Король Треф
Шрифт:
Так что, Вася Затонский, плохи твои дела. Нет тебе покоя, и все хотят заполучить твою шкуру. Вместе с бриллиантами или без них.
Я вздохнул и, посмотрев еще раз на залив со статуей, встал со скамейки и направился к своей новенькой «Хонде», стоявшей у входа в парк. Пока я шел к машине, мой желудок спросил у меня — а не пора ли закинуть что-нибудь на кишку? Я подумал и согласился. Сев за руль, я решил направиться в находившийся на Двадцать третьей улице китайский ресторанчик, в котором можно было за десятку наесться от пуза. В общем, это был, как бы сказать, китайский шведский стол.
Запарковавшись неподалеку от китайской харчевни, я вышел из машины и нажал на кнопку брелка, висевшего
В ресторанчике было прохладно и пусто. Заплатив при входе за право обжираться до потери сознания, я подошел к стойке и стал наваливать себе всего понемногу. Вообще-то такая ширпотребовская китайская кухня быстро надоедает, да и не так уж это вкусно, но по первости очень нравится.
Я взял немного свинины с грибами в сладком соусе, немного молодого бамбука, потом еще какието хитрые китайские грибы, потом рассыпчатый рис, острый соевый соус и решил, что пока хватит.
Усевшись за столик у окна, я принялся расправляться с едой, а сам при этом обдумывал нюансы своего положения и подробности того, с чем могу столкнуться в процессе получения так нужных мне документов. Превратиться в другого человека, оборвав тем самым единственную ниточку, которая связывала меня с теми, кто мне был совсем не нужен, было необходимо.
За несколько лет в моей жизни произошло столько разного, что хватило бы на десяток обычных человеческих судеб. И все, что происходило со мной, никак нельзя было назвать приятным или интересным. Как сюжет для захватывающего фильма это годилось. Но как реальная жизнь, как настоящая судьба, как то, что на самом деле происходит с живым человеком, — увольте. Врагу не пожелаю. Хотя, наверное, именно врагу я бы и пожелал того, что выпало на мою долю.
Я стал бандитом. Я стал вором. Я стал убийцей. На меня открыта охота. Из-за меня погибла женщина, которую я полюбил. Человеческая жизнь перестала иметь для меня ту высшую ценность, о которой говорили преподаватели в мединституте. Раньше я спасал жизни, работая реаниматологом, теперь — могу завалить любого, не моргнув глазом. Когда-то в юности я краснел, если приходилось врать, теперь могу вешать лапшу на уши кому угодно и в любом количестве. Раньше я гулял, где хотел, и совсем не думал о том, кому может понадобиться наблюдать за мной, теперь же у меня выработалась железная привычка постоянно следить за поляной, просекая, не интересуется ли кто-нибудь моей персоной. А если интересуется, я был готов хладнокровно убить любопытного. Вот такие интересные вещи произошли со мной за последние несколько лет.
Я встал и пошел за добавкой.
Сидевший у входа китаец, весивший не больше собаки среднего роста, улыбнулся мне, и я машинально ответил ему улыбкой. Возвращаясь к столику, я опять столкнулся с ним взглядом, и церемония повторилась.
По правде говоря, мне уже начала надоедать эта американская манера лыбиться везде и без всякого повода. Сначала это производит приятное впечатление. Вот, мол, какие мы все вежливые и доброжелательные. А потом начинаешь понимать, что все эти улыбки — самое обыкновенное вранье. В России идешь, например, по улице и видишь — этому человеку грустно, этот озабочен чем-то, тот веселится, у этого какие-то хитрые мысли в голове ворочаются. И все понятно. Вокруг тебя — живые люди. А тут — все улыбаются, и это — не более, чем маска. А что за ней — поди, разбери. В общем-то, конечно, можно разобрать, потому что морда улыбается, а по глазам все равно видно. Но — неприятно. Так и хочется иногда наехать на сияющего, как серебряный доллар, американца — ну чего ты лыбишься, ты же меня в первый раз видишь, может быть, я тебя убить пришел, а ты, мудак, лыбишься…
Черт с ними, пусть скалятся, сколько влезет. Меня это не касается.
А самое главное — это то, что китаеза этот ну уж точно не имеет отношения ни к ФСБ, ни к арабам, ни к Стилету. Правда, я слышал, у них в китайской мафии порядочки посуровее наших будут, но это уже их дело и меня не касается.
Набив брюхо и ощутимо потяжелев, я поднялся из-за стола и направился к выходу. На лице китайца появилось выражение счастья, и он проводил меня лучезарным взглядом. Я все-таки улыбнулся ему в ответ, несмотря на то, о чем думал пять минут назад. С волками жить…
«Хонда» встретила меня приветливым посвистыванием, и, усевшись за руль, я опять полез за сигаретами. Ну никак не отвыкнуть, черт побери! Обругав себя ослом и тупым животным, я запустил двигатель и, пропустив шестидверный белый лимузин, отъехал от поребрика.
Теперь мой путь лежал на Брайтон-Бич, где русские эмигранты организовали для себя привычную совковую жизнь, превратив нормальную улицу в некое подобие замусоренного базарного ряда. И еще сочиняют песни о том, как им хорошо там живется. Козлы.
Подъехав к ресторану «Одесса», я припарковался на противоположной стороне между огромным черным джипом с затемненными стеклами и невзрачным трехцилиндровым «Шевроле Спринт».
Мимо проходили люди, и через открытое окно я слышал преимущественно русскую речь. Но если бы я был царь, то за такой русский язык просто вырывал бы язык. Когда в аэропорту Кеннеди я впервые услышал эту уродскую смесь нижегородского и английского, то сначала решил, что это люди просто так стебаются. Но, увы, суровая эмигрантская действительность быстро убедила меня в обратном. Тут тебе и русское существительное, и английское прилагательное и сверху — английский глагол в русском склонении. Я, конечно, не профессор языковедения, но от такого русского языка меня поначалу, честно говоря, чуть не стошнило.
Однако через некоторое время я привык и теперь уже не вздрагиваю, услышав, что кастомер комплейнает на имплоера. Это, стало быть, значит, что заказчик жалуется на хозяина. А одна русская девица, кстати, у меня есть ее телефончик, сказала, что через некоторое время я и сам так заговорю. Вот уж дудки. Хрена ей лысого. И между прочим, не помешало бы позвонить ей и поговорить насчет лысого хрена. Моего, естественно.
С противоположной стороны улицы послышалась родная русская матерщина, и, посмотрев туда, я увидел, как здоровенный бугай в черном костюме и галстуке выталкивает из дверей пьяного мужика в шортах и бейсбольной кепке. Мужик крыл матом и швейцара, и директора ресторана, и почему-то заодно и Америку. Коротко остриженный швейцар, которому впору было бы выступать в супертяже, быстро огляделся, повертев мощной башкой на толстой шее, и, убедившись, что нежелательных свидетелей нет, коротко двинул мужика в печень.
Мужик моментально заткнулся и, согнувшись в три погибели, побрел вдоль стеночки, держась за нее руками. Швейцар огляделся еще раз, потом плюнул на грязный тротуар и скрылся в заведении. Над зеркальной дверью, перед которой только что произошла неравная схватка, светилась надпись «Ресторан „Одесса“.
Вот сюда-то мне и надо, подумал я и вышел из машины.
Пока я ехал, китайская жратва вполне улеглась в моем животе, и теперь я чувствовал себя сытым и полным сил. А поскольку я снова оказался среди русских, то в моей голове включилась охранная программа, и, прежде чем подойти к дверям ресторана, я внимательно осмотрел улицу. Все было вроде бы нормально. Перейдя через дорогу, я подошел к зеркальной двери и взялся за ручку. А прежде чем открыть дверь, еще раз огляделся. Все спокойно.