это он развонялся? Она же сама хотела…
– Не знаю я, чего она хотела, – с сердцем сказал Король. Помолчал. – «Джуклы» по-ихнему – сука.
До Москвы ехали молча. На Кольцевой Король велел: «В аэропорт». Зямка скорчил рожу, но послушался. Через полчаса они въехали на автостоянку Внукова. Лягушонок запарковался, выключил двигатель и, обернувшись с переднего сиденья, с интересом уставился на лицо Короля.
– Король, я, конечно, извиняюсь, но куда с такой мордой? Тебя в самолет не пустят.