Королевство на грани нервного срыва
Шрифт:
— Ничего, — сказала я, — я справлюсь. Я найду эту тварь.
Мы вернулись в багровый зал мессера Софуса, и он сказал:
— Люция, если ты действительно хочешь победить брата Хелены, то его надо бить его же оружием.
— Каким?
— Он поэт.
— Ох-х-х. Из меня поэт, как из…
— Ничего. Мы тебе поможем.
— А пока ты будешь сочинять, я научу вас, девочки, искусству плетения и расплетения струн Всего Сущего. Всякая звезда, а уж тем более сверхновая, должна это знать.
Да, такая наука — это вам не кружевоплетение! В космосе мы потратили не одну пару световых лет, а локально — целый год,
— Вот теперь, — сказал он мне, ты можешь вызывать на поединок своего врага.
— Я не сочинила стихотворения…
— И это говорит вдова великого поэта! Экспромт, Люди, — это лучший удар в поединке.
— Так как мне его вызвать?
— Так и скажи: «Ты, принявший чужой облик, я вызываю тебя на поединок».
И я сказала.
Вокруг был свет, и я не сразу поняла, что этот свет излучаю я. А напротив была клубящаяся, искрящаяся тьма — замершая в изумлении комета.
— Люция? — удивился губитель моего возлюбленного. — А ты сияешь. Я-то уж думал, что ты так и сгинула в той дыре, в которую тебя сунула Хелена.
— Хелены больше нет.
— Ни о ком и ни о чем нельзя сказать, что его больше нет. Смотри, Хелена, сестра моя, кто пришел!
Словно бездонная глотка раскрылась передо мной. Но потом она решила скокетничать и принять человеческий облик. Красавица с бархатистой кожей, сияющие волосы едва удерживаются великолепной короной. Черное платье из кружев и драгоценных камней — просто не враг, а совершенство!
— Хорошо выглядишь, Хелена.
— Это благодаря твоей Планете. Жалко только, что люди спаслись. Человеческая кровь придает такой румянец коже…
— Ты подлая тварь, Хелена, и я с удовольствием уничтожу тебя и твоего братца.
— Не получится. Ничто не уничтожимо. А мы — ничто, ничто из того сущего, что тебе доступно. Это мы сейчас просто красуемся. А можем и ударить. Вот так.
Я закричала. Она опять жгла меня, жгла невещественным пламенем душевной боли, стыда, отчаяния — за Маттео, за Оливию, и я потускнела, как уголек.
— Ну вот. Уже ведь не так сияется?
— Хелена, что сделало тебя такой?!
— О, тебе интересна моя биография? Меня такой сделало то, что вы, люди, называете любовью. Я полюбила и была отвергнута.
— Знаешь, сотни людей страдают от несчастной любви, и никто из-за этого не убивает целые миры.
— Кому какая судьба. Полно болтать. Сразись с моим братом. А потом, если сможешь, со мной.
И я увидела спортивный зал, зрителей, фехтовальную дорожку и противника напротив меня: белый костюм, маска. Мои пальцы сжали рукоять рапиры. И бой начался. Только здесь уколы были настоящими.
Он был хорошим бойцом. Трибуны ликовали. Но я тоже не сдавалась. С самого начала я старалась уйти в глухую защиту, чтобы сберечь силы, но вот я почувствовала, что он выдохся, и стала наступать. Укол, укол, еще укол. Псевдо-Маттео зашатался и вдруг упал на одно колено:
— Пощады!
— Брат, стыдись! Она же насекомое!
— Нет, я больше не могу, я устал. Деритесь все сами.
Он бросил рапиру. Я удивленно крутнулась, открывая спину, и тут же его рапира вошла мне под левую лопатку.
Я упала:
— Не перевоспитать вас.
— Это точно. Послушай, ты был поэтом, и когда-то ты спел песню, сломавшую всю мою жизнь…
— Ты
— Откуда тебе знать: Слушай и учись, мальчишка!
Время. Ты думаешь, это все, что тебе нужно. Ты считаешь, что можешь управлять им. Ты веришь, что это лишь песок на твоей ладони. Но время — лишь к одним судья без пощады. Лишь одних оно делает злыми, Лишь их лишает духа и сердца. Есть время для любящих и любимых. Есть время для творцов и творений. Есть время для смерти и воскресения. Ты скажешь: все это было. Я скажу тебе: не с тобою. Ты нес в себе черное пламя, Черное пламя разрушенья и смерти. И оно пожрало тебя, превратив в пыль и сажу. Но еще я скажу тебе, милый: Если ты захочешь вернуться, Если ты откроешься свету, Если вспомнишь, что у тебя есть сердце, Я сделаю тебя светлее всех светлых. Ты станешь утренней звездою, Благословляющей уходящих и приходящих… Самою яркою звездою Самого чистого неба.Я замолчала и увидела, как бушующий вихрь тает.
— Нет мне прощенья… Прощай и свети, звезда Люция.
И его не стало.
Не в окончательном смысле, ведь ни один атом не пропадает. Он стал частью меня, крохотным темным пятнышком. Что ж, говорят, на солнце должны быть пятна.
— Ты забрала у меня брата! — крикнула Хелена. — Нет тебе пощады!
Она набросилась на меня со всей силой своей концентрированной ненависти, она рвала и метала. И она теряла всю свою звездную силу в этой космической битве, и наступил миг, когда мы стояли друг против друга, как две обычные девчонки — Люция с разбитыми коленками и Хелена с синяком под глазом.
Хелена зарыдала, а я очень неравнодушно отношусь к слезам.
— Ну что ты, — сказала я. — Давай помиримся. Что нам делить? Поэтов только жалко.
— Ты вправду предлагаешь мне мир?
— Да.
— Несмотря на то, что было?
— А что было? Пустота и суета. Оливию я спасу. И будем жить, как звезды, и светить, как люди.
Я повернулась и пошла. Там, где я шла, появлялись трава и одуванчики. Через долгое-долгое мгновение Хелена взяла меня за руку. И вместе с одуванчиками стала расти медуница.
Когда мы пришли в багровый зал, мессер Софус молча подошел ко мне и протянул бокал вина.
— Ну вот, девочка, — сказал он. — А теперь пора творить.
— Что?
— Планету. Старой Литании где-то надо жить.
Глава четырнадцатая
МЕССЕР СОФУС ТВОРИТ МИР
— Галактика, в которой вы, девочки, являетесь солнцами, очень благоприятна для всяческой жизни. И вас я расположил под хорошими осями. Так что сейчас я займусь планетой, а вы смотрите и учитесь.