Шрифт:
Рыбаки стаскивали лодки в воду, и гравий скрежетал под их ногами.
Ахмет тоже налёг плечом на корму лодки.
— Молодчина! — похвалил его отец. Но когда лодка закачалась на волнах и мальчик полез в неё, остановил сына: — Сегодня тебе нельзя с нами. Останься, сынок.
Ахмет чуть не заплакал. Он шлёпал по воде вслед за лодкой, пока корма не вырвалась из рук.
Налегая
— Беги в кузню, к Паше! Скажи, вернусь с большим уловом, пусть ждёт!.. Понял?
— Понял.
На лодках поставили паруса, и ветер разом наполнил их. Разноцветные паруса быстро уменьшались и, наконец, стали как чёрные точки у самого горизонта.
Ахмет опустил голову. В шипящей пене прибоя он вдруг увидел небольшую, с ладонь, черепашку. Она упрямо выбиралась из воды. Панцирь на ней был тёмный, почти чёрный. На панцире проступали выпуклые прямоугольнички и блестели, как лакированные. А из-под панциря на змеиной шейке вылезала головка — зелёная, с ярко-жёлтыми крапинками, с круглыми глазками.
Когда большая волна схлынула, черепаха торопливо поползла по мокрому песку, оставляя на нём ямки от когтистых лап и прямой след от хвоста. Но стоило Ахмету взять черепашку в руки, как она быстро втянула голову, лапы и хвост под панцирь и стала как обыкновенный круглый камень.
Ахмет сунул мокрую черепаху в карман и поплёлся домой.
Уходя в море на промысел, отец всегда оставлял Ахмету сушёной рыбы, оливкового масла и немного муки. Он считал, что такой взрослый парень (Ахмету исполнилось восемь лет) может сам о себе позаботиться.
Но когда Ахмет вернулся домой, то увидел, что все запасы кончились — ни муки, ни масла, ни рыбы… Почему-то отец сегодня так спешил, что не успел даже поесть, не то что сходить на базар. Ахмету оставалось одно: самому отправиться за продуктами. Правда, денег у него не было, но что за беда? Если помочь крестьянину-феллаху отыскать свободное место под навесом, получишь монетку или апельсин.
Ахмет брёл по базару, подбирая с земли капустные листья для своей черепашки.
Вдруг он остановился. От глиняной печки под навесом повеяло таким вкусным запахом свежевыпеченного хлеба, что у него засосало под ложечкой.
Пекарь Хашим как раз вынимал белые лепёшки и швырял их на стойку, громко приговаривая:
— Кому королевских лепёшек? Вкусные, горячие лепёшки!
— Королевские? — удивился Ахмет. — Дядя Хашим, ты печёшь для короля?
— Я пеку для всех, кто мне заплатит! — ответил Хашим.
— Но почему тогда твои лепёшки — королевские? — не унимался Ахмет.
— А потому, что сегодня праздник, «королевский день»!
— Сегодня обыкновенный день, никакой не праздник! — возразил Ахмет.
— Это здесь, у нас в Алжире, обыкновенный, а во Франции — королевский. Уж поверь мне, я знаю французские обычаи. У меня друг там, француз, Шарлем зовут. Мы с ним всю страну исколесили в поисках работы. И на Сене суда разгружали, и в долинах виноград собирали… Только вернулся я домой таким же бедняком, каким уехал. Печка да дочка — вот и всё моё богатство! — печально пошутил Хашим.
— А важный господин, мосье Шарль, разбогател?
— Важный господин? — расхохотался Хашим. — Он такой же бедняк, как и я. Даже хуже меня. У него ни печки, ни дочки. Настоящий пролетарий. Откуда ты взял, что Шарль — важный?
— У отца рыбу скупал важный господин, звали его мосье Шарль, — сказал Ахмет, проглотив слюну.
Хашим заметил это.
— Хочешь отведать? — спросил он, вынимая лепёшку из печки. — Только сначала подмети тротуар возле прилавка.
Ахмет проворно подмёл тротуар, даже полил водой, чтобы улеглась пыль, и, сполоснув руки из кувшина, подошёл к прилавку.
— Кусай осторожно, не сломай зубы, там сюрприз, — сказал Хашим, подавая лепёшку.
— А что такое сюрприз? — спросил Ахмет, перебрасывая обжигающую лепёшку с руки на руку.
— Это такой подарок, неожиданный. Я почти в каждой кое-что запёк.
— А что?
— Там увидишь.
Ахмет отщипывал маленькие кусочки и осторожно жевал. «Как вкусно! — думал он. — И зачем ещё какой-то подарок?»
Через толпу пробирались два парашютиста в размалёванной пятнами форме. Хашим издалека приметил их и закричал:
— Мосье! Отведайте королевских лепёшек! Сюрприз принесёт вам удачу!
Парашютисты, посмеиваясь, стали разламывать лепёшки. Они не были голодны, как Ахмет, потому не ели, а просто крошили хлеб пальцами. Один обнаружил в своей лепёшке оловянного солдатика, другой — пуговицу от лейтенантского мундира.
— Поздравляю, мосье! — засмеялся Хашим. — Такая пуговица сулит продвижение по службе!
— А мне, что ж, так всю жизнь и оставаться рядовым? — возмутился тот парашютист, кому достался солдатик, сгрёб его с прилавка вместе с пуговицей и кусками лепёшки и, не глядя, со злостью швырнул через плечо.
В это время, объезжая густую толпу, на край тротуара боком въехал чёрный лимузин. Оловянный солдатик чуть слышно звякнул, ударившись о стекло машины, но сидевший в ней полковник дёрнулся так, будто в него попала пуля.
— Проклятье! — выругался он и, опустив стекло, уставился на парашютистов: — Какой части?
Солдаты вытянулись, но ответить не успели: шофёр, заметив в толпе просвет, резко повернул руль и устремился вперёд. Машина с рёвом умчалась.
— Да это же сам полковник Шевалье! — ахнул Хашим. — Ну, держитесь, он вас из-под земли достанет!
Солдаты обозлились, перевернули прилавок Хашима и бросились бежать.
Хашим поднял руки к небу.
— Покарай их, аллах! Все лепёшки на земле! И денег не заплатили!