Королевство смерти. Запятнанный ангел. Убийца на вечеринке с шампанским
Шрифт:
— Ну, это была жена номер один, — пояснил Гарви. — Старый козел сорвался с привязи, когда овдовел. Для своих пятидесяти с лишним он был еще довольно привлекательным малым и к тому же знаменитостью. Он поехал в Голливуд, где снимали картину по одной из его книг. И втрескался в молоденькую девчонку, актрису — в Сандру Макдональд. Она была и танцовщицей, и певицей, и шлюхой. Уиллард убедил ее приехать сюда, чтобы выступить на первом фестивале — в сороковом. А потом она вышла за него замуж — это при разнице в тридцать лет. Точно по графику у нее появился младенец — Пенни. Три месяца спустя Джона убили.
— Что стало с Сандрой?
— Покончила с
— Неужели по убийству Уилларда никогда не было ни одного подозреваемого?
— О, подозреваемые были. Но не было улик. Вам бы лучше поговорить об этом с Тимом Келли — капитаном полиции штата, начальником здешнего участка. Я вам могу только сказать, как об этом пишут в книжках.
— Как?
— Убийца — какой-то религиозный фанатик, который считал Джона Уилларда ответственным за происходившую вакханалию.
— Есть какие-то доказательства?
— Не-а. Но им же нужно было хоть что-нибудь написать, правда?
— И тот же самый религиозный фанатик пытался убить Эда Брока?
Гарви рассмеялся:
— Если вы покупаетесь на религиозных фанатиков, покупайтесь, мистер Геррик. С этой деревяшкой вместо ноги я быстро бегать не могу, так что не стану говорить, что я думаю.
Исторический экскурс Гарви заполнил некоторые белые пятна, но мало что дал мне для дальнейшей работы. У меня не было ощущения, что на удочке, которую я пытался забросить, что-то дергается. Озлобленность Гарви делала его не очень надежным источником информации. Я не сомневался, что кто-нибудь другой расскажет мне ту же историю в совершенно ином ключе.
Мне хотелось поближе познакомиться и с настоящим, и с прошлым. От своего друга Трэша в «Вилке и Ноже» я узнал, что несчастье с Эдом Броком случилось в колонии неподалеку от открытой эстрады, где застрелили Джона Уилларда. Я выпил мартини в баре у Трэша и решил съездить посмотреть. Было чуть больше семи, и у меня оставался в запасе еще примерно час светлого времени. Трэш сказал мне, что театр расположен где-то в полумиле от дома Гарриет.
— Вы увидите указатели, — сказал мне Трэш, — но не пытайтесь проехать туда в вашем «ягуаре». Придется пройти пару сотен ярдов пешком от стоянки у подножия холма.
Я поехал. Мне не хотелось останавливаться у дома Гарриет, чтобы не терять светлое время. Проезжая мимо, я увидел, что инвалидная коляска исчезла. Эда увезли в дом — тупо смотреть на стены, подумал я.
Наконец я увидел указатели и проехал еще несколько сот ярдов до пустой стоянки. Вечер был ясный, луна уже виднелась на все еще голубом небе. Широкая тропа, поднимавшаяся к театру, была вырублена в густом лесу, среди сосен, вязов и буков. Здесь уже темнело. Я попытался представить пять тысяч людей в маскарадных костюмах и масках, бродивших здесь в ночь фестиваля. Должно быть, на это стоило посмотреть.
Я держу себя в хорошей форме, и все же я запыхался, пока добрался до вершины холма. Там ряды деревянных скамеек спускались амфитеатром к сцене. Сцена была большой, со звуковым отражателем позади нее, который выглядел в лунном свете как чудовищная устричная раковина. Над участками слева и справа от сцены виднелись навесы. По моим прикидкам, здесь могли разместиться тысячи две человек. Я присел на одну из скамеек наверху и зажег сигарету. В ту ночь двадцать один год назад амфитеатр, наверное, был битком набит людьми в маскарадных костюмах. Я представил, как они сидели тут, смотрели на Джона Уилларда, выходящего на сцену, и аплодировали ему. Вот он садится к фортепьяно и ждет, когда наступит тишина. Потом он начинает играть — и вдруг раздается резкий звук выстрела. Уиллард падает вперед на клавиши, обрывая музыку фальшивым аккордом. Две тысячи людей кричат в истерике, в костюмах и масках, а кровь Уилларда хлещет на фортепьяно и сцену.
Возможно, мое воображение чересчур разыгралось. Я даже слышал музыку.
И тогда волосы у меня встали дыбом. Я действительно слышал музыку! Это была соната Бетховена — «Аппассионата». Она доносилась с пустой сцены. Я немедленно вернулся на землю. Звук казался немного жестяным, и я понял, что это звучит в динамиках старая поцарапанная пластинка.
Я поднялся, чувствуя легкий озноб, и пошел к сцене, переступая с одной скамейки на другую. По мере того как я приближался к сцене, музыка становилась все громче, дефекты на заезженной пластинке — все слышнее. Перескакивая со скамейки на скамейку, я пытался разглядеть человека, поставившего пластинку. Никого. Ни единого звука не слышалось, кроме пластинки и моих шагов. Когда я оказался внизу, пластинка кончилась. Очевидно, выключить ее было некому, а автоматически проигрыватель не отключался. Из динамиков, которые теперь можно было увидеть на огромной раковине, доносилось щелканье иглы.
Я сделал еще несколько шагов к сцене.
Щелк-щелк-щелк.
Весь подобравшись, я прошел по сцене за кулисы. Там, под навесом, было темно, как в яме.
— Кто тут есть? — окликнул я.
Ничего, кроме щелчков иглы.
Я двинулся вперед и споткнулся о смотанный электрический кабель, лежавший на полу. Выпрямившись, я достал из кармана зажигалку и, щелкнув, поднял слабенький огонек над головой. Он почти не давал света, но я смог разглядеть большой звуковой пульт и проигрыватель. Пламя погасло. Я на ощупь подобрался к пульту и снова щелкнул зажигалкой. Света было достаточно, чтобы снять иглу с пластинки, но, чтобы найти выключатель и остановить проигрыватель, пришлось повозиться. Я взял пластинку и поднес зажигалку поближе к ней. Это была старая пластинка на семьдесят восемь оборотов. Во рту у меня вдруг пересохло, когда я прочитал надпись на этикетке:
«Джон Уиллард в ратуше, 1931
Первая сторона
Соната Бетховена № 23 соль-минор, оп. 57
«Аппассионата»
Значит, я слушал Джона Уилларда. Почему-то я знал точно, что это именно та музыка, которую он играл в ту ночь, когда его убили.
Теперь, когда проигрыватель остановился, было совсем тихо. Вдали жалобно вздыхала какая-то ночная птица. Позади раковины густой лес. Кто бы ни поставил эту пластинку, будь он хоть в десяти ярдах отсюда, разглядеть его не удастся.
Зажав пластинку под мышкой, я вышел из-за кулис на сцену. Сумерки быстро сгущались, огромный звуковой пульт отбрасывал тень в лунном свете. Без всякой на то причины я вдруг подумал, что представляю собой великолепную мишень, стоя здесь, посреди сцены. Мне безумно хотелось убраться отсюда, и убраться как можно быстрее. Как там говорила Гарриет: «Кто-то следит за происходящим в полной готовности».
Я заставил себя неторопливо сойти со сцены и стал подниматься по скамейкам амфитеатра. Богом клянусь, кто-то следил за мной.