Королева бриллиантов
Шрифт:
В ту пору де Роган был послом в Вене и часто наведывался, во дворец Шёнбрунн. Мария-Терезия сразу смекнула, что этот глуповатый любитель удовольствий может стать весьма полезным орудием как в её руках, так и в руках её посла в Париже, и к тому же в силу своего высокого положения и широких связей может получать самую разнообразную информацию. Он мог стать ценным другом и советником для её дочери. Советы, конечно, будет давать она сама, но получать их будет Мария-Антуанетта из уст человека, которого никто не осмелился бы презирать. И хотя на сегодняшний день она была лишь дофиной, в один прекрасный день могла стать королевой Франции, но для этого прежде всего нужно было уберечь её от любых нынешних опасностей. Обдумав всё,
Сидя у камина, кардинал вспоминал их беседу.
— Вы, ваше преосвященство, конечно, хорошо понимаете моё состояние, — начала Мария Терезия. — Я на самом деле полагалась на мадам де Помпадур, которая могла оказывать влияние на вашего повелителя в отношении моей дочери. Она была в определённом плане достойной женщиной и обладала чувством высокой ответственности перед всем народом. Вы со мной согласны?
Луи де Роган, как ни старался, так и не мог припомнить особых достоинств мадам де Помпадур. Море обаяния — больше ничего. Чувство высокой ответственности перед всем народом? Кто из королевского окружения когда-нибудь думал о народе? Уж во всяком случае не эта светская дама, которая, как могла, грабила его, обвешав всю себя золотом и драгоценными камнями. Но он, улыбнувшись, поклонился с самым серьёзным видом.
— Мне также известно, — продолжала императрица, медленно помахивая веером, — что мадам дю Барри, вполне заслуживающая своего высокого положения женщина, ибо никто не вправе поставить под сомнение мудрость вашего короля, пытаясь сохранить к себе его уважение, может...
Императрица осторожничала, тщательно подбирая слова. Кто знает, может, дю Барри была или остаётся до сих пор милой подружкой де Рогана? Понимая это, принц поспешил на выручку.
— Мадам, мне неловко говорить столь откровенно с вашим величеством, но мадам дю Барри — самая настоящая шлюха! Ревнивая фурия! Она способна на самую чудовищную ложь в отношении вашей дочери не только в разговоре с королём, но и в беседах с придворными. Да что там двор, она распространит свою клевету по всей Франции! Понадобится величайшее искусство, чтобы помочь вашей дочери избежать всех опасностей, проистекающих из-за языка этой женщины и её гибельной враждебности.
— Враждебности? Но чем она вызвана? — неуверенно, словно размышляя, продолжала императрица, не зная, насколько она может доверять этому человеку.
— Всё очень просто, мадам. Разве вашему величеству неизвестно, что представляет из себя мой сюзерен? Он просто обожает женскую красоту, особенно красоту юную, непорочную, поэтому его фаворитка никогда не потерпит влияния дофины на короля. Для неё — это нож острый! Существует, однако, возможность...
Мария-Терезия, отложив в сторону веер, посмотрела де Рогану прямо в лицо своими серыми непроницаемыми глазами.
— Ваше преосвященство, могу ли я вам доверять? — спросила она.
— Я нем, как могила, мадам. — Кардинал порывисто опустился перед ней на одно колено и поцеловал ей руку. Сердце его трепетало, как сердце любовника, правда, совершенно по другой причине. Вот сейчас перед ним открывалась желанная дорога!
Она грациозно отдёрнула руку, кивком головы приказала ему встать.
— Если доверять, то целиком. Нельзя доверять человеку наполовину. Вы должны знать, что у меня на уме. Вы этого достойны. Никто здесь так сильно не тревожится из-за безопасности Франции, не печётся о её постоянной поддержке. Мне никогда не вернуть утраченную провинцию Силезию, не сделать ни одного шага в Европе без поддержки вашего августейшего монарха. У меня есть самая дорогая, самая дерзкая мечта. Сделать так, чтобы моя дочь сумела оказывать на короля самое безраздельное влияние и мудро пользовалась бы этим в своих целях. Ах, если бы только была жива мадам де Помпадур... Увы! Какая громадная потеря для всей Европы — её смерть!
— Да, — отозвался де Роган со скорбными нотками в голосе. Он всегда полагался только на самого себя, и не только в тонкостях придворного этикета. Нужно быть настороже. Он знал, что императрица мастер заговоров и интриг и в этом даст ему сто очков вперёд. Да поможет ему Бог миновать все мели и добраться до спасительной бухты! Он отлично понимал, что ей наплевать на дочь, дочь — лишь пешка, разменная монета в большой игре. Боже, что за адское создание!
— Она так молода, так неопытна, — печальным тоном продолжала императрица. — Сейчас мне нужен друг, человек, на котором я смогла бы остановить свой выбор, человек, который сумеет быть добрым в отношениях с моей дочерью, который будет давать ей верные советы, не скрывая истины, который сможет поддерживать постоянные контакты с её воспитателем аббатом Вермоном. Короче говоря, мне нужен человек, который будет играть для неё роль...
Она хотела сказать — «отца», но, бросив взгляд на красивое лицо принца, передумала — «...друга и которому она могла бы целиком довериться. Это должен быть человек благородный, занимающий высокое положение в обществе, тонкий, хорошо образованный, с прекрасными манерами, человек, способный вызвать у этого ребёнка доверие к себе. К тому же он должен быть влиятельным священнослужителем, ведь вам известно моё отношение к Церкви. Нужны ли ещё другие слова, чтобы вы поняли, что я имею в виду только вас, месье».
Он снова опустился на одно колено, снова поцеловал императорскую ручку. Он был польщён. Он, конечно, не мог надеяться на такое уважительное отношение к себе после всех скандалов, и это было очень и очень приятно.
Императрица выслушала с доброжелательной улыбкой поток благодарных слов и велела ему подняться.
— Теперь, когда мы отлично понимаем друг друга, — сказала она, — я должна сказать вам, мой дорогой кардинал, что моё несчастное дитя неверно ведёт себя в отношении мадам дю Барри, совершает одну ошибку за другой. Эта дама может нравиться или не нравиться — это одно. Совершенно другое — что она говорит и что делает. К несчастью, какой-то негодяй сумел настроить её против моей дочери. Вы представить себе не можете.
Вермон сообщил мне, что ваш великий монарх устроил вечерний приём с ужином в честь моей дочери, и на него заявилась мадам дю Барри. Три дамы, считая, что её появление в зале хозяйки — оскорбление для дофины, тут же вышли из-за стола. Вы когда-нибудь слышали о подобной глупости? И этот несчастный, заблудший ребёнок написал мне гневное письмо, в котором говорит, что его величество нанёс ей лично оскорбление, позволив мадам дю Барри присутствовать на приёме. Она умоляла меня заступиться за её честь перед дедушкой-королём, чтобы тот принял соответствующие меры и не позволял больше никому унижать его внучку. Нужно ли говорить, что её письмо было вскрыто, прочитано, и все в августейшем окружении сочли его оскорбительным.
— Что же ответило ваше величество? — спросил де Роган, чувствуя, как растёт его интерес.
— Всего лишь несколько простых слов, не больше: «Если во главе стола сидит сам монарх, то никто не имеет права возражать против любого из его приглашённых».
— Совершенно верно! — похвалил де Роган, убеждённый в её правоте. — Ну и каков результат?
— Результат оказался явно противоположный ожидаемому. В своём последнем письме она говорит, что мадам дю Барри — счастливая женщина, так как может развлекать монарха, и глупенькая девочка, конечно, по простоте душевной, добавляет: «В таком случае я объявляю себя её главной соперницей и теперь сделаю всё возможное, чтобы самой развлекать моего дедушку по мужниной линии. Посмотрим, кто из нас в этом больше преуспеет».