Королева

Гарцевич Евгений Александрович

Прицепив штык на «мосинку» и постоянно оглядываясь на лес, где в лучшем случае метров на пять вглубь хоть что-то просматривалось, а дальше кусты и плотные заросли, я пошел к палаткам.

Тихонько открыл надувную дверь и заглянул внутрь. Чем-то напомнило медблок в лагере миротворцев. Вдоль стен с полупрозрачными полиэтиленовыми окнами стояли койки. Пыльные в коричнево-красных разводах простыни, под койками чемоданы. А на койках пациенты, трое. На одном смирительная рубашка, а двое просто пристегнуты ремнями за ноги и руки к основанию коек. В дальнем конце палатки пластиковый стол с трупами врача и медсестры, на стене ручной самодельный

умывальник из перевернутой пятилитровой баклажки с позеленевшей водой на донышке, а в углу еще одна дверь с закрытым пологом.

— Здорово, мужики, — я подскочил к ближайшему, тому, что в рубашке, и воткнул штык ему в висок, — А я вам мандаринчиков принес, а то вы голодные поди. Воу, воу, полегче!

Я отскочил, не ожидав, что остальные связанные так резко на меня среагируют. Чуть не взвыли от радости, стали шатать койки и пытаться вырваться. Дошло до того, что худой фермер так сильно дернул рукой, что она с хрустом отломилась в районе предплечья. Без рычага зомби уже не мог дергать койку, потянулся в мою сторону, щелкая зубами, но сразу же получил штыком в лоб. Даже не хрустнуло, будто гнилую деревяшку проткнул, а не толстую кость. А вот второй умудрился-таки перевернуть кровать и теперь только злобно зыркал на меня, лежа на боку.

— Давай, мужик, на выписку пора, — штык оказался удобным и действенным инструментом, добивать и ставить окончательный диагноз.

Что-то послышалось за стенкой палатки. Шорох листьев, но, возможно, просто ветер. Я активировал внутренний локатор зова, почувствовал что-то злое, но неразборчивое. Детский смех? Хохот на грани визга. Нетерпеливое голодное рычание?

Не понял что. Даже не понял, в реальности все это слышу или на грани подсознания. Звуки были повсюду, окружали палатку и приближались. Я ущипнул себя за руку, пытаясь полностью вернуться в реальный мир и сосредоточится.

Услышал легкие шаги, будто ребенок крадется босиком. Хруст битых бутыльков из-под лекарств, недовольное ворчание, быстро сменившееся на странный вой. Так пьяный визгливый ребенок мог бы передразнивать собаку или волка. Я попробовал разглядеть, что там за чудо, через пластиковое окошко заметил низкий размытый силуэт и пробежавшую тень.

Шорох переместился к главному входу. Дыхание тяжелое, может, и, правда, собаки. Сидят там, языки высунули, от жары маются, я себе придумываю всякое. Но сигнал тревоги нарастал, стучался в виски, и вместе с адреналином заставлял сердце биться чаще. И лишний раз прокручивать в голове, как максимально быстро работать затвором.

Я замер в паре метрах от входа, чувствуя, что с той стороны тоже готовятся. Между нами пара стоек надувного каркаса вокруг входа и прорезиненый тент — так себе преграда на самом деле.

С той стороны терпение закончилось раньше. Мягкие тихие шаги и полотно, заменявшее дверь, стало выгибаться в мою сторону примерно на уровне пояса. Будто кто-то тянет руку, прощупывая тент.

Я выстрелил чуть выше бугра и ногой толкнул ближайшую койку, прибалдев от силы удара, с которой это сделал. Металлическая кровать крутанулась в воздухе, впечаталась в каркас так, что вся палатка затряслась, отбросила того, кто был за дверью и рухнула на пол ножками вверх.

На улице взвыли, один обиженный голос и два с нотками злорадства и угрозы. Я попятился ко второму входу.

И когда я был уже почти посередине палатки, тент взметнулся вверх, и в помещение прыгнул сгусток ржавого цвета.

Гиена.

Пятнистая, почти

мне по пояс и, скорее всего, такого же веса, как я. На грязной, вымазанной в засохшей крови, шерсти невозможно было разобрать: черные пятна — это окрас или подгнившие рваные раны.

Псина была мертва и довольно давно. В голове пронеслись обрывки воспоминаний из школьной программы, но, кроме того, что она фактически не псина, а кошка и челюсти достигают пяти тысяч атмосфер, которыми она, как семечки, крошит черепа бегемотов, ничего полезного не вспомнилось.

Гиена споткнулась о перевернутую кровать, потеряла скорость, но быстро выпрямилась, встряхнулась и уставилась на меня. Одно ухо разорвано, вместо носа, гнойная впадина, а на массивном плече в ране белеет кусочек кости, едва прикрытый лоскутами кожи.

— Зубы, я надеюсь, у тебя тоже выпали? — я замер, стараясь, не делая резких движений, перезарядить винтовку, — Мы ведь с тобой теперь одной крови. Меня покусали, тебя покусали, если, конечно, сама какую-нибудь гадость не съела.

Гиена не ответила, чуть припала к земле и показала, что с зубами у нее все в порядке. С языком проблемы, это да — розово-зеленый обрубок в глубине пасти трепыхается. А пасть впечатляла. Не у всякой акулы такая есть — кривые острые зубы, слишком большие для этой головы природа создала лишь для одной цели — крошить кости и черепа бегемотам, буйволам и таким неудачникам, как я с незаряженным оружием.

Я зарычал в ответ. Тоже стал скалиться. Вдруг и правда последствия укуса убедят ее в том, что человек вершина пищевой цепи? Гиена перестала рычать, только скалилась. Морщила морду и вертела головой, то ли прицеливаясь, то ли, действительно, углядев во мне не жертву, а собрата или конкурента.

Нет, сука просто ждала вторую.

Они прыгнули одновременно. Та, что обошла меня и бесшумно подкралась сзади, была поменьше. Она взметнулась в воздух с нескольких метров и летела мне в спину. А передняя бросилась в ноги, намереваясь цапнуть меня за бедро.

Тело само среагировало. Я отшатнулся вбок, ударил прикладом по зубам первой и сразу же принял на штык летящую сверху. Попал ей куда-то под ребра, пробив тухлую шкуру и вывалив на пол черные потроха, сбил ей полет так, что она рухнула на край койки и свалилась на пол.

Теперь обе оказались передо мной. Та, что получила по зубам, опять скалилась — удар она, похоже, вообще не почувствовала, хотя я отбросил ее примерно на метр, а дерево все пошло трещинами. Опять ждала, пока поднимется ее подружка. Я стал пятиться, спиной, все время держа их в поле зрения, перелезая через кровати и пиная их в сторону гиен. Один раз всего попал, отбросив поднявшегося и скользившего на собственных внутренностях монстра. Но хоть поляну нагромоздил, чтобы разбега не было.

Наконец перезарядился. Уже подошел к выходу и прицелился в ту, что крупнее, но услышал за спиной лающий вопль.

И опять они сделали это вместе. Тент забугрился, а первые две дуры рванули на меня, путаясь в перевернутых кроватях. Я выстрелил в тент, всего на пару сантиметров выше центра бугра, теперь точно понимая, что не лапой она дверь открывает.

Тент расправился, покачиваясь, и я выпрыгнул наружу. Запнулся о тело гиены с простреленным глазом, развернулся и принялся встречать остальных. Слышал возню и рычание, толкотню и стук о мебель. Успел перезарядиться и прежде чем отойти в сторону, несколько раз пырнул пневмокаркас, из которого с шипением стал выходить воздух.