Королева бурь
Шрифт:
— Эллерт Хастур — мой гость, — ответил лорд Алдаран. — Должен ли я вверить его жизнь вероломству его брата?
— Вероломству? — На лице Скатфелла отразилось искреннее негодование. — В роду Хастуров? Он хочет помириться со своим братом так же, как и я, Микел, хотел бы помириться с тобой. — Он неуклюже опустился на одно колено. — Ты одержал верх надо мной, Микел. Я уведу войска. Знай также, что я непричастен к разрушению твоей башни. Я возражал против этого, но лорд Дамон-Рафаэль пожелал испытать свою власть на северных землях.
— Я верю тебе. — Алдаран с печалью смотрел на младшего брата. — Отправляйся домой, Ракхел. Уходи с миром.
Скатфелл вскинул голову. Его лицо исказили ненависть и презрение.
«Отцу не следовало так давить на него, — подумал Донел, наблюдавший за этой сценой. — Неужели он думает, что я не смог бы самостоятельно удержать Алдаран после его кончины?»
Однако Скатфелл, судя по всему, был готов капитулировать.
— Зови свою лерони и твори заклятье правды, — жестко сказал он. — Я и помыслить не мог о том, что ты решишь подвергнуть меня такому унижению, брат.
Послали за Маргали. Пока длилось ожидание, лорд Скатфелл беспокойно переминался с ноги на ногу. Когда пожилая лерони вошла в приемный чертог, он начал было опускаться на колени перед Донелом и Дорилис, но потом остановился.
— Нет! — выкрикнул Ракхел, вскочив на ноги. — Дать клятву никогда не поднимать руку на ублюдка из Рокравена и на твое дьявольское отродье? Пусть Зандру заберет его первым! Я избавлю землю от их чародейства!
В его руке блеснул кинжал. Донел встревоженно вскрикнул и бросился вперед, закрывая сестру своим телом, но его голос потонул в пронзительном вопле Дорилис. Голубая молния с шипением ударила в комнате. Скатфелл упал; его тело выгнулось дугой в короткой агонии и осталось лежать неподвижно. Половина лица обуглилась, обнажая кость.
В зале наступила мертвая тишина. Некоторое время все молчали, потрясенные случившимся.
— Он хотел убить Довела! — выкрикнула Дорилис. — Он хотел убить нас обоих. Ты видел кинжал!
Она закрыла лицо руками. Донел, борясь с тошнотой, сдернул с себя плащ и накрыл им обгоревшее тело.
— Нет позора в убийстве клятвопреступника, стремящегося к злодеянию даже под предлогом капитуляции, — хрипло произнес Микел Алдаранский. — На тебе нет вины, дочь.
Однако он покинул высокое кресло и спустился в зал. Склонившись над телом Скатфелла, он откинул плащ с его лица.
— О брат мой, — прошептал он. — Как мы дошли до этого?
Его глаза ярко блестели, но в них не было слез. Наклонившись, он поцеловал обгоревший лоб и осторожно надвинул край плаща на лицо мертвеца.
— Отнесите его вниз, — обратился он к стражникам и повернулся к оруженосцу Скатфелла. — Ты свидетель, что здесь не было иного предательства, кроме его собственного. Я не собираюсь мстить. Его сын может наследовать замок Скатфелл, хотя было бы только справедливо, если бы я наделил Довела поместьем брата в возмещение за ущерб, а ему отдал лишь ферму в Хай-Крэг.
Оруженосец поклонился.
— Все будет исполнено по твоему слову, лорд. Его старшему сыну Лорану недавно исполнилось семнадцать лет. Но что мне передать лорду Хастуру… то есть его величеству Дамону-Рафаэлю? — быстро поправился он.
Эллерт поднялся со своего места:
— Наш спор с
— Нет, Эллерт, — воскликнула Кассандра. — Он замышляет предательство!
— И тем не менее я должен встретиться с ним, — ответил Эллерт.
Из-за него род Алдаранов оказался втянутым в войну Нижних Земель. Теперь, если Эллерт не придет на встречу, Дамон-Рафаэль разрушит замок.
— Лорд Скатфелл сказал, что мой брат хочет помириться со мной так, как он сам хотел помириться с вами, — продолжал он. — Думаю, в тот момент Скатфелл не лгал. Он поднял руку на Донела не умышленно, но в припадке гнева, и поплатился за это. Возможно, брат хочет убедить меня в законности своего правления и попросить моей поддержки. Раньше я в самом деле поклялся поддерживать его право на трон, хотя и не понимал тогда, что это означает. Поэтому он по-своему прав, называя меня предателем. Я должен спуститься вниз и поговорить с ним.
Кассандра, подбежавшая сзади, обняла его, удерживая на месте:
— Я не пущу тебя! Не пущу! Он убьет тебя, и ты знаешь об этом!
— Он не убьет меня, жена, — ответил Эллерт, отстранив ее с большей силой, чем когда-либо раньше. — Я знаю, что должен делать, и запрещаю тебе вмешиваться.
— Запрещаешь? — Рассерженная, она отошла в сторону. — Делай, что тебе заблагорассудится, муж мой. Но передай Дамону-Рафаэлю, что если он причинит тебе вред, то я подниму против него каждую женщину, каждого мужчину и каждый матрикс в Хеллерах!
Медленно спускаясь по горному склону, Эллерт продолжал видеть перед собой лицо Кассандры. Его ларан рисовал ужасные картины будущего.
«Дамон-Рафаэль почти наверняка попытается убить меня. Однако я должен убить его первым, как убивают взбесившееся животное, готовое укусить. Если он станет королем, то воцарится такой хаос, какого еще не видели в Доменах».
Я никогда не хотел править. Я не жаждал власти. Я мог бы удовлетвориться жизнью в Неварсине, в Башне Хали или в Трамонтане, однако сейчас, когда ларан показал, что произойдет, если Дамон-Рафаэль взойдет на трон, я должен как-то предотвратить это, даже если мне придется убить брата!»
Рука, которую он держал над пламенем Хали, пульсировала от боли, словно напоминая о нарушенной клятве.
«Я преступил клятву. Но я Хастур, наследник богов, и я несу ответственность за благополучие этой земли и ее народа. Лишь я один могу сейчас противостоять Дамону-Рафаэлю!»
Путь к нижнему лагерю был недолгим, но Эллерту он казался расстоянием, отделявшим его от конца света. Его ларан разворачивал перед ним длинную череду образов: то, что будет; то, что может случиться, если он проявит неосторожность; то, чего никогда не случится… Почти везде он видел свое мертвое тело, лежавшее среди камней рухнувшей башни с кинжалом в горле. Он видел Дамона-Рафаэля, сравнивающего с землей стены замка Алдаран, провозглашающего свое владычество над Доменами и северными землями. Видел многолетнюю тиранию, народ, лишенный всех оставшихся свобод. Видел, как последние очаги сопротивления подавляются оружием, еще более страшным, чем то, которое ему приходилось встречать. И наконец, видел, как лерони проникают в души людей, делая их покорными рабами чужой воли, выжигая их желания и устремления.