Королевский порок
Шрифт:
Плотник облизнул губы:
– Говорите, у вас есть ключ?
– Разумеется. – Я показал ему кольцо, на котором висели два ключа Олдерли. – И ордер дозволяет мне ими воспользоваться.
– Хорошо. Хэл, отведи-ка джентльмена к двери в квартиру господина Олдерли, да поживее!
– Секунду. Как вас зовут?
– Томас Беарвуд.
– Когда вы в последний раз видели господина Олдерли?
– Не помню. Кажется, на прошлой неделе. Надо у жены спросить.
К нам подошел мальчик, вытирая рукавом сопливый нос. Отец отвесил ему подзатыльник.
– Говорят тебе – поживее!
Мальчишка взвыл, но, кажется, больше
Я вставил в замочную скважину большой ключ и повернул его. Механизм поддался. Мальчишка глядел на меня снизу вверх, и я понял, что он старается получше рассмотреть шрамы от ожогов у меня на лице. Заметив, что я на него смотрю, мальчик убежал туда же, откуда пришел. Я оглядел коридор. Больше здесь никого не было. Я открыл дверь и шагнул через порог.
Я очутился в крошечной прихожей. Наверх вела лестница. Я закрыл дверь и запер ее на засов, потом стал взбираться по ступенькам. Крутые и узкие, они скрипели при каждом шаге. Наконец я поднялся на площадку с тремя закрытыми дверьми. В воздухе стоял сильный застарелый запах мочи, но зловоние, исходившее от кожевенной мастерской, заглушало и его.
Ближайшая дверь вела в комнату, почти все пространство которой занимала украшенная богатой резьбой кровать. Шторы раздвинуты, постель не застелена. За кроватью располагался чулан, полный одежды: одни предметы гардероба висели на колышках в стене, другие валялись в доверху набитом сундуке. Сразу бросалось в глаза, что эта одежда принадлежит богатому человеку, любящему кружева, ленты и атлас. Некоторые вещи выглядели поношенными и не слишком чистыми, но другие явно были новыми. Я дотронулся до рукава бархатного костюма и задался вопросом, во сколько Олдерли обошелся такой наряд.
Вторая дверь на площадке вела в кладовую, значительно превосходившую по размерам гардеробную. Здесь хранились различные предметы, которые Эдварду Олдерли, вероятно, удалось забрать из Барнабас-плейс: свернутые рулонами гобелены, портьеры и ковры, поставленные друг на друга столы и стулья и окованный железом сундук, запертый на два висячих замка и три внутренних. В трещину в стене кто-то вколотил деревянный колышек, на котором висели четыре шпаги, – неужели Олдерли мало одной? Все вещи в кладовой были покрыты слоем пыли.
А третья дверь вела в большую квадратную комнату в задней части здания, однако из-за обилия предметов обстановки это помещение казалось тесным. На стенах, покрытых деревянными панелями, висело множество картин. Олдерли явно использовал эту комнату как салон или гостиную. На столе я заметил остатки трапезы и две пустые винные бутыли.
Я постарался осмотреть квартиру настолько тщательно, насколько позволяло нагромождение вещей. Задачу осложняло то, что я имел весьма смутные представления о предмете моих поисков и просто высматривал любые мелочи, способные объяснить, каким образом тело Олдерли очутилось в колодце недостроенного павильона лорда Кларендона. Особое внимание я обращал на шкатулки, дверцы шкафов и тому подобное, но маленький серебряный ключ на кольце не подошел ни к одному замку.
Больше всего внимания я уделил массивному письменному столу, стоявшему в нише. Ящики были забиты всевозможными бумагами – счетами, расписками о карточных долгах, письмами. Автором некоторых посланий, судя по всему, был сам Олдерли, поскольку несколько записок, касавшихся долгов, были написаны одним почерком. Эти письма представляли собой черновики или копии, и большинство из них свидетельствовали о попытках Олдерли тем или иным способом раздобыть денег. Однако в пачке в правом ящике я обнаружил записку, выведенную аккуратным секретарским почерком и этим разительно отличавшуюся от остальных. Она была датирована прошлым понедельником, ровно неделю назад.
Сэр, документы на вашу собственность на Фэрроу-лейн готовы, и вы можете забрать их в моем кабинете в любое разумное время, удобное для обеих сторон.
Милкот упоминал, что недвижимость Олдерли была заложена. Однако, судя по этому письму, владелец погасил ссуду. Я точно не знал, каких размеров заем можно получить за такой дом, однако предполагал, что сумма немалая: после Пожара вся уцелевшая недвижимость Лондона возросла в цене. Записав имя Тёрнера и его адрес, я вернул послание на прежнее место.
За окном темнело, день близился к вечеру, а я так и не обнаружил в этой захламленной квартире ничего, что указывало бы на связь между Кларендон-хаусом и Олдерли. Ни одного упоминания о Милкоте я в бумагах тоже не нашел. Единственной странностью были неожиданные признаки того, что благосостояние хозяина квартиры не так давно возросло, – к примеру, новая одежда и письмо от Дж. Тёрнера из Барнардс-инн.
Я уже задвигал ящик, когда в глаза мне вдруг бросилась висевшая над столом картина. Не в силах оторвать от нее взгляда, я застыл как каменный. Меня пробрала холодная дрожь.
Передо мной предстал маленький портрет в простой, но массивной раме. На полотне были изображены голова и плечи женщины из общества. Я узнал Кэтрин Ловетт.
Но, приглядевшись, я понял, что это вовсе не Кэт. Портрет был написан в прежние времена, двадцать или даже тридцать лет назад. Эта женщина была одета в темно-зеленое платье с пышными рукавами, ее шею украшало жемчужное ожерелье. Завитые локоны ниспадали вдоль белоснежной шеи.
На заднем плане я заметил особняк, очертания которого показались мне знакомыми. Он носил название Колдридж, и я побывал там в прошлом году. Раньше поместье Колдридж принадлежало семье матери Кэт, и в детстве госпожа Ловетт несколько лет жила там вместе с тетушкой. Колдридж по праву принадлежал ей, но дядя Кэт вместе с Эдвардом Олдерли обманом отняли у нее поместье.
Однако с картиной было что-то не так. Я подошел ближе и перегнулся через стол. Ни на одном портрете я не видел таких неестественно больших пустых глаз. И тут я понял, в чем дело. Кто-то выковырнул оба зрачка – скорее всего, острием кинжала.
Внизу забарабанили в дверь.
Я спустился туда.
– Кто там? – спросил я.
– Госпожа Беарвуд! А ну открывайте!
Я отодвинул засов. Жена плотника едва доходила мне до локтя, но недостаток роста она с лихвой восполняла суровостью нрава. Протолкавшись мимо меня в прихожую, эта женщина уперла руки в бока и сердито уставилась на меня. Она явно чувствовала себя хозяйкой положения.