Королева полтергейста
Шрифт:
Потом Маша в порыве хмельного умиления возжелала вдруг выпить на брудершафт с вредным дядькой Копченым, которого она почему-то немного побаивалась, и, подойдя, случайно подслушала обрывок его разговора с молодым и патологически жадным головорезом Али-Бабой.
– … Да с какой радости? Какая, к херам, благотворительность? – говорил Али-Баба. – Это же деньги в задницу! Сиротки какие-то, понимаешь…
Маша с рюмкой в руках стояла за его спиной, и он не видел ее. Копченый же не видел ее в принципе.
– Сынок, – отвечал он Али-Бабе презрительно, –
– А может, нет сироток-то? Может, все – Шахине в карман? («Это они меня так прозвали», – умилилась Маша.)
– Молчи, сука, – зашипел Копченый, – ты что, забыл? – И он понизил голос до шепота: – Нет Шахини, понял? Нету. «Не ясно, – подумала Маша, – как это – меня нету?»
А Копченый сказал снова в полный голос:
– А если и в карман, тебе-то что за забота? Чего ты в чужом кармане считаешь?
– Ей-то не жалко, заслужила. А вот Киса – Кис-Кис-Киса… Кто пахан? Он пахан? Это ж чистый шестой номер. Я таких давил, как клопов в щели на нарах…
– Тупой. Тупым тебя мама родила. Завалишь ты все. Это же театр. Без Кисы нет Маруси…
«Опять меня почему-то нет», – совсем запуталась Маша и влезла в разговор:
– Кто тут Марусю вспомнил?
Спорщики подпрыгнули от неожиданности, а она полезла к Копченому обниматься, хватая его за усы:
– Ну Копченый, ну почему ты меня не любишь? Все меня любят, а ты не любишь. Давай на брудершафт?
– С привидениями не пью, – огрызнулся тот, – уйди отсюда.
Но в конце концов разомлел и выпил-таки с ней «за дружбу».
Потом Атос забашлял музыкантам, и они вместо однообразной попсы заиграли битловское «Let It Be», и Маша с Атосом пошли танцевать и целоваться. И случился маленький, но забавный эксцесс. Неожиданно перед ними выросла большая, похожая благодаря габаритам и толстому слою белой пудры на памятник самой себе женщина и заявила:
– Немедленно покиньте наш ресторан. Как вы себя ведете? У нас – культурное учреждение. В театре вы себя так же ведете? Отправляйтесь домой и делайте там все, что вам угодно. К тому же женщин в штанах мы вообще сюда не допускаем. Тем более в таких старых и рваных.
Атос хотел ответить ей что-то резкое, но Маша стала нашептывать ему на ухо, он сперва запротестовал, но она настаивала, и он, засмеявшись, сказал: «Ну, ладно. Давай».
Затем обернулся к администраторше Софье Львовне (а это была именно она):
– Где вы видите женщину в штанах?
– А это что? – почти радостно возопила та, вперив в Машу толстый морщинистый палец с массивным перстнем. А Маша внимательно и пристально посмотрела ей в глаза. И Софья Львовна увидела, как пьяная девочка в старых джинсах тихонько растворилась в душном воздухе полутемного зала.
– Извините, – сказала Софья Львовна и с огромными, как блюдца, глазами решительным шагом прошла в свой кабинет. Чтобы запереться и просидеть там до конца вечера, уныло таращась в стену.
Апокалипсис продолжается. На кого ж ты нас покинул, Деев Сергей Ильич?..
… – Слушай, давай смоемся отсюда, – шепнул Атос Маше.
– Давай, – согласилась она.
Эта толстая тетка была у нее третьей за сегодняшний день, и, хоть с утренних инкассаторов прошло уже много времени, в ушах у нее звенело и побаливала голова. И она уже пожалела о своей выходке.
Чтобы заглушить головную боль, она, вернувшись с Лешей к столу, налила себе полный фужер коньяку. Леша пытался остановить ее, но не успел, и она залпом выпила.
Она не помнила, как Атос усадил ее в машину, как вез. И очнулась уже на хате, в ванне с прохладной водой. И она услышала неразборчивые голоса – Атоса и женский.
Кое-что она сумела разобрать: видимо, говорили прямо за дверью. Атос: «Нет, нет, ничего не выйдет. Она здесь…» Голос: «О! Я хочу посмотреть, как это в воде…» После чего дверь как будто чуть-чуть приоткрылась, но Маше уже было не до того: ее вдруг дико затошнило, и она наполовину вылезла из ванны, чтобы не превратить в помои воду, в которой сидит…
Появился Атос и долго и нежно приводил ее в норму. И она спросила: «Кто у тебя был?» «Никого». «Но я же слышала. И кто-то заглядывал сюда». «Тебе привиделось. Это глюки». И Маша поняла, что это действительно была галлюцинация.
Потом ее рвало еще и еще, и она плакала, а Атос ухаживал за ней. Потом он вытер ее огромным полотенцем и укутал в свой махровый корейский халат. Потом он заставил ее проглотить две таблетки аспирина и напоил крепким-прекрепким чаем, от которого во рту стало горько и вязко. И хоть ее и начало знобить, ей стало намного лучше. А потом он налил себе и ей по пятьдесят граммов коньяку. Она пить не могла, но Атос сказал, что нужно, и она, давясь, выпила. И вправду ей снова стало совсем хорошо, знобить перестало. И Атос включил тихую музыку.
От выпитого сегодня алкоголя и пережитой психической нагрузки все ее чувства были слегка притуплены, но несмотря на это, с ними случилась такая сумасшедшая, такая красивая ночь, после которой женщина может чувствовать себя счастливой целую неделю.
4.
И она чувствовала себя счастливой целую неделю. К тому же после этой ночи было еще и утро, и была еще следующая ночь, а за ней – другая. Они отдыхали на всю катушку, но без напряжения, которое, случается, возникает у того, кто решает отдохнуть «на всю катушку». Они объехали все лучшие питерские рестораны, они гуляли по ночному городу и курили, кидая огоньки окурков в темную маслянистую Неву. Они взахлеб рассказывали друг другу о своих чувствах, делясь маленькими секретами собственной физиологии. А после проверяли все это на практике, занимаясь любовью в самых неожиданных местах, где, всегда врасплох, заставал их щекочущий магнетизм взаимного влечения.