Король смеха
Шрифт:
– Есть.
– Не купите ли вы в компании с ним у меня одну книжку? Можно хорошо нажиться.
– Какую книжку?
– Мою. Стихи. Я издал месяц тому назад книжку, ухлопал на нее все денежки, а так как у меня нет охоты возиться с ней, то я бы уступил ее за полцены. Около десяти тысяч книжек.
– Что вы! Когда же стихи печатались в таком количестве?!
– Почему же? Тут уж наверное мой способ математически прост и осуществим… Я рассчитывал так: чем больше я напечатаю книжек, тем больше можно заработать.
– А если книжка не пойдет?
– Почему
Я встал с кресла:
– Довольно! Еще два слова, и мы закончим наш разговор. Я вам приведу другой расчет – он так же «математически прост и осуществим». Если человек в две минуты съедает одну котлету, то в час он, значит, съест тридцать котлет? А в рабочий восьмичасовой день 240 котлет? Отвечайте, черт возьми!
– Почему вы это говорите? – растерялся Калакуций.
– Потому что можно съесть две котлеты, можно купить двести книжек, но не больше! Слышите вы – не больше!
– Однако же, раз двести покупателей нашлось, почему же не найтись еще нескольким тысячам?
– Почему? Да потому, что нет такой самой скверной, самой ледащей книжонки, которая бы не продалась в этом фатальном количестве – «двести экземпляров». Это издательское правило. Кто эти двести покупателей, двести чудаков? Неизвестно. Их никто не видал. Брюнеты они, блондины или рыжие, бородатые или бритые – бог весть. Их никто не знает. Я бы дорого дал, чтобы лично взглянуть хоть на одного из этой таинственной секты «двухсот». Чем они занимаются? Домовладельцы ли, антрепренеры, библиотекари или конокрады? Это не узнано и, вероятно, никогда не узнается. Но они неуклонно продолжают свое нелепое дело, эти двести безумцев, – и своими деяниями сбивают с толку таких простаков, как вы.
IV
Калакуций выслушал меня, встал, стер ладонью пот со лба и сказал:
– В таком случае я у вас попрошу маленького одолжения. Мне нужно немножко денег, так рублей пятьдесят… для одного дела. Через две недели я вам отдам хоть сто.
Он был бледен и худ от голода.
Призадумавшись немного, я кивнул головой и предложил этому человеку, набитому с ног до головы идеями, свою идею.
– Знаете, что? Я вам не дам пятидесяти рублей с условием получения обратно ста, а я предложу вам десять рублей, но зато без всякого возврата.
Очевидно, он нашел мою идею «математически простой и легко осуществимой», потому что взял золотую монету. И ушел.
Я думаю, что ушел он от меня довольный мною.
Человеку, потерпевшему кораблекрушение, так приятно встретить на необитаемом острове другого человека.
Сердце под скальпелем
Глава 1
Замечательный попутчик
Стройная красивая дама вошла на остановке в наше купе, положила на диван небольшой ручной сак и сейчас же вышла, – вероятно, с целью проститься с провожавшими ее друзьями. Мой сосед кивнул в мою сторону с плутовской улыбкой и сказал:
– Занятная штучка. Я думаю, на номер четвертый ее можно было бы поймать.
Я не знал этого человека – мы с ним только что познакомились. Наружность его была самая ординарная и незначительная. Никто не мог бы предположить в нем удивительной, оригинальной натуры: среднего роста, худощавый, с черными, опущенными книзу усиками и лицом, темным, будто от загара; глаза быстрые, искательные.
Я, признаться, не понял сразу, что это за номер четвертый, на который, по словам моего соседа, «можно поймать» даму.
Такой термин мог быть у коммивояжера – торговца дамскими вещами, у сыщика охранного отделения или, еще проще, – у вора, милого добродушного экземпляра, почему-либо принявшего меня за одного из своих.
– Вы говорите, четвертый номер? – неопределенно спросил я.
– Да. А вы не согласны? Не думаете же вы, что с ней можно обойтись первым или вторым номером – это слишком для нее примитивно!
Надеясь что-нибудь выведать у него, я спросил, заинтересованный:
– Второй номер – работа без инструментов?
– О господи! Все номера – работа без инструментов. Какие там, к черту, инструменты!
– Так вы больше склоняетесь к четвертому номеру?
– К четвертому. Э, чертова работа! Да вы, вероятно, не знаете четвертого номера?
Я не знал ни одного номера – от первого до последнего – и мог признаться в этом с чистой совестью.
Но, не желая показать себя неопытным простаком, заявил:
– Четвертого, действительно, я как будто не знаю.
Незнакомец заговорил монотонным деловым тоном:
– Исключительная заботливость и предупредительность. Подчеркивается, что вы знаете обычаи света, и если берете ее за руку после десяти фраз и целуете, то это якобы простая фамильярность, в дороге допустимая. Номер четвертый основан на том, что все ваши подходы и любезности как будто кем-то где-то уже установлены и против них нельзя возражать, боясь прослыть смешной и синим чулком. Тем более что предыдущая заботливость и предупредительность обязывают к снисходительности. К номеру четвертому существует небесполезное примечание: «Полезно при первой встрече принять вид человека, остолбеневшего от удивления и восторга перед красотой обрабатываемого объекта. Можно быть даже неловким от смущения в первый момент – это всегда прощается».
– Это что же… – спросил я, ошеломленный. – Нечто вроде «Кодекса волокитства»?
– Ну конечно. Я же Волокита и есть.
Он это сказал таким тоном, каким говорят: «Я инженер путей сообщения» или «Я служащий кредитного общества».
– Кто же выработал этот… гм… любопытный кодекс?
– Кто выработал! Жизнь выработала! Я его только анализировал, систематизировал научным путем и стал применять в обработанном, очищенном от ненужного виде. Согласны вы, что номер первый, как примитив, восхитителен?