Король жил в подвале и другие сказочные истории
Шрифт:
Говорят, что в конце тоннеля обязательно должен быть свет, иначе тоннель не имеет смысла. Я девять лет лечу по этому мерцающему тоннелю, я видел десятки огоньков, сотни маячков, но света в конце я не вижу. Можно ли увидеть свет, когда ты сам двигаешься с его скоростью?
У нас здесь гравитация ни к чёрту, а когда, случается, вырубает предохранители, наступает полная невесомость. Я повисаю между приборными досками и вспоминаю те счастливые часы, когда мы с ней были вместе, жили вместе и твои мягкие водородные кровати делали наши тела невесомыми, а души наполняли необъятной радостью. Как прекрасна была та невесомость – без дождей и без Шнитке, только шуршащий на задворках сверчок и наши дыхания… Прости, что я говорю об этом, возможно, тебе неприятно, но ведь это было, ты сам знаешь. А здешняя невесомость тяжела. Нет ничего хуже одинокого человека в невесомости, такой человек ровно ничего не стоит, он жалок, он равен нулю. Этот человек – я. От невесомости у меня начинают слезиться
В тот злополучный сентябрьский вечер шёл настоящий дождь, а я принял лишнего, попросту говоря, напился. Это вы довели меня до такого собачьего состояния – своим нескончаемым ремонтом. И вот я, как какой-нибудь бездомный пёс, дышал в твой паршивый индикатор и требовал пустить меня в свой собственный дом! Я, твой хозяин и друг, стоял коленями в водосточной луже и умолял вас – уже вас обоих – не вызывать санитарный наряд! Где, спрашиваю я, в какой такой конвенции написано, что человек в нетрезвом состоянии не может войти в свой собственный дом и завалиться в свою собственную кровать? Покажите мне этот поганый документ, и я не поленюсь – собственноручно проделаю в нём перфорацию!
Нет, я никогда не прощу тебе эти трое суток в наркологическом санатории, никогда. Не ей – тебе! Не прощу эту чёртову прививку от алкоголя – что может быть бесчеловечней и унизительней! Вот скажи, санитар жилищного хозяйства: чем жить теперь мне, одинокому космонавту, вышедшему на большую трассу космической бесконечности?! Чем, спрашиваю я тебя? Здесь – в неприкрытом космосе, где каждый встречный странник за пятнадцать юаней готов слить тебе всё горючее из своего бака прямо в твой рот, – я, непьющий, выгляжу опять же полным идиотом, ровно как тогда, в мрачной зимней одежде посредине разноцветной земной осени. Благодарю тебя, уважаемый мой Дом!
Здесь, на станции, у меня тоже есть небольшая библиотека – одиннадцать томиков любимых земных авторов, которые я выменял у одного межзвёздного барыги. «Робинзон Крузо», «Дневники Ийона Тихого», «Записки сумасшедшего», «Обломов»… Это моё самое большое сокровище, слава богу, посягать на их жизнь некому. И я, честно говоря, не пойму, кто из вас разумнее – ты или книги. Так и живу: разговариваю с книгами и пишу письма Дому – чего только не случится с человеком в космосе!
А ещё я читаю бортовой информатор и внимательно слежу за всем, что происходит там у вас, на Земле. Вы, дома, молодцы, вы не на шутку развернулись, я рад за вас. Я нисколько не сомневался, что нынешние выборы выиграет дом. Дом-президент – это огромное достижение. Я плохо представляю, что это за «домострой», о котором все говорят, но думаю, слово «хозяин» в применении к человеку постепенно теряет свою былую актуальность, верно? Так нам и надо. Мы, люди, слишком мобильны для того, чтобы быть честными и надёжными. Человек может уехать в другую страну, сбежать в иную галактику, наконец, умереть. А дом никуда не денется, он всегда на виду, ему так или иначе приходится заботиться о своей родине – у него-то точно другой не будет. Человек неустойчив во всех смыслах, вот он и мечется по свету, мешает жить себе и другим и даже в космосе не находит того, что искал. А вы, дома, твёрдо стоите на земле, у вас есть фундамент; и с места вас не сдвинешь, и жизни вам отмерено немалое число лет. Интересно, человек, когда наделил вас первым разумным чипом, понял ли, что создал наконец-то идеальное существо – надёжное, сильное, непоколебимое? Это тебе не легкомысленные роботы, теряющие голову при первой же магнитной буре, не коварные в своей ограниченности компьютеры, не тупые клоны-чернорабочие с зашитой в голове разрывной контролькой; дом – существо общественно полезное, общественно значимое. Он – ячейка общества и, в конце концов, основа государства; только дом может управлять человеком и в то же время заботиться о его благе. Как мне хочется, чтобы у вас получилось наконец всё то, что не удалось нам. Вы – наша надежда, новое содержание земной жизни, облачённое в самую давнюю, самую традиционную его форму. Хорошо обновлённое старое.
Но как же вы, чёрт побери, посмели? Как посмели вы так забыться? Когда и в какую такую голову пришла вам эта мысль – стать наравне с человеком, стать выше человека? Каким образом забыли вы своё место – место покладистого и прозорливого слуги, сильного и неуязвимого раба – не более? Кто позволил вам, кто разрешил?! Впрочем, знаю, кто позволил. Мы сами и позволили, люди. Мы так заботились о своём личном благополучии, так изощрялись в облегчении своей нелёгкой доли, так рьяно, слепо, безоглядно выдумывали и изобретали, что в конечном итоге вы, дома разумные, лишили нас необходимости быть вместе. Вы разделили нас стенами, заборами, невидимыми решётками и парализующей сигнализацией, вы превратили нас в домоседов – и мы стали рабами собственного комфорта, а вы – нашими хозяевами. Поделом.
Одиночество – непарное слово, у него нет даже антонима; сколько ни прибавляй к нему, в результате все равно получается единица. Знаешь, о чём я мечтаю? О возвращении. Нет, не в тебя, не беспокойся, вас я никогда не посмею потревожить – о возвращении хотя бы на Землю. Я мечтаю накопить тугриков и юаней, лечь на возвратный курс и, благополучно приземлившись, купить себе хозяйку – какую-нибудь пустую двухэтажную дачку позапрошлого века. Мне ведь не надо супермоделей, мне нужна простая добротная изба со стеклопакетами, камином и дребезжащим кондиционером. И всего-то мне от неё нужно, чтобы согревала меня, кормила три раза в день, выдавала мне уличную одежду соответственно погоде да раза два в неделю меняла постельное бельё. И, может быть, тогда я перестану чувствовать себя одиноким, может быть, тогда невесомость снова покажется мне чем-то фантастическим и желанным.
Но хватит ли мне на возвратный курс? Нет, не денег – времени, отпущенных лет жизни, которую я так опрометчиво закинул в эту звёздную пустошь, в этот метеоритный лабиринт, в это беспросветное космическое ничто без начала и конца, без исхода и возвращения.
Да, вся человеческая жизнь крутится вокруг домашнего очага, вся человеческая история пляшет от печки. Но именно дом отделяет человека от других людей и делает одиноким. И я помню, как началось это моё космическое одиночество – оно началось на Земле, оно началось с тебя. Мне исполнилось десять, сиротская комиссия поздравила меня с совершеннолетием, потом сотрудник привёл меня в тебя и, поставив посреди гостиной, сказал: «Знакомься, это твой дом. Отныне он отвечает за тебя, а ты – за него». Было воскресное утро, я увидел светлую комнату полную игр и игрушек, и почувствовал себя самым счастливым человеком на земле. Сотрудник выдал мне паспорт и инструкцию и навсегда ушёл, впервые пожав мне руку, как взрослому. И я принялся знакомиться с тобой: щёлкал выключателями, проверял возможности, исследовал все твои функции, задавал вопросы. Мне нравилось, что в тебе было что-то по-настоящему живое, таинственное. Как дивно мы играли в тот вечер! Я ещё не знал, что твои окна не объективны, и полночи возился с игрушками, пока не уснул прямо среди них. А ровно в семь утра ты заставил меня встать, умыться, одеться, накормил и отправил в училище – без всяких поблажек, безо всякого снисхождения. И тогда я понял, что нет в тебе пощады, а есть только одно – программа. И я стал привыкать жить по твоим внутренним законам, отказывать себе во всём, приносить себя в жертву. Не принимал гостей, не уезжал в путешествия, не делал перестановок. Боялся за тебя и жил тобой, жил внутри. В конце концов, я отдал тебе свою любовь и свою душу. А ты принял всё это, переварил, не зажмурившись, а меня попросту выплюнул в космос – как высосанную лимонную кожурку. Я – твой плевок, твоя отработанная порода, твоя недозревшая падалица. Я опустел, как покинутый дом. Мы обменялись местами. Ради чего? Не понимаю. Будучи снаружи, трудно постичь то, что творится внутри.
Неужели же лишь ради того, чтобы однажды купить в комиссионке подержанную капсулу и улететь в космос? И не мешать вашему домашнему благополучию, вашему обывательскому счастью. Почему бы и нет? К чёрту всё, подумалось мне тогда, пусть моя любимая остаётся с моим самым близким, самым родным существом, а я катапультируюсь в другой мир и буду смотреть на них свысока, как и подобает настоящему мужчине. Или настоящему неудачнику – можно сказать и так.
Человек не знает меры – вот что всегда подводило его. Не переборщили ли мы и на этот раз – я имею в виду затею с вами, с домами разумными? Я читал, что у вас уже появились ходячие модели. Будьте осторожны: стоит сделать первый шаг, оторваться от фундамента – и соблазны облепят вас со всех сторон, как космический моллюск – борт стыковочной станции. Начнёте подворовывать, двурушничать, воевать домами и повторите нашу человеческую эволюционную одиссею со всеми её катастрофическими последствиями.
Сдаётся мне, скоро вы всех нас, людишек, выкинете с балконов, спустите с лестниц, вышвырнете за двери, уморите в лифтах, задавите нас своей небоскребущей массой – зачем мы вам! Если уж вы научились предавать, то остальное приложится очень быстро. Впрочем, вы оставите себе наших женщин: разве можем мы, компьютерные карлики с полной атрофией мышц и частичной закупоркой мозга, соревноваться с вами, такими большими многоэтажными самцами из стекла и бетона, способными обеспечить их всем, стоит только правильно сформулировать желание и нажать на кнопку «ввод». Уж чего-чего, а формулировать и нажимать она всегда умела…
Но я цел и невредим, и я нашёл то, за чем улетел с Земли: нашёл музыку, которой ещё нет в её фонотеке. Звуковую дорожку высылаю вместе с письмом. Это музыка метеоритов, которые мнут и корёжат обшивку моей капсулы, и одновременно – музыка отчаяния, с которым в ту ночь я колотил в нашу общую дверь. Музыка человеческих диссонансов, космический Шнитке. Короче говоря, это музыка того дождя, за которым не бывает и потопа. Вчера, слушая её, я автоматически нажал на запись и загадал: если выберусь из этой музыки живым, напишу тебе письмо.