Королевская невеста. Сказка, основанная на действительном событии

Гофман Эрнст Теодор Амадей

– О мой возлюбленный Амандус, прости все, что я в ослеплении писала тебе. Но я была и, наверное, еще до сих пор остаюсь околдована. Спаси меня, спаси меня, Амандус! Я пожелтела и подурнела – па все воля божия, но я сохранила в моем сердце верность тебе и уже не хочу быть королевской невестой!

– Не знаю, – возразил Амандус фон Небельштерн, – не знаю, на что вы так сетуете, сударыня, вам ведь уготован прекраснейший блистательнейший жребий!

– Не насмехайся, – воскликнула фрейлейн Аннхен, – я и без того довольно наказана за свою безрассудную гордость – за желание стать королевою!

– Взаправду, – продолжал господин Амандус фон Небельштерн, – я не понимаю вас, дорогая фрейлейн. Если говорить откровенно, то, признаюсь, последнее ваше письмо возбудило во мне бешенство и отчаяние. Я прибил слугу, потом пуделя, разбил несколько стаканов, вы ведь знаете, что с разбушевавшимся студентом шутки плохи. Когда же я отбесновался, то решил поспешить сюда и собственными очами удостовериться, как, отчего и ради кого

я лишился возлюбленной невесты. Любовь не знает ни чина ни ранга, я хотел потребовать к ответу самого короля Даукуса Кароту и спросить у него, послужит ли поводом к дуэли то, что он женится на моей невесте. Меж тем здесь все пошло иначе. Только я поравнялся с прекрасным шатром, что разбит там, на огороде, из него вышел король Даукус Карота, и я скоро убедился, что предо мной – самый любезный из монархов, какой только может быть на свете, хотя мне, говоря по правде, до сих пор еще ни один из них не попадался: подумайте, фрейлейн, он тотчас узнал во мне возвышенного поэта, безмерно хвалил мои стихи, которых еще не читал, и предложил мне пойти к нему на службу придворным поэтом. С давних пор прекраснейшею целью моих пламенных желаний было пристроиться на такую должность; вне себя от радости, я принял это предложение. О моя дорогая фрейлейн! С каким воодушевлением буду я воспевать вас! Поэт может влюбляться в королев и княгинь, или, лучше сказать, его долг избрать дамой своего сердца высокую особу, а ежели он впадет в некоторое исступление, то из этого и рождается божественный бред, без которого не существует поэзия, и никто не станет удивляться странным поступкам поэта, а туг же вспомнит великого Тассо [43] , который тоже несколько утратил обыкновенный человеческий разум, когда влюбился в принцессу Леонору д'Эсте. Да, дорогая моя фрейлейн, хотя вы скоро будете королевой, вы все же останетесь дамой моего сердца, которую я в возвышенных и божественных стихах превознесу до самых звезд!

43

Торквато Тассо (1544–1595) – итальянский поэт.

– Как, ты видел его, коварного кобольда, и он… – вскричала весьма изумленная фрейлейн Аннхен, но в тот же миг маленький король гномов явился собственной персоной и нежнейшим голосом заговорил:

– Моя бесценная, любезная невеста, кумир моего сердца, не страшитесь, меня нимало не разгневала та небольшая неловкость, какую совершил господин Дапсуль фон Цабельтау! Нет, – уже по одному тому, что это приблизило мое счастье, ибо, сверх моего ожидания, уже завтра, возлюбленнейшая, воспоследует наше торжественное бракосочетание. Вас порадует, что я избрал господина Амандуса фон Небельштерна нашим придворным поэтом, и я хочу, чтобы он сейчас представил нам образчик своего таланта – что-нибудь спел бы. Только отправимся в беседку, ибо я люблю пребывать на лоне природы, я взберусь к вам на колени, возлюбленная невеста, и во время пения вы поищете у меня в голове, что в подобных случаях весьма приятно!

Фрейлейн Аннхен, оцепенев от страха и ужаса, была на все согласна. В беседке Даукус Карота уселся к ней на колени, она искала у него в голове, а господин Амандус фон Небельштерн, перебирая струны гитары, запел первую из двенадцати дюжин песен, которые он сам сочинил, переложил на музыку и переписал в толстую тетрадь.

Жаль, что в хронике Дапсульхейма, откуда извлечен наш рассказ, нет этих песен, а только упоминается о том, как проходившие мимо крестьяне останавливались и любопытствовали, кто это так терзается от боли, что вопит столь немилосердно в беседке господина Дапсуля фон Цабельтау?

Даукус Карота извивался и корчился на коленях у фрейлейн Аннхен, он стонал и визжал все жалостнее и жалостнее, словно страдал от нестерпимых колик в желудке. К своему немалому изумлению, фрейлейн Аннхен также приметила, что во время пения Кордуаншпиц становился все меньше и меньше. Наконец господин Амандус фон Небельштерн запел следующие возвышенные строфы (единственная песня, которую сохранила хроника):

Как не петь певца устам!Ароматы, вздохи, грезыПлавно стелются сквозь розыГде-то в небе, где-то там.Золотое где-то – там!Ты над радугой лучистойПо волне плывешь цветистой,Ты, как детское сам-сам,Пусть оно, любя, тоскует,С голубками пусть воркует,Пищу даст певца устам.Вслед за дальним где-то – тамОн, певец, парит сквозь розы,И познает счастья грезы,И пребудет вечно сам!Чуть лишь вспыхнут страсти там,Как любви зажгутся свечи,Ждут его лобзанья, встречи,Ароматы, вздохи, грезы,Упований сладких слезыИ…

Даукус

Карота, громко взвизгнув, скатился, обратясь в крохотную морковку, с колен фрейлейн Аннхен юркнул прямо в землю и в тот же миг исчез без следа. Тогда поднялся серый гриб, что, казалось, вырос за ночь у самой дерновой скамьи, и этот гриб оказался не чем иным, как серой войлочной шляпой господина Дапсуля фон Цабельтау, а под нею скрывался он сам. Поднявшись, он с жаром бросился на грудь к господину Амандусу фон Небельштерну и закричал в сильнейшем экстазе: – О мой дражайший, наидостойнейший, милейший господин Амандус фон Небельштерн! Вы сразили всю мою кабалистическую мудрость вашими могущественными стихотворными заклинаниями. То, с чем не совладали ни глубочайшее искусство магии, ни отважное мужество отчаявшегося философа, совершили ваши стихи, которые, словно крепчайший яд, впитались в тело предательского Даукуса Кароты, и он, невзирая на свою гномическую природу, погиб бы самым жалким образом от рези в животе, когда б не поспешил уйти в свое царство. Спасена дочь моя Анна, спасен и я от ужасных чар, которые приковали меня к этому месту, где я принял вид поганого гриба и подвергся опасности погибнуть от рук собственной дочери. Ибо добрая девушка острым заступом безжалостно расправляется со всеми грибами в саду и на огороде, ежели они тотчас не обнаруживают своего благородного происхождения, как например шампиньоны. Благодарю вас, горячо, сердечно благодарю, и – не правда ли, глубокоуважаемый господин Амандус фон Небельштерн, – между вами и моей дочерью все останется по-старому? Верно, она, – да смилуется над нами небо, – кознями злобного гнома лишилась своей красоты, но вы довольно философ, чтобы…

– Ах, папаша, любезный папаша, взгляните туда, шелковый-то дворец исчез. Сгинул отвратительный урод вместе со всей свитой салатных принцев и тыквенных министров и невесть кем еще! – и фрейлейн Аннхен побежала на огород.

Господин Дапсуль фон Цабельтау быстро, как только мог, пустился вслед за дочерью, за ним последовал господин Амандус фон Небельштерн, ворчавший в бороду: «Не приложу ума, что все это значит, однако же утверждаю, что маленький мерзкий морковный человечек – бесстыдный, погрязший в прозе бездельник, а не поэтический король, иначе у него не случилось бы колик в животе от моей возвышенной песни и он не уполз бы в землю».

На огороде, где от всей зелени не осталось и стебелька, фрейлейн Аннхен почувствовала жестокую боль в пальце, на котором был надет роковой перстень. В тот же миг из земли послышался раздирающий сердце стон и показался кончик морковки. Следуя безошибочному предчувствию, фрейлейн Аннхен с легкостью сняла с пальца ранее столь неподатливый перстень и надела его на морковку, которая сейчас же исчезла, а стоны прекратились, и – о чудо! – фрейлейн Аннхен тотчас же стала такой, как и прежде, прелестной и стройной, так бела, как только можно требовать от хозяйственной деревенской девицы. Оба – фрейлейн Аннхен и господин Дапсуль фон Цабельтау – были в восторге, между тем как господин Амандус был ошеломлен и никак не мог уразуметь, что же все это означает.

Фрейлейн Аннхен взяла из рук подоспевшей старшей служанки заступ и, воскликнув:

– Ну, а теперь за работу! – размахнулась да так несчастливо, что угодила господину Амандусу фон Небельштерну в голову (как раз по тому месту, где находится здравый смысл) [44] , и он упал замертво. Фрейлейн Аннхен далеко отбросила смертоносное орудие, бросилась наземь подле возлюбленного и в отчаянии жалобно заголосила, меж тем как старшая служанка вылила на него полную лейку воды, а господин Дапсуль фон Цабельтау торопливо поднялся на астрономическую башню, чтобы безотлагательно вопросить созвездия, впрямь ли умер господин Амандус фон Небельштерн. Прошло немного времени, и господин Амандус фон Небельштерн открыл глаза, вскочил и, весь вымокший, заключил в объятия фрейлейн Аннхен, восклицая в любовном восторге:

44

«… где находится здравый смысл». – Шутливый намек на «френологию», учение, согласно которому душевные свойства и таланты человека определялись строением его черепа. Френологией увлекались в начале XIX в.

– О моя несравненнейшая дражайшая Аннхен! Теперь мы снова обрели друг друга!

Вскоре обнаружилось весьма примечательное, даже едва вероятное действие этого происшествия на возлюбленных. Направление их ума странным образом переменилось. Фрейлейн Аннхен получила отвращение к работе заступом и поистине, словно настоящая королева, стала управлять овощным царством, ибо с любовью следила за тем, чтобы наилучшим образом заботились и пеклись о ее подданных, но сама не прикладывала рук, препоручив все преданным служанкам. А господину Амандусу фон Небельштерну все его поэтические порывы, все, что он написал, показалось чрезвычайно нелепым и вздорным; он углубился в произведения подлинных великих поэтов древности и нынешних времен, благотворное вдохновение наполнило его душу, и он перестал думать о своем собственном «я». Он пришел к убеждению, что стихи должны быть не путаным набором слов, возникающим из нелепых бредней, а чем-то иным, и побросал в огонь все, что накропал в стихах и чем сам так восхищался и кичился; он стал прежним рассудительным, чистым сердцем и помыслами юношей.