Королевская собственность

Марриет Фредерик

— Все это прекрасно, М'Эльвина, но скажите, каким образом вы, который постоянно трактуете о честности, миритесь с профессией контрабандиста?

— Очень просто, я твердо убежден, что в ней, в сущности, нет ничего бесчестного! Это дело запрещенное и рискованное, да, но не бесчестное: мы покупаем товар за деньги и продаем за деньги без обмана. Всякий, кто покупает его, знает, что это контрабанда, и тем не менее все покупают с большой охотой. Мы возим контрабанду потому, что это дает нам средства к существованию, а богачи и аристократы, те самые, что пишут и

утверждают законы, те пользуются ею для удовлетворения своей прихоти, своей любви к роскоши и к безделушкам. Итак, если они сами, создавшие и утвердившие закон, нарушают его, то почему же нам уважать его больше, чем они? Не будь спроса на контрабандный товар, не было бы и контрабанды:

— Да, конечно!

— И вот, пока я не услышу, что этих разряженных в контрабандные предметы знатных аристократок хватают и сажают, как нас грешных, на 12 месяцев в тюрьму, до тех пор не стану считать, что нарушение такого несправедливого закона есть преступление и дело нечестное!

— Вы, пожалуй, правы, М'Эльвина! Действительно, эти господа судьи должны были бы засаживать в тюрьму вместе с бедняками контрабандистами и своих жен и дочерей: тогда мы могли бы верить в справедливость закона и уважать его!

— Messieurs! — послышался за дверью голос содержателя гостиницы, — г. Вожу, портной, пришел! Прикажете провести его сюда?

— Да, да… я жду его.

Вошел портной с громадным узлом готового платья.

— Здравствуйте, г. Вожу! Оденьте мне этого юношу как следует, дайте ему две смены платья и небольшой запас белья и других необходимых мелочей! — проговорил М'Эльвина и принялся расталкивать крепко спавшего в углу дивана Вилли.

— Ну, мистер Вильям Сеймур, кажется… Мичман, кажется… — передразнил М'Эльвина своего юного протеже, который вскочил на ноги, едва сознавая, что с ним.

Час спустя Вилли был одет франтом, и подле него лежал новенький чемодан с полной экипировкой.

— Ну, вот теперь у вам будет одним вымыслом меньше на совести, — сказал М'Эльвина, когда портной удалился. — Ведь, вы говорили, что отправляетесь в Лондон делать себе экипировку: теперь она сделана, хотя не в Лондоне, но это, пожалуй, все равно!

Потеряв одного покровителя в лице капитана М., Вилли нашел другого в капитане М'Эльвина, а для него, в его юном возрасте, было совершенно безразлично — быть офицером на английском военном судне или на контрабандистском шлюпе.

Как все люди, долго жившие ложью и обманом, М'Эльвина подозревал всех в обмане и лжи и потому в странном рассказе Вилли долгое время видел пустой вымысел и только с течением времени убедился в том, что мальчик говорил правду. Вместо того, чтобы сделать его своим слугой, он сделал его своим товарищем и удивительно привязался к нему. Вилли же, подобно большинству юных и впечатлительных сердец, был глубоко признателен каждому, в ком он встречал к себе любовь и ласку, и тоже не оставался в долгу у М'Эльвина.

Прожив более месяца в Шербурге, М'Эльвина стал снова грузиться, чтобы с новым транспортом идти в Англию.

— Вилли, — заметил он однажды вечером, когда

они сидели вместе за стаканом вина, — я, вероятно, завтра уйду со своим судном в Англию. Что мне сделать с тобой? Мне бы не хотелось расставаться с тобой, но я полагаю, что для тебя будет лучше, если я оставлю тебя здесь: ты не можешь быть нам полезен, а только стеснишь нас, если нам придется прибегнуть к шлюпкам!

Но Вилли сильно протестовал против этого:

— Боже мой! Почему это у меня никогда не было друга, с которым мне не приходилось бы тотчас же расстаться?! — и слезы навернулись у него на глаза при воспоминании о своих бывший утратах.

— Надеюсь, что мы расстаемся с тобой ненадолго, дорогой мой, — возразил М'Эльвина, тронутый привязанностью юноши. — Я тебе сейчас разъясню, почему решил оставить тебя здесь: если я этот раз благополучно доставлю на место свой груз, то не вернусь сюда обратно, а проеду в Лондон, где у меня есть дела. Кроме того, мне придется в течение пяти-шести месяцев быть все время в разъездах, так как ты знаешь, что в Гавре у меня строится судно, и мне необходимо лично наблюдать за его снаряжением. Вот почему, вместо того, чтобы таскать тебя за собой с места на место, я на это время хочу поместить тебя пансионером в одно из здешних учебных заведений и дать тебе возможность научиться чему-нибудь, а главное — освоиться с французским языком, что, со временем, может тебе быть весьма полезно!

Привыкший беспрекословно покоряться всякому распоряжению или приказанию, Вилли примирился и с этим решением своего покровителя, признавая его разумность.

— Сам я получил свое образование за счет чужих людей и потому считаю своим долгом сделать для тебя то, что другие сделали для меня, — сказал М'Эльвина, — а пока не унывай, пойдем прогуляться на Place d'Armes!

Здесь они встретились с Дебризо и заняли одну из скамеечек. Мужчины закурили сигары, а Вилли стал разглядывать проходящую публику.

Вдруг тщательно выстриженный белый пудель подошел к ним и с особым любопытством стал смотреть в лицо М'Эльвина. Последний, вынув сигару изо рта, поднес ее довольно близко к носу собаки. Та, желая понюхать, приблизилась настолько, что ее холодный нос коснулся горячего пепла сигары, причинившего ей легкий обжог. Пудель вскрикнул и бегом, поджав хвост, вернулся к своему хозяину, где улегся на землю и стал проводить лапами по обожженному месту так забавно, что вся публика, бывшая свидетельницей этой сцены, не могла удержаться от смеха.

— Это тебе за твое любопытство! — заметил М'Эльвина. — Наука вперед не совать носа к огню!

Но владелец собаки, молодой франтоватый французик, по-видимому, не особенно остался доволен этой шуткой. Сердито сдвинув шляпу на сторону, он приблизился к нашим друзьям и вызывающим тоном обратился к капитану М'Эльвина:

— Что значит, милостивый государь, ваша глупая выходка? Вы позволили себе оскорбить меня в лице моей собаки!.. И я…

— Простите, сэр, что вы изволили сказать? — отозвался М'Эльвина, делая вид, что не понимает французского языка.