Король-олень
Шрифт:
— А сколько ему лет? — тут же спросил Галахад и, услышав от Моргейны: «Пятнадцать», — насупился и принялся что-то высчитывать на пальцах.
— А как себя чувствовал мой возлюбленный лорд? — спросила Элейна. — Галахад, иди к своему наставнику. Я хочу побеседовать со своей кузиной.
Дождавшись, когда мальчик выйдет, она сказала:
— Перед этой Пятидесятницей у меня было больше возможностей поговорить с Ланселетом, чем за все годы нашего брака. Впервые за все эти годы я провела в его обществе больше недели за раз!
— По крайней мере, на этот раз
— Нет, — согласилась Элейна. — Он был очень заботлив, и последние несколько недель перед рождением Гвен не делил со мной постель — говорил, что я сделалась такой большой, что это не доставит мне удовольствия. Я бы не отказала ему, но мне, по правде говоря, кажется, что ему и не хотелось… Что-то я принялась тебе исповедаться, Моргейна…
— Ты забыла, что мы с Ланселетом знакомы всю жизнь, — мрачно усмехнувшись, заметила Моргейна.
— Скажи мне — клянусь, я никогда больше не стану об этом спрашивать, — Ланселет был твоим любовником? Ты когда-нибудь возлежала с ним?
Моргейна взглянула на осунувшееся лицо Элейны и мягко ответила:
— Нет, Элейна. Было время, когда я думала об этом, — но между нами так ничего и не произошло. Я не люблю его, а он — меня.
И, к собственному удивлению, Моргейна вдруг поняла, что сказала правду, хотя до этого момента и не осознавала ее.
Элейна уставилась на солнечное пятно на полу; солнце пробивалось через старое, обесцвеченное стекло, сохранившееся еще с римских времен.
— Моргейна… на этом празднике Пятидесятницы… он видел королеву?
— Поскольку Ланселет не слепой и поскольку она сидела на возвышении, рядом с Артуром, то, конечно же, он ее видел, — сухо отозвалась Моргейна.
Элейна раздраженно вскинулась.
— Ты понимаешь, о чем я!
«Неужто она до сих пор так ревнует Ланселета и так ненавидит Гвенвифар? Она заполучила Ланселета, она родила ему детей, она знает, что ее муж — человек, чести. Чего же ей еще надо?»
Но, увидев, что Элейна вне себя от беспокойства и вот-вот расплачется, Моргейна смягчилась.
— Элейна, он разговаривал с королевой и поцеловал ее на прощанье, когда раздался призыв к оружию. Но я клянусь тебе: он беседовал с ней, как любезный придворный со своей королевой, а не как влюбленный с возлюбленной. Они знают друг друга с юных лет, и если они не в силах забыть, что когда-то любили друг друга, как любят лишь раз в жизни, неужто ты станешь упрекать их за это? Элейна, ты — его жена; и судя по тому, как он просил меня передать тебе послание, он искренне любит тебя.
— И я клялась, что этого мне будет довольно — да?
Элейна понурилась и надолго умолкла; Моргейна видела, что Элейна часто-часто моргает, — но все-таки она удержалась от слез. В конце концов, Элейна подняла голову.
— У тебя было множество любовников, но знаешь ли ты, что такое — любить?
На миг Моргейну захлестнула давняя волна, то безумие любви, что швырнуло их с Ланселетом друг к другу на Авалоне, на том залитом солнцем холме, и сводило раз за разом — и не оставило после себя ничего, кроме горечи. Моргейне потребовалось
— Да, дитя. Я знаю, что значит — любить.
Она видела, что Элейне не терпится задать еще множество вопросов; Моргейна с радостью бы открыла душу этой женщине, что была ей подругой с тех самых пор, как она покинула Авалон, и чей брак она устроила, — но нет, нельзя. Тайна всегда была частью могущества жрицы, а если заговорить вслух о том, что связывает ее с Акколоном, в ней увидят лишь бесчестную жену, забравшуюся в постель к пасынку.
— Но сейчас, Элейна, нам нужно поговорить о другом. Как ты помнишь, некогда ты поклялась, что если я помогу тебе заполучить Ланселета, ты отдашь мне то, что, я у тебя попрошу. Нимуэ уже исполнилась пять лет — она достаточно большая, чтобы ее можно было отдать на воспитание. Завтра я уезжаю на Авалон. Подготовь Нимуэ — она едет со мной.
— Нет! — пронзительно вскрикнула Элейна. — Нет, нет, Моргейна! Ты не можешь!
Именно этого Моргейна и боялась. Потому теперь она постаралась говорить как можно тверже и отстраненнее.
— Элейна, ты поклялась.
— Как я могла клясться отдать еще не рожденного ребенка? Я не знала тогда, что это значит на самом деле!.. О, нет, дочь, моя дочь!.. Ты не можешь забрать ее у меня! Она же совсем маленькая!
— Ты поклялась, — повторила Моргейна.
— А если я откажусь?
Элейна напоминала сейчас ощетинившуюся кошку, готовую схватиться за своих котят с огромной злой собакой.
— Если ты откажешься, — бесстрастно произнесла Моргейна, — то, когда Ланселет вернется, я расскажу ему, как был устроен ваш брак, как ты со слезами умоляла меня, чтоб я наложила на него какое-нибудь заклятье, дабы он оставил Гвенвифар и полюбил тебя. Сейчас он считает тебя невинной жертвой моей магии, Элейна, и винит во всем меня, а не тебя. Хочешь ли ты, чтобы он узнал правду?
Элейна побелела от ужаса.
— Ты не посмеешь!
— Можешь проверить, — сказала Моргейна. — Уж не знаю, что значат клятвы для христиан, но я тебя уверяю: те, кто служит Богине, относятся к клятвам со всей серьезностью. Именно так я и отнеслась к твоей клятве. Я подождала, пока ты не родишь еще одну дочь, но Нимуэ — моя. Ты дала слово.
— Но… но как же?.. Она ведь христианское дитя, как же я отпущу ее из материнского дома к… к безбожным колдуньям…
— В конце концов, я — ее родственница, — мягко произнесла Моргейна. — Сколько лет ты знаешь меня, Элейна? Разве ты хоть раз слыхала, чтоб я поступила дурно или бесчестно, что не решаешься доверить мне ребенка? Я ведь не собираюсь скармливать ее дракону, да и времена человеческих жертвоприношений давным-давно остались в прошлом — теперь так не поступают даже с преступниками.