Корона из золотых костей
Шрифт:
Меня не волновало, если это его огорчит. Я откинула голову назад, врезавшись в его челюсть. Он закряхтел, но не выпустил меня, а сжал еще крепче.
– Осторожно, – произнес тот, кого назвали Киераном. – Она стала сильнее.
– Я ее держу, – вымолвил он, крепко прижимая меня к груди. – Наверное, тебе стоит отойти от нее подальше.
Другой не двинулся с места, а тот, который держал меня, убрал одну руку и поднял запястье над моим плечом. Воздух наполнился ароматом. Мое сердце забилось быстрее, а я замерла, глубоко дыша. Запах был превосходным – насыщенным и утонченным. Грызущая
– Ее глаза, – сказал другой, а тот, кто меня держал, опустил руку – опустил запястье. Кровоточащее запястье. – Они не черные. Они по-прежнему зеленые.
Мужчина рядом со мной замер.
– Что?
Забыв о том, кто стоял передо мной, я схватила руку, сомкнула рот на двух свежих ранках и сделала глубокий глоток. Мужчина дернулся и ахнул.
– Боги.
Вкус его крови поразил все мои чувства – терпкий и сладкий. Кровь потекла в мое горло, теплая и густая. Она ударила в пустоту в моей груди, моем желудке, облегчив боль. Я застонала, содрогаясь, когда судороги начали отпускать мои мышцы. Красные тени в мозгу стали рассеиваться, и сквозь голод пробились обрывки мыслей. Кусочки…
Рука обхватила мою челюсть и оторвала мой рот от запястья.
– Нет! – запаниковала я.
Мучительный голод вернулся. Мне нужно… больше.
– Посмотри на меня.
Я вырывалась, пыталась освободиться, но он был таким сильным.
Мужчина повернул мою голову.
– Прекрати.
Его дыхание танцевало на моих губах, и что-то в его словах прозвучало иначе, мягче и глубже. Голос отозвался во мне эхом.
– Прекрати вырываться и открой глаза, Пенеллаф.
Его голос пронзил голод, как и прежде, когда я плыла в темноте. Мое дыхание замедлилось, а тело подчинилось приказу. Янтарные глаза, яркие, с искрящимися в них золотыми крапинками, уставились на меня. Я не могла отвести взгляд и пошевелиться, хотя меня затопила острая мучительная волна.
– Поппи, – прошептал он, и его странные глаза заблестели от влаги. – Ты не вознеслась.
Я знала, что в его словах должен быть смысл. Какая-то далекая часть меня знала то, что я должна была понять. Но я не могла думать ни о чем, кроме голода, не могла сосредоточиться ни на чем другом.
– Я не понимаю, – сказал другой мужчина. – Даже при том, что в ней течет кровь богов, она все равно смертная.
Тот, который держит меня, убрал руку с моего подбородка и коснулся моих губ. Меня охватило сильное желание цапнуть его за палец, но я не могла с ним бороться – он держал крепко. Он осторожно оттянул мою верхнюю губу.
– У нее нет клыков, – сказал он, быстро переводя взгляд к моим глазам.
Я чувствовала… как его терпкое смятение уступило место землистому, древесному облегчению.
– Я знаю, что это. Это жажда крови. Она испытывает жажду крови, но она не вознеслась. Вот почему ты по-прежнему чуешь первозданный нотам.
Он убрал палец и вздрогнул.
– Кормись, – прошептал он, отпуская меня.
Оковы, которых я не видела и не чувствовала, исчезли. Я могла двигаться. Он опять поднял запястье, и я припала к нему. Мой рот снова прильнул к ранке. Кровь текла не так свободно, как раньше, но я все равно пила, втягивая ее в себя.
– Осторожно, – предупредил другой… вольвен. – Ты отдал слишком много крови, а получил совсем недостаточно.
– Я в порядке. Тебе лучше уйти.
– Еще чего, – прорычал вольвен. – Она может тебе навредить.
Тот, который кормил меня, издал грубый смешок.
– Разве тебе сейчас не следует больше беспокоиться о ее благополучии?
– Я беспокоюсь о вас обоих.
Мужчина вздохнул.
– Это может… вызвать напряжение.
Последовало молчание.
– Уже вызвало.
Что-то в том, что сказал вольвен, и в резкости, с какой говорил кормивший меня, должно было меня встревожить. И в самом деле чуть-чуть встревожило – не знаю почему. Но я опять потерялась в том, кто держал меня, в его вкусе и в его эссенции. Я почти не заметила, как он сдвинулся с места, сел и, усадив меня к себе на колени, прижал к груди, при этом не убирая руки от моего рта. Его кровь – все, что имело значение. Это было пробуждение. Дар заискрился в моих венах, заполнил пустоту и добрался до мрака в моей голове. Толстая пленка черноты треснула, и кусочки меня начали вставать на место.
Его пальцы потерли мою щеку, поймали прядь волос и перекинули мне через плечо. Я напряглась, но он не отнимал руку, и я расслабилась. Он опять прикоснулся ко мне, успокаивающе поглаживая мои волосы. Мне это понравилось. Прикосновения… нечто особенное. Когда-то мне их запрещали, но он… с самого начала нарушил это правило.
– Поппи, – прошептал он.
Поппи. Это я.
– Мне жаль, – произнес он надтреснутым голосом. – Жаль, что ты проснулась в таком состоянии, а меня рядом не было. Кажется, я… должно быть, отрубился. Мне так жаль. Я знаю, что такое жажда крови. Можно потерять в ней себя. Но ты снова найдешь себя. Я в этом ни секунды не сомневаюсь. Ты такая сильная.
Его пальцы продолжали гладить меня по голове, и я немного ослабила хватку на его руке. Вкус его крови – это что-то, с каждым глотком пустота во мне уменьшалась, а тени в голове растрескивались сильнее.
– Боги, надеюсь, ты понимаешь, насколько ты сильная. Не перестаю тобой восхищаться. Я восхищаюсь тобой, начиная с той ночи в «Красной жемчужине».
Мое дыхание выравнивалось. Бешено колотящееся сердце и пульс начали замедляться, а перед глазами возникли цвета – голубое безоблачное небо и теплый солнечный свет. Черная вода, мерцающая как обсидиан, и теплый песок под босыми ногами. Ладони соединились, и он прошептал: «Совсем пустяковое». Это его образы, его мысли. Он продолжал негромко говорить:
– Ты смелая, такая смелая. Я понял это в «Красной жемчужине». Будучи Девой, с таким воспитанием, какое тебе дали, ты все равно хотела пожить в свое удовольствие, и это сказало мне, что ты смелая. А та ночь, когда ты пришла на Вал в той… проклятой ночной рубашке? – Он усмехнулся. – Ты не пряталась. Ни тогда, ни когда выходила облегчить участь проклятых Жаждущими. Ты сама выбирала, как поступать, дольше, чем сознавала, Поппи, дольше, чем отдавала себе отчет. Ты всегда так поступала, когда это было важнее всего, и знала о последствиях. Потому что ты смелая. Ты никогда не была Девой. Не была по-настоящему беспомощной. Ты была умной, сильной и смелой.