Королева пустыни
Шрифт:
Плечи и спину Гертруды сводила мучительная боль, причиняемая, вероятно, разрывом мышцы. Все трое дрожали от холода и сырости. День тянулся дальше. В восемь вечера до безопасного места осталось еще перейти несколько трещин и спуститься по сераку. Серак – ледяной барьер у нижней кромки ледника – очень опасен при прохождении, потому что все время сдвигается и ломается под давлением ледовых масс. И никогда не следует проходить его ночью. Но у них было отчаянное положение. Полчаса они пытались разжечь фонарь отсыревшими спичками под прикрытием промокшей юбки Гертруды. Бросив это безнадежное дело, они двинулись на ощупь через угольно-черную темноту, но тут же Генрих свалился в восьмифутовую толщу мягкого снега. «Это был единственный момент отчаяния», – вспоминает Гертруда.
Им предстояла еще одна ночь на открытом леднике, под ледяным дождем. У каждого из мужчин был рюкзак, который
В сером полумраке этого второго рассвета, окостеневшие от холода, они едва могли идти. Кое-как ковыляя, они заметили, что достигли безопасного места, что пришло к концу их испытание. Вернувшись в Майринген после пятидесяти семи часов на горе, они застали в гостинице суматоху беспокоящихся за них людей. После горячей ванны и ужина в постели Гертруда проспала двадцать четыре часа. Руки и ступни у нее были обморожены – пальцы на ногах так распухли и закостенели, что ей пришлось отложить возвращение в Лондон до момента, когда снова можно будет надеть туфли. Пальцы рук отошли достаточно быстро, и она смогла написать самое длинное в своей жизни письмо отцу, признав в нем, что прогноз Домнула насчет вероятности ее гибели в Альпах чуть не сбылся.
От ледника до вершины Финстерархорна три тысячи футов. И только последние несколько сотен футов украли у них славу. Пятьдесят три часа на веревке, при самых плохих погодных условиях, когда ветер просто мог сдуть их с горы, в таком холоде, что снег намерзал на людях и на веревке, а по временам в таком тумане, что не видно было, куда ступаешь. И хотя самым важным восхождением Гертруды был траверс Лаутерархорна – Шрекхорна, ее всегда будут помнить по экспедиции на Финстерархорн. Попытка была неудачной, но достославной. А удачное возвращение в таких условиях – выдающееся деяние. «Во всех Альпах мало найдется мест столь крутых и столь высоких. Туда поднимались всего три раза, включая попытку вашей дочери, и ее экспедиция все еще считается одной из величайших в истории Альп, – писал Ульрих Фюрер в письме к Хью. – Честь ее принадлежит мисс Белл. Не будь она так полна мужества и целеустремленности, мы бы пропали».
Через год Гертруда выкроила пару дней в кругосветном путешествии, чтобы полазить в Скалистых горах возле озера Луиз. Там она, к своему приятному удивлению, встретила трех швейцарских гидов из Оберланда, которые беспощадно дразнили ее вопросом: «Как любезной фройляйн понравился Финстерархорн?»
Последнее из ее достойных упоминания восхождений было совершено на Маттерхорн в августе 1904 года с итальянской стороны и опять же в сопровождении Ульриха и Генриха. Пока этот последний гигант не был отмечен ею как пройденный, Гертруда чувствовала, что у нее осталось незаконченное дело в Альпах. Эта гора имеет весьма насыщенную историю. Смертельных случаев на Маттерхорне больше, чем на любом другом альпийском пике. Гертруда читала и перечитывала отчет Эдуарда Уимпера, британского альпиниста, который за тридцать девять лет до того впервые поднялся на Маттерхорн, об ужасающем спуске, в котором четверо из группы поскользнулись и упали, и лишь оборванная веревка спасла Уимпера и двух оставшихся проводников от той же участи. Гибель спутников, несомненно, отравила ему жизнь. «Каждую ночь, поймите, вижу я своих товарищей на Маттерхорне, они скользят на спине, расставив руки, один за другим, по порядку, с одинаковыми интервалами… я вечно буду их видеть».
С чужих слов Гертруда знала эту гору так хорошо, что каждый шаг казался ей знаком. После хмурого рассвета погода прояснилась, и восхождение проходило в комфортных условиях. Возле вершины они вышли на баснословно трудный гребень Тиндалла. Там обычно находят веревочную лестницу, но она порвалась и была частично заменена привязанной веревкой. На прохождение двадцати футов потребовалось два часа. «Я смотрю назад с огромным уважением. На нависающей части надо откидываться на веревке и, вися на ней, коленом нащупывать выступающий камень, с которого можно дотянуться до верхней ступени, – все, что осталось от веревочной лестницы. Вот так это было сделано… и помню, как смотрела и думала, возможно ли это вообще».
Бедному Генриху это оказалось «необычайно трудно». Вершины они достигли в десять утра и спустились на швейцарскую сторону, исходным маршрутом Уимпера, где сейчас висят веревки недавних восходителей. Гертруда описала этот спуск как «скорее съезжание по перилам, нежели лазание».
Именно Маттерхорн как гора с наиболее узнаваемым профилем запечатлен в мемориальной витрине Гертруды в церкви Восточного Раунтона. Вверху витрины изображена гора напротив виньетки, где Гертруда сидит на верблюде на фоне пальм. Эти два периода ее жизни, естественно, весьма отличались, и ее интересы теперь сосредоточились на археологии и пустыне. Маттерхорн стал последней ее серьезной горой. В 1926 году полковник Е. Л. Стратт, бывший тогда редактором «Элпайн джорнал», писал, что в 1901–1902 годах не было более знаменитой альпинистки, чем Гертруда Белл:
«Все, что она предпринимала в физической или умственной деятельности, исполнялось настолько превосходно, что было бы странно, если бы она не блистала на склонах гор так же, как на охоте или в пустыне. Ее сила, невероятная в таком изящном теле, ее выносливость, а превыше всего – ее мужество были так велики, что до сих пор ее проводник и товарищ Ульрих Фюрер – а более компетентный судья вряд ли найдется – говорит о ней с восхищением, переходящим в обожание. Он несколько лет назад сказал автору этих строк, что из всех любителей, мужчин и женщин, с которыми ему выпадало ходить в горы, он очень мало кого видел, превосходящего ее в технике, и никого равного ей по хладнокровию, храбрости и оценке ситуации».
Глава 6
Путешествия по пустыне
«Мисс Гертруда Белл знает об арабах и Аравии больше, чем практически любой живущий англичанин» – так сказал лорд Кромер, бывший верховный комиссар Египта, в 1915 году, когда шла Первая мировая война и конца ей не было видно, и знаниям Гертруды предстояло стать тем ключом, который разомкнул патовую ситуацию.
Будучи туристом в Иерусалиме в 1900 году, она не могла знать, когда и куда заведет ее это пребывание. Тут было положено начало ее страсти к пустыне. Всему миру по большей части была глубоко безразлична территория, называемая тогда собирательным именем «Аравия», будто бы один народ и одна страна правила всеми необитаемыми пустынями, плодородными долинами и негостеприимными горами, племенными территориями, регионами, имаматами, уделами шейхов и колониями, занимавшими эти 1 293 062 квадратные мили. Более двух процентов территории суши, этот грубо очерченный ромб простирался от реки Иордан возле Восточного Средиземноморья и угла Африканского континента, уходил на юг к Индийскому океану, от Красного моря к Персидскому заливу, на север вдоль границы Персии до русской границы, и с севера его накрывала огромная перемычка Турции.
Эта огромная территория не носила название «Средний Восток» [15] до 1902 года, когда эти слова произнес американский военно-морской теоретик Альфред Тайер Мэхэн. После постройки Суэцкого канала в шестидесятых годах XIX века караванные пути через пустыню, проложенные за тысячелетия, стали с точки зрения Запада ненужными. Как только британские пароходы стали с удобствами достигать Индии еще до эпохи двигателей внутреннего сгорания и нефти, огромные территории перестали интересовать кого бы то ни было за пределами их южных берегов и северных гор, – кроме разве что турецких правителей в далеком Константинополе. Страны, известные сегодня как Сирия, Ливан, Израиль, Палестина, Иордания, Саудовская Аравия и Ирак, были тогда одинаковыми регионами Османской империи.
15
В России принято название «Ближний Восток».
Несколько сотен лет турки постепенно просачивались в деревни и немногочисленные города вокруг пустынь в сердце Ближнего Востока, потом захватывали там власть. Османская империя систематически и повсеместно заменяла законы шариата на собственный кодекс Наполеона и вводила турецкий язык как язык администрации и обучения. Турки затягивали ведущих арабских деятелей в турецкую сеть, вознаграждая их лояльность, пока наконец не взяли всю Аравию в мягкие тиски. Все это поддерживалось системной коррупцией и тщательным разжиганием вражды между народами. Но, как вскоре выяснила Гертруда, власть Османов сходила на нет, стоило лишь отойти на несколько миль от цивилизации. Бедуинские шейхи делали что хотели, защищая свои драгоценные колодцы, караванные тропы и редкие пастбища от соседей и соперников. В пустынях законов не было, их можно было перейти, только, как это столь храбро делала Гертруда, вооружившись знанием языка, политики и обычаев бедуинских племен. Вскоре она стала желанным гостем в их шатрах.