Короли абордажа
Шрифт:
— Такие-разэтакие, куды ж они лезут!
Но вот на галерах опомнились и отошли в сторону, открывая директрису стрельбы. На батареях только того и ждали:
— Залф! Залф! Залф!
Теперь уже Поль Джонс и Алексиано во главе своих отрядов сами атаковали. Бой был недолог, но жесток. Исход его решила меткость русских артиллеристов и лихой маневр, в результате которого бомбардирские корабли и дубель-шлюпки прорвали турецкую линию, поставив галеры султана в два огня. И вот, наконец, раздался оглушительный взрыв — это взлетела на воздух расстрелянная в
И турки побежали. Напрасно мужественный Гассан-паша подавал пример храбрости: в одиночку на своем судне отбивался от наседавших на него русских галер. Напрасно поднял он над грот-мачтой зеленое знамя пророка, напрасно в бешенстве палил по бегущим с поля боя. Все было напрасно. Мчащихся в разные стороны обуял животный страх, и повернуть их вспять было уже невозможно. Лишь под самыми очаковскими стенами смог Эски-Гассан собрать беглецов и навести среди своих галер хоть какой-то порядок.
Поль Джонс с Алексиано преследовали гребной турецкий флот, пока сами не попали под огонь крепостных пушек. К тому же мешал и противный ветер, а потому последние кабельтовы тащили суда уже казачьими лодками. Утлым галерам тягаться с каменными фортами тяжело, и Нассау-Зиген велел бить отбой.
— Слава Господу, басурманам воздали с лихвой! — радовался в Кинбурне Суворов, оглядывая в зрительную трубу убегавшие турецкие суда.
Многих своих солдат Суворов передал на флотилию.
— Сам гол как сокол остался! — говорил он.
Но как не отдать, когда и сам желал бы участвовать в драке абордажной! На самом конце Кинбурнской косы Суворов загодя распорядился скрытно установить батарею, да так, чтобы держала под обстрелом весь вход в лиман. Потому работали больше ночами, чтоб под покровом темноты все осталось для турок незаметным.
— Пробьем брешь в златом мосту бегущих! — ободрял генерал-аншеф, объезжая на своей лошадке копавших песок солдат.
— А побегут ли? — засомневался было следовавший за ним адъютант Редлихейт, прозванный в армии Горацием.
— Побегут сердешные, — кивал головой Суворов. — Об этом, чаю, мореходцы наши позаботятся!
Приведя себя в порядок, русская флотилия заняла свою старую утреннюю позицию. Времени было всего одиннадцать часов пополудни. Неподалеку от берега тонул избитый турецкими ядрами фрегат «Иоанн Златоуст», однако с него успели снять не только команду, но и пушки с запасом пороха. Несмотря на одержанную победу, было очевидно, что турки — противник серьезный и легких побед над ним ждать не приходится.
Едва смолкли последние залпы, как закончилось и былое единство российских флагманов. Нассау-Зиген вконец разругался с Полем Джонсом. Тон принца для американского корсара был совершенно не терпим.
— Мой род один из древнейших в Европе, и не морским разбойникам делать мне замечания! — заявил он, когда Джонс стал давать ему советы.
Гордый Поль Джонс, впрочем, в долгу не остался.
— Мальчишка! Все твои заслуги лишь в том, что ты наложил в штаны под Гибралтаром да бежал оттуда впереди собственного визга! Я ж держал одним судном в страхе пол-Англии! — ударил он кулаком по столу.
Оба контр-адмирала расстались врагами…. Тотчас последовал и первый донос на Поля Джонса, за ним другой, третий. Принц был злопамятен и оскорблений не прощал. Травлю исподволь американского корсара он уже начал. Потемкин, которому дрязги флагманов быстро надоели, говорил с досадой:
— Конечно, Джонс — приобретение для флота нашего важное, но зато сколько с ним хлопот!
— Да, ваше сиятельство! — поддакивал ему Осип де Рибас. — Но не будем делать скорых выводов. Время покажет, что нам важнее!
Ругаясь с начальниками, дружбу американский корсар водил с черноморскими казаками. Началось с того, что, будучи наслышан о них и раньше, Джонс приехал самолично поглядеть на «степных рыцарей», тех, что остались навеки верными России, а не бежали изменниками в Туретчину. Познакомившись, пил с атаманами жгучую горилку, а выпив, пели они, обнявшись, песни казачьи да пиратские. Сидор Белый — вождь буйных черноморцев, наливал до краев очередной штоф.
— Держи! — подавал его Джонсу. Скосив глаз, шотландец разглядел в алкогольной мути перцовые стручки.
— Вот из зис? — поинтересовался он.
— Це закусь!
Выпили еще. Потом закусили и добавили. Затем атаманы, усы утерев, начали посвящать Джонса в казаки. Надели на него папаху, рубаху с воротом вышитым да широченные шаровары. После этого гуляние продолжилось с новой силой. Весь день гость и хозяева пили да плясали. Под вечер, вяло ворочая языком, Джонс побратался с войсковым судьей Головатым, подарил ему свой офицерский кортик, в ответ же был одарен кривой казачьей саблей. Затем расчувствовавшийся Головатый обнял своего новоприобретенного брата:
— Ванюша, поехали к туркам!
— Иес! — кивнул Ванюша. — Поехали!
В маленькой шлюпке, вдвоем, они отошли от берега и под покровом темной южной ночи взяли курс к месту якорной стоянки турецкого флота. Чтобы не скрипели уключины, их предварительно обмотали тряпками. Еще издали выискали флагманский корабль. Он отличался от остальных красным фонарем на нокс-рее. Осторожно, стараясь не плескать веслами, подошли. Когда же оказались у самого борта, американский корсар, встав в полный рост, размашисто начертал на борту неприятельского флагмана мелом: «СЖЕЧЬ. ПОЛЬ ДЖОНС».
Еще раз продефилировав вдоль всего турецкого флота, друзья благополучно вернулись обратно. На берегу героев набежавшие казаки встретили ружейной пальбой, криками «ура» и бутылями крепчайшего самогона.
Наутро весть о бесстрашном ночном рейде Джонса разнеслась по всем российским войскам, вызывая искреннее восхищение одних и жгучую зависть других.
— Каков орел! — порадовался за своего знакомца Суворов.
— Негодяй и партизан! — зло возмущались Мордвинов с Нассау-Зигеном. — Его ли дело мелом по кораблям турецким черкать!