Королева бурь
Шрифт:
— Значит, Донел умер внезапной и насильственной смертью? — тихо спросил он. — Я был его другом и учителем. Я должен найти его в Запредельных Царствах, Рената. Если он умер внезапно, то может не знать о своей смерти; его разум может блуждать рядом с телом, тщетно пытаясь снова войти в свою оболочку. Я тревожился за него, однако не знал, что с ним произошло, пока не увидел тебя.
В бесплотном пространстве призрачного мира, где физическое прикосновение воспринималось лишь как идея, он ласково погладил ее руку.
— Мы разделяем твое горе, Рената. Все мы любили его; он должен был стать одним из нас. Но теперь я
Она уловила едва заметное движение в сером тумане, предшествовавшее уходу Яна-Микела, исчезновению его мыслей и присутствия. В отчаянии она позвала вслед:
— А как же нам быть с Дорилис, родич? Что нам делать с ней?
— Увы, Рената, я не знаю. Ее отец не станет вверять ее на наше попечение. Кроме того, мы совсем не знали ее. Очень жаль: мы могли бы помочь ей овладеть лараном. Сведения об истории генетической программы хранятся в Хали и Арилинне. Возможно, они смогут помочь делом или советом. Но не задерживай меня более, сестра. Я должен идти к Донелу.
Рената видела, как образ Яна-Микела в призрачном мире поблек и отдалился. Хранитель собирался удостовериться, что Донел не томится в ловушке возле своего уже бесполезного тела. Рената смутно завидовала ему. Она знала, что контакт между живыми и мертвыми опасен для обоих, а потому находился под запретом, иначе живые могут раньше времени втянуться в потусторонние царства, где им нет места. Ян-Микел, с детства обучавшийся отрешенности, необходимой для Хранителя, мог оказать последнюю услугу другу, не подвергая себя опасности. Однако Рената знала, что если бы Донел был его близким родственником, то Ян-Микел не колеблясь поручил бы эту задачу кому-то другому, чьи чувства к покойному не носят глубоко личного характера.
Усталая и отчаявшаяся, помнившая только о Донеле и о своей утрате, Рената обратила мысли к Хали. Она старалась сохранять спокойствие, зная, что слишком сильные эмоции могут вытолкнуть ее из этого плана, а мучительные воспоминания могут погрузить ее в бесконечные, ирреальные сны призрачного мира. Она будет уходить все дальше и дальше, пока не забудет дорогу назад.
Серая мгла казалась бесконечной. Когда Рената наконец увидела вдалеке призрачную Башню Хали, мысли окончательно отказались повиноваться ей. Подхваченная вихрем эмоций, она медленно плыла в туманных, бесплотных пространствах…
Затем ей показалось, что она видит вдалеке знакомую фигуру — живую, юную, смеющуюся. Далеко, так далеко… Донел! В этом царстве, где сами мысли были податливыми, словно глина под пальцами скульптора, что-то могло выжить… Рената помчалась вслед за исчезающей фигурой, мысленно крича от радости:
«Донел! Донел, я здесь! Подожди меня, любимый!»
Он был слишком далеко. Он не обернулся и не посмотрел на нее.
«Нет! Это запрещено! Он ушел в место, еще недоступное для меня. Если я пересеку границу, то не вернусь обратно… Но я буду осторожна. Я должна снова увидеть его! Я должна хотя бы один раз взглянуть на него, попрощаться с ним… только раз, и больше никогда…»
Она поспешила вслед Донелу. Мысли с невообразимой быстротой несли ее в серых пространствах призрачного мира. Оглянувшись по сторонам в поисках знакомых примет, она поняла, что окончательно потеряла из виду Башню Хали и осталась совершенно одна в сером безмолвии, где не было ничего, кроме маленькой, удаляющейся
«Нет! Это безумие! Это запрещено. Я должна вернуться, пока еще не поздно. — С ранних лет обучения в Башне Рената усвоила, что любое вторжение живых в царство мертвых может быть лишь очень кратковременным и обусловленным крайней необходимостью. Но осторожность почти покинула ее. — Я должна увидеть его один лишь раз, хотя бы один раз. Я должна поцеловать его, попрощаться с ним… Я должна, иначе не смогу жить. Нельзя же запретить обычное прощание… Я опытная лерони, я в совершенстве владею матриксом. Я знаю, что делаю, и это придаст мне сил…»
Последний проблеск здравого смысла заставил ее усомниться в том, что фигурка, удалявшаяся за горизонт, в самом деле была Донелом. Может быть, это иллюзия, рожденная ее горем и томлением, нежеланием принять бесповоротность его смерти? Здесь, в царстве идей, ее разум мог создать иллюзию Довела и следовать за ней до тех пор, пока она не присоединится к нему.
«Мне все равно! Все равно!» Ренате казалось, что она бежит, бежит изо всех сил за удаляющимся силуэтом… Затем ее движение замедлилось. Она как будто вязла в густом тумане. Не в силах двинуться с места, она издала последний отчаянный вопль: «Донел! Подожди!»
Внезапно серая мгла истончилась, наполнилась лучами света. На пути Ренаты появилась туманная форма, и знакомый голос обратился к ней:
— Рената… Рената, милая, не надо этого делать.
Перед ней стояла Дорилис — не бесчеловечное существо, облаченное в молнии, не Королева бурь, но та маленькая Дорилис, которую она помнила в лето своей любви. В этом подвижном мире, где все вещи были такими, какими представлялись разуму, Дорилис осталась очаровательной девочкой. Длинные волосы свободно падали ей на плечи, старенькое детское платье едва доходило до колен.
— Нет, Рената, это не Донел. Это иллюзия, рожденная твоим томлением, — призрак, за которым ты можешь следовать вечно. Возвращайся, дорогая, ты нужна им там …
Внезапно Рената увидела зал в замке Алдаран, где под наблюдением Кассандры лежало ее безжизненное тело. Она остановилась и посмотрела на Дорилис: «Она убила… Она убила Донела…»
— Не я, но мой ларан, — ответила Дорилис. Детское лицо было суровым и трагичным. — Но я больше никого не убью, Рената. В своей гордыне я не слушала тебя, а теперь уже слишком поздно. Ты должна вернуться и сказать им: я уже никогда не проснусь.
Рената опустила голову, чувствуя, что девочка говорит правду.
— Ты нужна им, Рената. Возвращайся. Донела здесь нет. Я тоже могла бы вечно следовать за ним к горизонту. Наверное, только теперь, когда тщеславие не ослепляет меня, я могу ясно видеть. Всю свою жизнь я видела в Донеле только это — иллюзию, свое наивное убеждение, будто он может стать таким, каким я хочу его видеть. Я… — лицо Дорилис неуловимо изменилось, и Рената увидела ее ребенком, которым она была, девушкой, которой она стала, и женщиной, которой она уже никогда не станет. — Я знаю, что он подарил тебе. В своем себялюбии я не могла принять этого; теперь я не согласилась бы принять это от него, даже добровольно. Я хотела получить от него то, что он мог дать только тебе.