Королевский двор и политическая борьба во Франции в XVI-XVII веках
Шрифт:
Наконец, последний этап эмиграционного движения наступил летом 1642 г. после неудачи заговора маркиза де Сен-Мара. Ларошфуко пишет: «Я предоставил [графу де Монтрезору] барку с людьми, которые благополучно доставили его в Англию. Такую же помощь я готов был оказать и графу де Бетюну, не только замешанному, подобно графу де Монтрезору, в деле Главного (Сен-Мара. — В. Ш.), но имевшему к тому же несчастье быть обвиненным... в разглашении тайны договора с Испанией». Клод де Бурдей, граф де Монтрезор, внук знаменитого писателя-мемуариста Брантома, являлся главным, после смерти Пюилорена, конфидентом Гастона Орлеанского. Герцог, однако, не пожелал приложить усилия по его спасению, как он обычно поступал со всеми своими друзьями.
Позднее граф де Монтрезор отмечал в своих мемуарах, имея в виду главного министра: «Он обладал страшной завистью ко всем, кто имел влияние. Великие люди, кто бы они ни были, являлись его врагами и подвергались его неумолимой мести. Все, кого он не смог умертвить, проводили свою жизнь в изгнании». В этом отрывке выражена точка зрения всей[244] дворянской эмиграции, считавшей себя жертвой амбиций Ришелье. Вполне возможно,
Четвертая волна дворянской эмиграции сосредоточилась в основном в Англии, которая в общем оставалась в стороне от Тридцатилетней войны и до поры до времени являлась удобным и безопасным укрытием. Анри де Кампьон, клиент герцога де Бофора, незаконного внука Генриха IV, косвенно причастный, как и его патрон, к заговору Сен-Мара, бежал вместе с герцогом в Лондон. В своих мемуарах он перечислил всех главных персонажей эмиграции: «Герцог Вандомский, ...герцог д'Эпернон, маркиз де Ла Вьевиль, граф де Монтрезор, граф д'Обижу, господа де Фонтрай, Варикарвиль уже бежали сюда, спасаясь от мести кардинала». Герцоги де Вандом и Бофор — собственно, побочные сын и внук Генриха IV — находись в ссоре с Ришелье еще с 1626 г. — времени первого крупного заговора против министра, причем[245]герцог Вандомский жил в Англии с 1629 г. Он не мог простить кардиналу также смерть в Венсеннской тюрьме своего родного брата — шевалье де Вандома, который не успел бежать из Франции. Оба герцога являлись руководителями лондонской эмиграции. Графу д'Обижу и сиру де Фонтраю во Франции грозила смертная казнь как ближайшим сообщникам Сен-Мара. То же можно сказать о Монтрезоре и Варикарвиле, которые к тому же были замешаны в мятежах 1636 и 1641 гг.
Определенное исключение в истории дворянской эмиграции представляет бегство в Англию в 1638 г. видного французского аристократа герцога Бернара де Ла Валетта, с 1642 г. носящего титул герцога д'Эпернона, после военного поражения французов, которыми он командовал, в битве с испанцами при Фонтараби. Известно, что король и кардинал очень I строго наказывали маршалов и генералов, ответственных за военные неудачи. В лучшем случае наказание ограничивалось ссылкой и обязательством продать свою должность. Однако поражение армии герцога стало одной из самых тяжелых катастроф за всю историю франко-испанского противостояния. В корреспонденции епископа Бордоского, Анри д'Эскубло, есть копия письма короля к Ла Валетту, написанного сразу же после этого события: «Мой кузен, неприятные слухи, связанные с тем, что случилось при Фонтараби, идут Вам во вред, равно как и Ваши заверения в том, что Вы невиновны. Все это заставляет меня просить Вас прибыть ко двору для объяснения Вашего поведения и отчета о Ваших действиях». Смысл королевского послания очевиден — Бернард де Ла Валетта по приезду в Париж ждал судебный[246] процесс. Ришелье пишет в мемуарах, что Лa Валетт бежал в Англию с ближайшей свитой своих офицеров-клиентов, которых затем посылал во Францию извиняться перед королем. Обвиненный Парижским парламентом в ответственности за поражение и измене своему долгу, в 1639 г. герцог заочно был осужден на смерть.
Как видно, случай с герцогом де Лa Валеттом и его свитой был исключением на фоне политической эмиграции, так как был связан лишь с боязнью наказания за конкретную военную неудачу, хотя сам факт пребывания в эмиграции герцога, женатого на побочной сестре короля, приобретал политическое звучание. В 1643 г., подобно другим эмигрантам, он вернулся в Париж. Таким образом, в Англии собрался социально и политически разнородный лагерь эмигрантов, который очень напоминал прежние лагеря своим составом и численностью и вместе с тем отличался от них тем, что практически не имел связей с двором.
Главной целью эмиграции была организация за границей борьбы с Ришелье и поддержка всех конспиративных устремлений внутри Франции, главным образом при дворе и меньше — в провинции. Дворяне не считали себя врагами короны, полагая своим долгом борьбу с режимом, олицетворяемым Ришелье, — «тиранией», перечеркнувшей все их политические свободы. Можно еще раз отметить, что активность Французской эмиграции часто зависела от испанского внешнеполитического курса. Испания всякий раз использовала эмигрантов, когда возникала благоприятная ситуация для подрыва внутренней стабильности Франции. Подготовка к мятежам и закулисные[247] интриги сопровождали первые две волны эмиграции непрерывно. Все они, однако, были обречены на неудачу в силу прочности альянса короля и кардинала и стабильного положения «кардиналистов» при дворе и в провинциях. Вслед за каждым поражением оппозиции королевская власть все более укрепляла свое положение. Поддержка эмиграции двором во многом была пассивной, что предопределило ее крах. Одерживая победы над придворными и провинциальными мятежниками, равно как выигрывая военные и дипломатические сражения, Ришелье тем самым усугублял положение эмиграционных лагерей.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
КОРОНА И ДВОР
ВО ФРАНЦИИ ЭПОХИ РАННЕГО НОВОГО ВРЕМЕНИ
[249][250]
Исследование
Вместе с тем двор и абсолютистский режим на протяжении XVI—XVII вв. претерпевал заметные изменения. Двор второй половины царствования Людовика XIV (1643-1715) и его преемников коренным образом отличался от двора XVI — первой половины XVII в., хотя и являлся его порождением. Справедливо заметить в этой связи, что термин «Старый режим» не отражает особенностей политического устройства Франции XVI-XVII вв., которые стоят особняком во французской истории. Двор в это время развивался под пристальным вниманием короны, желавшей превратить его в лучшую часть государственной машины. В царствование Людовика XIV, когда проблема открытых мятежей знати миновала, двор[252] в обмен на свою лояльность стал диктовать свои условия монархии и довлеть над всей Францией. Король и его бюрократия, равно как и остатки традиционных учреждений страны, оказались у него на службе. Именно наличие паразитирующего двора короля, во многом истощившего ресурсы и терпение страны, стало одной из причин Французской революции XVIII в.
Однако вся логика борьбы монархии за создание своего, подконтрольного и управляемого, двора показывает, что долговременные цели короны отличались от того результата, который она получила позднее. Каждый ее шаг в организации соответствующего времени двора являлся этапом развития абсолютизма, сыгравшего для Франции XVI-XVII вв., несомненно, более положительную, нежели отрицательную, роль. Корона вплоть до конца XVIII в. регулярно инициировала реформаторские нововведения, которые вызывали постоянное сопротивление консервативного двора. Впоследствии положение вещей кардинально изменилось, и двор перехватил инициативу реформирования системы государственной власти во Франции. Если в эпоху последних Валуа и первых Бурбонов большинство родовитого дворянства, составлявшего двор, продолжало рассматривать короля как своего сюзерена и главного военачальника и поддерживало традицию, принося оммаж за фьефы, то социальное смешение двора при Людовике XIV, когда произошла перегруппировка знати, а в состав элиты двора влилась парламентская и бюрократическая верхушка, равно как и провинциальная знать, тесно связало его с административно-судебным аппаратом и изменило саму природу аристократии. Она уже рассматривала себя не военным, а только придворным привилегированным сословием.[253] Между тем еще кардинал Ришелье писал, имея в виду дворянство, что «война — это его главная обязанность, ибо дворянство, которое не готово идти на войну по первому призыву государства, есть роскошь и бремя для страны и не заслуживает тех прав и преимуществ, которые отличают его от горожан». Представления о социальной роли благородного сословия в XVI-XVII вв. уходили корнями в прошлое, в эпоху «золотого века», и по сути оставались средневековыми. Все усилия короны по централизации Франции и подчинению непокорных феодалов в XVI в. постепенно переросли в борьбу за централизацию двора и направление воинственности дворянства на службу государству.
Гражданские войны (1559-1598 гг.), развернувшиеся в царствование последних Валуа, во многом явились реакцией дворянства на растущий авторитаризм короны. Желание Генриха III (1574-1589 гг.) замирить при дворе враждующие лагеря обернулось еще более ожесточенной вспышкой противостояния. Создав жесткую иерархию рангов и церемониал, расширив систему дворцовых учреждений, король сам спровоцировал конфликт с поддерживавшим его вначале католическим дворянством, исключая из штата двора целые клиентеллы. Королевская власть в XVI в. не смогла выиграть битву за двор, так как позволила усилиться высшей аристократии и вследствие этого была вынуждена лавировать между разными противоборствующими союзами. Все попытки Генриха III привлечь грандов ко двору вступали в противоречие с их политическими амбициями, что толкало короля на борьбу с их влиянием с целью переманить родовитое дворянство на свою сторону.[254]