Корона для «попаданца». Наш человек на троне Российской Империи. Дилогия
Шрифт:
Остается только придумать, как бы дать знать о своей любви и желании жениться. Идея пришла не сразу, но когда пришла и оформилась… Все-таки я гений. Ну, как минимум талант, особенно — в сравнении с бесцветными ребятами из патриархального, спокойного XIX века…
— …Здравствуйте, господин академик.
— Здравствуйте, Ваше Императорское Высочество. Какая честь.
— Ну что вы, это для меня огромная честь, что сам академик Суриков согласился принять меня. Ведь я всего-навсего один из множества наследников множества престолов, а вы — величайший художник нашего
Лесть — штука полезная. Василий Иванович приятно пунцовеет и смотрит на меня уже заинтересованно. Я рассыпаю дифирамбы его «Утру стрелецкой казни» и «Меншикову в Березове». С трудом вспоминая работы искусствоведов конца ХХ века, восхищаюсь композиционным построением полотен, расписываю цветовую гамму, историческую достоверность. И вот результат: Суриков усмирен, покорен, очарован и готов выполнить любую просьбу восторженного цесаревича.
— Чем же я могу быть вам полезен, Ваше Высочество?
— Василий Иванович, я пришел к вам с нижайшей просьбой. Вы один сможете мне помочь.
Суриков удивленно пялится на цесаревича, пришедшего к нему за помощью.
— Дело в том, господин академик, что я… влюблен. Моя избранница — принцесса из дома Гогенцоллернов, Виктория. Мне необходимо дать ей знать о своей любви. И помочь мне можете только вы.
— Да чем же, Ваше Императорское Высочество?
— Напишите картину. Что-нибудь из наполеоновских войн. На переднем плане — молодой русский офицер, раненный. Над ним склонилась немецкая девушка. А дальше — бесконечная колонна французских солдат и Наполеон, брезгливо смотрящий на раненого.
— И в виде русского офицера и немки будут изображены вы и ваша избранница, — Суриков, похоже, заинтересовался моей идеей. — Ваше Высочество, если позволите, я попробую сделать несколько набросков прямо сейчас.
Мы расстались через четыре часа. Мы обсудили наброски, до хрипоты наспорились по поводу композиции и решили вопрос с названием полотна. «Битва при Дрездене». Здорово! Хорошо, что у Василия Ивановича есть время и он готов временно отвлечься от своей «Боярыни Морозовой». Обещал через три месяца выдать на-гора первый вариант. Пойдет…
Вот по осени и едем свататься. «Едем» — это значит я, Ренненкампф, Васильчиков и атаманец Шелихов, с которым я теперь каждое утро занимаюсь рукопашным боем. И, разумеется, с нами едет академик Суриков со своим полотном «После поражения». На переднем плане тяжело раненный русский офицер-драгун, который с мольбой протягивает руки к немецкой девушке. Девушка, списанная с фотографии Моретты, вытирает ему кровь, а сама с ужасом на лице смотрит на убитых пруссаков, лежащих рядом. И на все это брезгливо взирает Наполеон, окруженный своими гренадерами, осененный трехцветными знаменами. Ну, если немцы намека не поймут, то я уж и не знаю, чем пронять этих бюргеров…
Проняло. Старый кайзер, полюбовавшись на присланное ему в подарок творение академика, прослезился и разразился длинной речью о братстве оружия, об общей истории, о давних традициях дружбы и добрососедства. А ко мне приближается молодой Вильгельм:
— Послушайте, кузен, одна из фигур на
— Э-э… — А ну-ка, постараемся покраснеть и сделаем вид, что нам мешают руки! — Кузен, я могу вам довериться? Помнится, мы с вами были довольно близки в России, но все же…
Он заинтересован и заинтригован. Его серые чуть навыкате глаза впились в меня.
— Я полагаю, что не давал вам повода, кузен, сомневаться в моем к вам расположении.
— Хорошо, кузен. Я только хотел бы поговорить с вами наедине.
Теперь он уже не просто заинтересован, теперь он просто сгорает от любопытства. Пока звучат речи, я слежу краем глаза, как он нервно переминается с ноги на ногу, теребя свою сухую левую руку. Ну, понервничай, понервничай…
Через два часа, перед обедом, он решительно подходит ко мне и предлагает вместе осмотреть коллекцию холодного оружия. После чего круто разворачивается и широким шагом прямо-таки летит в Рыцарский зал. Я еле поспеваю за ним, но в душе у меня праздник. Клюнуло!
Плотно затворив за собой тяжелые резные двери, он поворачивается ко мне. На лице написано нетерпение. Он едва сдерживает себя:
— Итак, кузен, мы с вами одни.
— Да, кузен. — Я делаю вид, что страшно смущен. Теперь самое главное не дать обнаружить игру. — Дело в том, что я… влюблен.
— О-о!
— В вашу сестру, кузен, — словно преодолевая себя, произношу я чуть дрогнувшим голосом. — О, я знаю, что кронпринц и его супруга не любят мое бедное отечество. Я знаю, что она обручена с этим выскочкой Баттенбергом, что я недостоин ее, но… но что же я могу поделать с собой?
Выпалив в него эту «бесценную» информацию, я умолкаю с убитым видом. Теперь ждем реакции.
Будущий кайзер проходится по залу взад и вперед и наконец останавливается прямо передо мной. Я опускаю голову, всем своим видом выражая полное смирение с судьбой.
Внезапно мне на плечо опускается его могучая правая рука. Он предплечьем поднимает мой подбородок и пристально смотрит мне в глаза. Потом неожиданно широко улыбается:
— Ну, выше голову, кузен! Кто он такой, этот Сандро Баттенберг? Мелкий авантюрист, негодяй, каких множество. А вы, вы, кузен, — наследник престола великой державы! — Он обнимает меня за плечи, притягивает к себе. — Полно, Ники, полно! Дед охотно одобрит ваш брак с Мореттой. Я сам готов замолвить за вас слово. Да черт возьми, я буду счастлив видеть вас своим братом!
— Вы говорите это серьезно, кузен? — Как же долго я репетировал эту дрожь сомнения в голосе! — Вы готовы помочь мне в моем сватовстве?
— Ведь я же сказал вам, Ники. Я, — его голос окреп и гулко звучит в пустоте огромного зала, — я клянусь вам, дорогой кузен, своей честью, что помогу вам в этом деле!
Он хватает со стены готический меч и, стряхнув с него ножны, воздевает клинок вверх:
— Пусть эта честная немецкая сталь станет мне свидетелем! Как прочен сей меч, так нерушимо мое слово! — И, уже чуть остыв, продолжает: — Я сегодня же обеспечу вам встречу с Мореттой тет-а-тет.