Корона Анны
Шрифт:
ххх
Ночью он лежал, ворочаясь с боку на бок. Вставал, пил минералку. Смотрел на свой портрет на стене. Решил завтра же снять этот проклятый портрет и спрятать в кладовку. Нет, просто выкинет его к чертовой бабушке. Мочи нет смотреть на этого эстета-извращенца!
В комнате у Нели горел свет. Она кому-то звонила, шепотом о чем-то договаривалась, плакала, открывала ящики.
– Ключ вам сейчас отдать? – спросила, входя в его комнату. – Извините, что доставила вам столько хлопот, нарушила ваш покой.
– Ничего, я не обижаюсь...
Огнем ударило в голову. Словно тысячи ветров, сорвавшись с гор, с океана, с островов, где еще дымят вулканы и дышит земля, ворвались в его душу... Он гладил ее молодое тело, жаркие бедра, мягкую грудь, проваливался в глубокие ущелья и пропасти...
ххх
В комнате так темно, что глазам больно. Глен – нагой, слегка прикрытый простыней. Неля – рядом, едва слышно ее тихое дыхание. Спит.
Глубокая ночь. Совершенная тишина, несмотря на урчание кондиционера. Глену становится страшно. Он проводит ладонью по своей руке, затем тихонько – по ее плечу. Его пальцы продвигаются по ее грудям, животу.
– Эй, проснись, – шепчет он в ужасе.
Но лежащая рядом не шевелится.
В его ноздри вдруг проникают забытые, волнующие запахи подмосковного леса, старой одежды на подмосковной даче. Запах Кириного тела, волос, губ...
Он ощупывает свое лицо. Ему так страшно, будто он сейчас умрет...
Глава 6
Приблизительно неделю спустя, в час ночи черный «Ягуар» Глена остановился у одного особняка в Манхэттене. Глен потянулся к своему мобильному телефону, чтобы позвонить, но наружная дверь дома вдруг отворилась, и коренастый мужчина в футболке с пестрыми попугаями и в соломенной шляпе появился на крыльце.
– Привет. Долго ждешь? – спросил Хулио, открывая дверцу.
– Нет. Садись и поехали.
Путь лежал неблизкий, в самый конец Лонг-Айленда. Там, на причале, подвешенное к столбу, раскачиваемое океанским ветром, болтается на тросу большое каучуковое чучело акулы, что провожает и встречает корабли. И висит это великолепное чучело там уже лет десять, сколько помнит Глен, когда они впервые с Хулио открыли для себя новое место для рыбалки.
– Какие новости? – спросил Хулио, удобнее располагаясь на сиденье.
– Никаких.
Хулио помолчал. За столько лет знакомства они так хорошо изучили друг друга, что могли угадывать малейшие изменения настроения даже по интонации голоса.
– Что, покойники одолели? – спросил Хулио, наконец.
– Да.
– Ноу пролем. Потерпи еще несколько месяцев, когда станет ясно, что бизнес налажен и будут проданы первые акции. Ты, дубина, сам не понимаешь, какое сделал дело. Типография фирмы теперь работает без выходных – столько заказов! Три самых престижных похоронных дома подписали с нами контракты.
Глен притормозил. Почудилось, кто-то черный, быть может, земляная свинья, впереди перебежала дорогу. Машина мчалась уже по Лонг-Айленду, по обе стороны шоссе потянулись перелески. Мелькали дорожные знаки, бензозаправки.
– К осени наклевывается интересный контракт с итальянцами – они хотят запустить здесь журнально-кулинарный бизнес. Самоуверенные идиоты, они считают, что в Нью-Йорке не хватает лазаньи и спагетти. Впрочем, какое мне дело? Они
– Доедем до Минеолы, там заправка и туалет. Заодно и покуришь.
– Кто это поселился в твоей квартире, а? Судя по голосу, девочке лет двадцать. Говорит так забавно: «sorry» вместо «please». Она из России?
– Да, – Глен нажал педаль газа так, что стрелка на спидометре резко качнулась вправо, и Хулио даже слегка отбросило назад.
– Ого! – засмеялся он громко. – Смотри, старик, не перегрей мотор. «Виагра» не нужна? Могу поделиться.
Глен не ответил. Он долго молча смотрел на ровную черную полосу асфальта. Очень редко по встречной полосе ехала какая-нибудь машина, и тогда Глен легким нажатием рычажка менял дальний свет на ближний.
– Деньги, счета, акции... Каждый день смотрю на похоронные надписи, открытки с сусальными ангелочками и Мадоннами, на черные траурные костюмы, галстуки, шляпки, носки – всё это покойницкое шоу мод... Урны для пепла, четки, что оплетут чьи-то опухшие пальцы, таблички, на которых будет выгравировано пожелание лежать с миром... Короче, я выхожу из этого морга.
Случалось, что и раньше Глена охватывала пронизывающая все его естество жалость к самому себе. Порой он останавливался в этой беготне, вечной спешке. И в круговерти комфорта, состоящего из квартиры в престижном районе, дорогой машины, поездок на острова, женщин; с неразлучными спутниками этого комфорта – постоянными счетами и бесконечными деловыми встречами, вдруг цепенел в ужасе, видя, как катится его жизнь. Нет, вовсе не так, как этот черный «Ягуар» – стрелой по гладкому прямому шоссе, а разбитой телегой по ухабистой дороге. Да, как старая телега с пьяным извозчиком, которая попала в глубокую рытвину и не может оттуда выбраться…
– Я все понимаю, но так из бизнеса не уходят. Поговорим об этом позже, – ответил Хулио. Тень пробежала по его улыбчивому лицу. Он знал Глена в хандре. Однако угадал, что сейчас с приятелем происходит нечто иное.
Машина сделала последний поворот, и в редеющих сумерках впереди показались мачты белых кораблей.
Вытащив из багажника два вместительных пластмассовых ящика и спиннинги, приятели направились к домику, у которого за билетами уже выстроилась очередь мужчин.
Веял океанский бриз, запах соли смешивался с сигаретным дымом стоящих в очереди рыбаков. С дублеными лицами, в резиновых комбинезонах и высоких сапогах, вполголоса они разговаривали о последней рыбалке, о разрешенных в этом сезоне размерах и количестве рыбы для отлова.
– Два билета, синьора, – Хулио протянул в окошко свою кредитную карточку.
И вот, отшвартовавшись, корабль пошел в открытый океан.
На палубе никого не было, кроме двух матросов: один – пожилой, в оранжевом дырявом кожаном фартуке, с пегой неухоженной бородой, обветренным сухим лицом и впалыми морщинистыми щеками, и другой – лет двадцати пяти, коротко стриженный, узкоплечий и с татуировкой на худой шее, тоже в кожаном переднике и сапогах. Оба матроса ходили по палубе, поправляя многочисленные спиннинги в лунках железных трубок. Затем старый распахнул дверцу подсобки на корме, вытащил оттуда ведра, из которых торчали рукояти ножей. Швырнул на стол упаковки мороженых устриц и принялся колоть их ножом.