Королева Златого Леса
Шрифт:
Шэрре хотелось сказать, что она никогда не любила своего мужа, а он оставался рядом только потому, что она подарила ему дочь, но оба знали, что это было не так. Оба знали, что между ними давно уже что-то большее, чем просто запутавшиеся, смешавшиеся воедино в удивительном танце страшные чувства. Если это можно было назвать любовью — да, они и вправду любили друг друга, любили сильно, просто до конца не могли смириться с тем, что было в прошлом.
Роларэн почти не вспоминал об этом. Он сказал однажды, что его любовь к жене разделилась пополам; одна досталась подделке, до того, как
Шэрра верила. Ей казалось, что он говорил правду, и что её правда была точно такой же, как и у него. А ещё — она любила его, и вправду любила. Пусть даже хотела заверить в обратном. Пусть даже она была неправильной Вечной, без Златого или Среблённого Дерева — она всё равно не умирала. В её крови — как и в его, — растекался тот самый бессмертный яд. Только у Роларэна он был не его собственным — ядом Каены. Всем тем, за что она должна была бы поплатиться, но не поплатилась. Не ей платить за свои грехи.
…Но об этом они тоже предпочитали попросту не думать. Какое значение имело прошлое? Их Каена была счастлива. Шэрре казалось, что она в этом счастье могла утонуть. Роларэн — топил в нём, наверное, всех остальных.
…Не было больше кладбища. Не было больше могил. В самом центре леса красовалась громадная поляна — там и праздновали бракосочетание короля. Чествовали юную королеву.
Роларэн и Шэрра смотрели на зелёные травы, но видели полыхающее пламя и могилы. Видели свои старые раны. Но воспоминания не причиняли боль, воспоминания даровали облегчение и свободу. Они возвращались домой, туда, где им было место. Они возвращались на свою израненную, но освободившуюся теперь родину. Среблённый Лес пылал довольством и радостью, приветствуя новую королеву. А король — тот самый, пока — не новый, — всё никак не мог найти себе места от удивительного, преследующего по пятам беспокойства.
Играла нежная эльфийская музыка. Казалось, дымка празднества заволокла весь мир; глаза Каены светились торжеством, давно уже забытым. Король ушёл куда-то — на минутку, — пообещал, что только отдаст указ о том, чтобы подготовили их брачное ложе, — и так доселе и не вернулся. Каена танцевала — потому что должна была танцевать.
— Ваше Высочество, — один из эльфов свиты шагнул из круга. — Позволите пригласить вас?
Она вскинула голову. У незнакомца были зелёные-зелёные глаза, равно как и у её отца, такие сияющие, такие яркие… Каена не заметила ничего другого — ни тёмных волос, ни бледной кожи, ни холодной улыбки, острой, словно ножи. У него были горячие, впрочем, руки, и танцевал он хорошо — она чувствовала себя под защитой. Она чувствовала, что готова избавиться от чёрной жемчужины на собственной шее.
Каена никогда не представляла себе возлюбленного. Она только полагала, что обязательно его узнает, когда увидит. Обязательно поймёт, что это он. Её отец и мать всегда чувствовали друг друга, значит, и она должна была ощущать своего возлюбленного как нельзя лучше.
Он улыбался. Смотрел на неё ласково и нежно. Прикосновения его пальцев были осторожными — он сжал её ладонь, вновь приветственно склонил голову набок, получая согласие на танец, обнял за талию.
Он его рук исходило самое яркое, самое сильное тепло — сильнее всего, что она чувствовала в своей жизни. Может быть, спокойнее было лишь в отцовских объятиях — но если прежде Каена не могла разграничить понятия любви к мужчине и любви к родителям, то сейчас всё получилось как-то само по себе. Она даже не знала, откуда взялась эта тонкая, протянувшаяся через всю её жизнь логичная линия — завершалось всё. Пропадали все вопросы.
А король всё не возвращался. Она подарила незнакомцу, до сих пор прошептавшему лишь ей на ухо своё странное, удивительно певучее имя, уже не один и не два танца — а её законный супруг будто бы пропал. Эльфы танцевали вокруг них, словно ничего и не заметили; вот и отец, доселе державшийся отстранённо, словно изваяние нетронутой иллюзии, потянул мать в весёлый круг.
Они — Каене так казалось, — были самой идеальной парой из всех вокруг. Вечные. Что бы ей не говорили о том, что родители её смертны, что они отреклись от всего эльфийского, убегая в человеческий мир, девушка не сомневалась в том, что и без того однажды знала.
Её отец был столь же бессмертным, сколь и недостойным её руки — король, пропавший где-то в Среблённом Лесу.
Она чувствовала себя пополам счастливой и несчастной, понимала, что отыскала того, о ком даже не могла мечтать, но потеряет его — стоит только её законному мужу переступить линию этой поляны.
До первого крика.
До первого вопля за стеною Среблённых Деревьев.
Никто не знал, умирают ли на самом деле Бессмертные эльфы — или это всё выдумки и происки прошлых хозяев Леса. Вечные ещё ни разу не погибали — но король куда-то вдруг пропал. Его искали повсюду, и в линии танца шептались — никто не чувствует короля. В глубине Среблённого Леса видели тень Твари Туманной, далёкого отголоска страшного прошлого, а ещё, казалось, нашли какой-то кинжал, но кинжал растёкся в их руках, а Тварь на поверку оказалась громадной мурчащей кошкой.
Каена так и застыла в объятиях своего партнёра по танцу. Его зелёные глаза горели, будто бы изумруды — и он ни на миг не выпустил её из своих рук.
…Шэрра про себя отметила, что он очень похож на Роларэна. И Рэн так же молча ответил — это лучшее, что он мог бы сделать. Иначе пришлось бы искать подделку. Иначе всё вновь вернулось бы на круги своя.
Шэрра тогда промолчала.
Даже мысленно.
Ей нравилось видеть свою дочь счастливой. Нравилось знать, что глупец и тиран никогда не коснётся её руки — никогда не посмеет дотронуться до Каены. Приятно было осознавать, что этот эльф, возможно, однажды подарит ей чуть больше, чем один глупый танец.
…Она смотрела на дерево. Не на тонкое Среблённое, с которого и начался весь лес, безымянное, потому что его некому было назвать.
Она смотрела на громадное Златое, скрытое вечной иллюзией. Такой же вечной, как и её бессмертный муж.
Такой же вечной, как и пропажа их короля.
…Музыка вновь заиграла, чествуя новую королеву. Мурчанием ей вторила громадная, красивая кошка, и за силами Вечной иллюзии таились клыки, с которых стекали капельки яда.