Короткевич

ДЕНИС МАРТИНОВИЧ

«Донжуанский список» Короткевича

Общеизвестно, что большая часть произведений мировой литературы создавалась мужчинами. Признание творческих способностей женщин (Жорж Санд, Шарлотта Бронте, Маргарет Митчелл и других) является скорее исклю­чением, чем правилом. Но сторонники литературного «патриархата» забыва­ют, что все лучшие «мужские» произведения были написаны о женщинах и ради женщин. Их портреты и образы, взаимная любовь или холодное безразличие вдохновляли писателей на создание шедевров.

Да, знаменитых женщин, муз из прошедших столетий, давно нет на свете. А возлюбленные известных творцов ХХ века приближаются к осени своей жизни. Но писатели сделали им самый лучший подарок: оставили для

потомков их облик, чувства и улыбки. А также взяли с собой в вечность героинь, прото­типами которых стали музы.

Теперь наша задача — оставить в читательской памяти их настоящие имена и судьбы.

Зачем нам «Донжуанский список»?

В чем видится положительная сторона такого документа? Он привлекает внимание к личности автора. Помогает выяснить прототипы героев в прозаиче­ских и поэтических произведениях. Уточнить, кто вдохновлял поэта на создание того или иного шедевра. Познакомить читателей с судьбами женщин, которых любил известный писатель. А также выделить определенные хронологические этапы в творчестве. Не зря среди искусствоведов существует традиция выделять в биографии некоторых художников периоды, напрямую связанные с их личной жизнью. Например, именно так многие исследователи воспринимают творчество Пабло Пикассо, когда каждый новый период («голубой», «розовый», кубизм и т. д.) был связан с появлением в его жизни новой музы.

Стремлением решить хотя бы некоторые из обозначенных задач и объясня­ется создание автором этих строк исследования под названием «“Донжуанский список” Короткевича». Поскольку тема личной жизни каждого творца является чрезвычайно деликатной, я использовал два подхода. Первый, «документаль­ный», основан на воспоминаниях и эпистолярном наследии, которые ни у кого не вызывают возражений.

Второй подход можно условно назвать методом внимательного чтения текста, когда акцент делается на биографиях главных героев произведения и их сходстве или совпадении с реальной биографией писателя. Риск тут, конечно, большой: попробуй понять, что правда, а что проявление богатой фантазии автора. Одна ошибка может направить ход исследования не в ту сторону. Таким образом, второй подход превращается для некоторых любителей изящной словесности в настоящую игру, своеобразное разгадывание ребусов или кроссвордов. Одновре­менно это настоящая «охота» за прототипом главного героя или героини с обяза­тельными для этого жанра элементами: преследованиями, засадами и погонями. Чтобы не заблудиться на такой «охоте», автор этих строк стремился по возмож­ности совмещать два подхода.

Заметим, что «Донжуанский список» Пушкина состоял из двух столбцов. Согласно мнению исследователей, первый включал имена женщин, которых поэт любил сильно, второй — тех, кем только восхищался. На мой взгляд, «Донжуан­ский список» Короткевича может выглядеть следующим образом:

1. «Нонка»

2. Екатерина

3. «Алёнка»

4. С. М.

5. Раиса

6. Нина

7. Новелла

8. Нателла

9. Валентина

10. Валентина

Кавычки означают, что точные имя и фамилия объекта внимания неизвестны, поэтому употребляется имя героини, через образ которой она появилась в произ­ведениях. В этом номере журнала речь пойдет о четырех первых «пунктах».

Личности девушек, которых любил Короткевич в годы юношества и молодо­сти (в «Списке» они идут под номерами 1, 3 и 4), помогут расшифровать два его письма, отправленные в январе 1955-го и феврале 1957 года своему другу Юрию Г альперину. В них Короткевич упоминает о трех историях любви. В письме от 27 января 1955 года он спрашивает: «Скоро там Стась и Валька (друзья писателя по Орше. — Д. М.) поженятся? Повезло им. А я никак не могу отыскать такую девушку, чтоб решиться потерять свободу. Были три. Из них одна уехала, 2 — не любила меня (а может, и да, но получилась какая-то ерунда), об этой истории Валька хорошо знает, мы с ним дружить начали из-за ссоры по этому поводу; 3я — э, да ладно, чего толковать. Пока что жениться не на ком» (Бело­русский архив-музей литературы и искусства — далее БелДАМЛМ. Ф. 56. Оп. 2. Д. 11. Л. 6 об.). Более подробная информация содержится в письме от 5 февраля 1957 года: «Я дважды любил взаимно — одна уехала, вторая — умерла, и я не знал обеих так, как желал. А в других случаях те, кто любили меня, были мне безразличны, а те, которых любил я,

наверное, не любили меня. И была одна в Киеве». Попробуем разобраться в личностях людей, о которых шла речь.

«Нонка»

Девушка с таким именем (Нонка Юницкая) является главной героиней пове­сти Владимира Короткевича «Листья каштанов». Друзья и приятели, хорошо знав­шие писателя, единодушно свидетельствовали об автобиографическом характере произведения. Исследователь Анатоль Верабей писал в своей книге «Абуджаная памяць», что повесть являлась одним из «самых автобиографических произ­ведений» Владимира Семеновича. Василь Быков отмечал в предисловии к двух­томнику Короткевича: «Это одно из самых автобиографических произведений писателя, созданное на материале первых послевоенных лет, проведенных им в Киеве. Точно и легко выписанные образы юношей и девушек большого города с его нелегким послевоенным бытом основываются на определенных прототи­пах, и даже трагический финал повести взят из жизни, построен на основе конкретного факта». В пользу этого свидетельствуют и ряд совпадений между биографиями автора и героя.

Например, в автобиографии «Дарога, якую прайшоў» Короткевич писал: «А потом началась война. Бомбежки. Эшелоны. Чувство беспомощности подрост­ка, (...). Бунтовал против этого чувства. Несколько раз убегал из интерната на фронт. Задерживали, конечно. А из интерната потому, что случилась обычная на войне вещь: долгое время не знал, где родители и живы ли они вообще, а если живы, то где, за линией фронта или успели эвакуироваться. Был сначала в Москве, потом на Рязанщине. Потом пришлось убегать и оттуда. На Урал, в окрестности Кунгура. Случайно узнал, что родители в Оренбурге. С большими трудностями (без пропуска и билета) добрался до них. В Оренбурге закончил шестой класс. Потом недавно освобожденный Киев (Беларусь еще была оккупи­рована)». А вот отрывок из повести «Листья каштанов»: «Общежитие на Урале, несколько безуспешных побегов. Наконец убежал совсем и несколько месяцев беспризорничал. Воровал, правда, только в чужих огородах. Доходило до того, что пас в северном Казахстане верблюдов — хотите — верьте, хотите — нет. Чудом отыскал родителей. (...). Потом были освобождены два небольших клоч­ка Беларуси, и «предка» моего послали на освобожденную территорию, куда-то под Лиозно. (...). Как раз в тот момент проезжал через наш город мой дядя, которого перевели с Далекого Востока на фронт, и взял нас с собою в большой южный город, от которого немцы откатились дальше, чем от Лиозно». Заме­тим, сколько общего в обеих цитатах! Значит, основные события повести дей­ствительно были взяты из жизни.

Одна из сюжетных линий «Листья каштанов» — любовь между главным героем Василькой Стасевичем и Нонкой Юницкой. В произведении ее портрет выглядит следующим образам: «Девчонка лет пятнадцати. Склонилась, поче­сывая очень длинные, поцарапанные ноги шоколадного цвета, потом потерла коленкой о коленку, вскинула голову — черно-бурые волосы тяжелой волной отле­тели назад — и улыбнулась мне, и я увидел темно-синие глаза с ненатурально огромными, безумно веселыми черными зрачками». О речи героини Короткевич писал так: «Это был тот южный жаргон, на котором разговаривают большие черноморские портовые города. У меня нет ни силы, ни умения, ни, честно говоря, желания передавать все эти тропы, идиомы, всю бесконечность живых интонаций. Но это и невозможно, потому что больше, чем слова, тут значили южные жесты, мимика, движения всего тела. Это было — ужас как «по-мол­давански» и удивительно, ужас как красиво. Да и тип ее, если разобраться, был удивительный. Тут тебе и украинская, и молдавская, а может, и капля цыган­ской крови».

Почему автор этих строк уверен, что у Нонки был реальный прототип? В обоих письмах, цитировавшихся выше, упоминается уехавшая девушка («из них одна уехала», «одна уехала»). Для повести характерен именно такой финал. Нонка и Василька чудом остаются живы (остальные герои из их компании под­рываются на минах: они искали оружие, чтобы сбежать на фронт) и уезжают из Киева. Полагаю, то же произошло и с их прототипами. Короткевич, как известно, отправился в Оршу, реальная Нонка уехала в неизвестном для нас направлении. Если бы девушка осталась в городе, она могла бы встретиться с Владимиром, когда тот учился в Киевском университете. Кстати, одной из причин поступления туда будущего писателя могло стать желание отыскать реальную Нонку. Ведь, возможно, она хотела вернуться в город своей юности.