Королева пустыни
Шрифт:
С точки зрения Гертруды, жизнь их семьи в Ред-Барнс была идеальной, и она тоже стала понимать, что Флоренс ее только улучшила. Дети все лето были на воздухе, и у них имелись свои участки в саду. Гертруда обнаружила, что любит цветы и у нее есть природный талант работать с растениями. В одной ранней дневниковой записи она тщательным курсивом пишет: «У нас сичас есть несколько желтых крокусов и первоцветов падснежников и первоцветов».
Правописание, музыка, которую так любила Флоренс, и готовка – вот три области, к которым Гертруда не испытывала ни малейшего интереса и потому не преуспевала, вопреки всем стараниям мачехи. Зато Гертруда не вылезала из книг. Она читала все, до чего могла дотянуться. «Дни Брюса» Агилар была самой любимой,
Когда Флоренс «заболела» какой-то загадочной болезнью (иными словами, забеременела), Гертруду и Мориса отослали из дому к большой группе кузенов и кузин, в более мягкий климат побережья южной Шотландии, где они резвились на пикниках, учились лазить по скалам и ловить рыбу.
«Дорогая мама!
Нам здесь очень весело. Вчера мы поймали живого угря. Каждый день мы ходим на скалы в купальных костюмах и прыгаем оттуда в озеро. Это называется «ласточкой», и это очень здорово. Передай папе, что я его люблю.
Твоя любящая дочь Гертруда».
Любимым спутником у нее был Хорейс Маршал, двоюродный брат, сын сестры ее матери Мэри Шилд, миссис Томас Маршал. Были еще мальчики Ласселсы и их сестра Флоренс, названная так в честь мачехи, на несколько лет моложе Гертруды, но одна из ее любимых подруг. На свои карманные деньги Гертруда покупала птичьи яйца для своей коллекции, соревнуясь с Хорейсом. «5 галок, 2 крапивника, 1 зеленушка, 2 коноплянки», – писала она у себя в дневнике – и покупала зверушек и птичек, сколько позволяла Флоренс. Ручной ворон Джамбо жил в садовом сарае – чтобы не попадался на глаза нервному коту по кличке Шах. Когда спустя время эти животные умерли, Гертруда нашла выход для своего горя, устроив пышные похороны с кортежем из родственников и слуг, картонными гробами, крестами и цветами.
За садом Ред-Барнс и железной дорогой находился большой огороженный частный парк (теперь общественный сад), где дети могли ездить на пони и играть сами по себе почти в пределах видимости из дома. Вокруг пруда шли пешеходные тропинки среди деревьев, где можно было ездить верхом или ходить на ходулях, пока не прозвенит гонг, зовущий на обед или на чай – последнюю еду перед сном. Иногда по воскресеньям Хью с двумя старшими детьми выезжали на верховую прогулку вокруг Редкара или по берегу и брали с собой еду, которую паковала Флоренс. Гертруда раскладывала сандвичи на клетчатом одеяле, изображая для Хью и Мориса хозяйку.
Для дождливых дней Гертруда и Морис изобрели игру в прятки под названием «Служанки» – игру, которую она запомнит и которая приобретет для нее совершенно иное значение в пустыне через много лет. Начиналась она в подвале, где дети могли стоять во весь рост, а взрослым приходилось пригибать головы. Играющий должен был тихо пробежать по множеству коридоров, наверх по узким извилистым лестницам, которые вели в комнату служанок, и так, чтобы слуги его не увидели. Если тебя заметят – следовало завопить и возвращаться обратно, начинать все сначала. Или можно было начать из-за водопроводного бака на чердаке, куда добраться по короткой привинченной к стене лестнице, бежать вниз в прачечную и комнату экономки в тихом полуподвале. Комната, обставленная выкрашенными в кремовый цвет буфетами, была оклеена обоями Уильяма Морриса, где поющие птицы сидели на шпалерах в листьях и плодах на фоне темно-синего неба. Следы этих обоев заметны еще и сегодня.
Гертруде повезло, что у Флоренс была такая добрая душа. Режим более суровый мог бы подорвать доверие падчерицы, а еще вероятнее – сделать из нее бунтовщицу, которой она так и не стала. Младшая дочь Флоренс Молли, впоследствии леди Тревельян, писала о матери: «Не могу припомнить, чтобы она с кем-нибудь из нас говорила сурово или кричала за неправильные поступки. Она была мягкой, понимающей, полной нежности ко всем детям, не себялюбивой и с таким даром сочувствия, какого я ни у кого больше и близко не встречала. В ее присутствии мы ощущали себя надежно и уверенно».
Еще с Флоренс было очень интересно. Дети превратили садовый сарай в дом для игр и назвали его «Вигвам». У них была резиновая печать с этим названием, и они рассылали официальные приглашения к чаю или к обеду родителям, садовнику и гувернантке. Флоренс, явившись в ответ на такое приглашение в лучшем своем вечернем платье и с бриллиантами в волосах, обнаружила, что дети собираются везти ее в сарай на тачке. По дороге к «Вигваму» они тачку перевернули, но Флоренс, поцарапанная и испачканная, героически выдержала всю дневную программу, не только проявив хороший характер, но и показав отличный пример социального самообладания.
Другое приглашение звало «мистера и миссис Хью Белл на чай в пятницу 13 августа 1892 года в 5 часов вечера» и заканчивалось просьбой RSVP [3] . Флоренс, которую дети неустанно поддразнивали за французский акцент, включилась в игру.
«В собственные руки для Monsieur и Mesdames de Viguevamme, Ред-Барнс, Коатем, Редкар, – написала она. – Маркиза де Смех будет иметь удовольствие видеть у себя за ужином мистера Чепухмена, мисс Ерундель и мисс Трень-Брень в 19.30». Видимо, опасаясь пожертвовать еще одним вечерним платьем, она добавила: «Маркиза сожалеет, что приключившееся, к несчастью, деликатное состояние здоровья не позволит ей для этого случая надеть придворное платье с перьями или напудрить волосы».
3
R'epondez s’il vous pla^it – ответьте, пожалуйста (фр.).
Но как бы ни была Флоренс весела и терпима, в отношении правил поведения она держалась строгости. Она часто писала эссе с названиями вроде «Маленький моралист» или «Si Jeunesse Voulait» (если бы молодость хотела). Правила, касающиеся хороших манер, соблюдались неукоснительно – давала ли она нагоняй кучеру, покинувшему козлы ради укрытия от дождя, или ребенку, недостаточно вежливо поздоровавшемуся с гостями. Манеры, утверждала она, важны для нас не менее, чем для других. Может быть, она повторяла это для подросшей Гертруды, когда писала: «Как бы ни были ценны интеллектуальные богатства, которые ты можешь предъявить, но если в качестве метода обращения с коллегой-мужчиной и ради привлечения его внимания ты используешь пощечину, то вряд ли завоюешь его благожелательный интерес к твоим будущим достижениям».
Нетерпеливую Гертруду все это несколько утомляло. Для нее разговор состоял в том, чтобы что-то выяснить или кому-то сообщить. Она не чувствовала глубокой заинтересованности в том, чтобы коллеги-мужчины оценивали ее достижения. Но бывали времена, когда Флоренс оказывалась на одной с Гертрудой волне, как в своем сетовании: «Тенденция, демонстрируемая многими в остальном разумными людьми: верить, что их собственная раса – самый интересный в мире предмет, их семья – наиболее достойна упоминания, школа, где они учились, – единственно возможная, квартал Лондона, где они живут, – самый приятный, а их собственный дом в нем самый лучший». Это «коварная опасность, с которой следует бороться». Сама наполовину англичанка, наполовину ирландка, Флоренс очень нервно относилась к тем издевательским карикатурам, которые иногда появлялись в «Панче» о французах, их привычках, гигиене, еде и нравственности, – а все это, как она знала, во многих случаях бывало лучше английских аналогов. Обстановка восприимчивости к чужим стандартам и образу жизни оказалась лучшей подготовкой к путешествиям, и Гертруда с детства к ней привыкла. Позже она довела эту восприимчивость до логического завершения, пройдя при этом куда дальше, чем имела в виду Флоренс.