Корректировщики
Шрифт:
Индус Размат вел степенный разговор с Робкой Морозовым, нервничавшим и суетившимся. Черненко встал и направился к двери.
— Ты куда? — спросил Царев.
— Цыганкова навещу, — сказал тот. — Сдается, я ему почему-то нужен.
— Что — сейчас?!
Черненко только развел руками.
04-08-2084, пятница
12:15 по московскому времени
Московье
Оля сидела перед телевизором. По всем каналам шли репортажи из Японии
“На даче телевизор сломался, — думала Оля. — Мама ничего не знает. И не узнает, пока землетрясение не начнется. Наверняка не выберется”. Оля тоже решила никуда не ехать. Если погибнут ее родители, братики, все ее друзья — Оля знала, что они сейчас в Селенграде, пытаются предотвратить катастрофу, — то она тоже умрет. Зачем жить никому не нужной? Илья уже на Венере, а ей здесь все равно жить не для чего.
Больше никто не смеялся над русскими “язычниками”. И карнавальные шествия прекратились.
— Как нам только что стало известно, — строго говорил мужчина в черной траурной одежде. Говорил по-английски, потому что это был канал CNN, — русские корректировщики Алексей Попов и Никита Добрынин выехали в эпицентр будущей катастрофы. Они выражают надежду, что сумеют если не остановить процесс распада материка, то хотя бы спасти людей.
Мы все когда-нибудь умрем, думала Оля. Просто обидно умирать вот так, не завершив земных дел, не успев объяснить, что кто-то кого-то недопонял… Но смерть не станет ждать.
Она вытряхнула на стол триграфии из семейного архива. Мама, папа, братики. Оля всегда была суховатой, она не умела ластиться к родным, как другие девочки, из-за этого все думали, что она никого не любит. А она очень любила своих братиков. Только никогда раньше не говорила им этого. А теперь они умрут и не узнают, как были дороги Оле. “Люди должны знать, что они любимы, — думала Оля грустно. — Это справедливо. Иначе они думают, что им незачем жить”.
— Алексей, как вы полагаете, велики ли шансы на успех?
Показывали интервью с Алексеем Поповым в “Ступино”. Запись, конечно, потому что он уже несколько часов в Селенграде. В Селенграде, который погибнет раньше Московья. Вылетел навстречу смерти.
— Думаю, что немалые. — Корректировщик выглядел спокойным и уверенным. — Повода для паники нет. Мы справимся.
— Как вы прокомментируете заявление европейских информатиков о том, что вы не справитесь из-за малочисленности?
Попов улыбнулся по-детски беззаботно:
— На самом деле нам нужно трое “постовщиков”… извините, это наш жаргон, трое пост-корректировщиков четвертой ступени для уверенной работы. Нас пока двое. Но Поле порой творит чудеса. Нам не привыкать делать невозможное. Работа у нас такая, собачья — подвиги совершать.
Они молодцы, подумала Оля с теплотой. Борются, не сдаются. Не опускают руки, как некоторые. И не бегут сломя голову.
Потом по телевизору обрадовали, что на помощь Союзу пришла Индия, прислав своих “рутов”. Журналист не преминул уточнить, в какую сумму обошлась
Только помощи Индии было мало. Катастрофически мало. Все, кто сейчас в Селенграде, — камикадзе. Потому что если они и сумеют что-то сделать, сами они умирают однозначно. От психоэнергетического истощения.
Оля сама не поняла, в какой момент пришла эта мысль. Обнаружила ее в своей голове, уже когда та основательно прижилась. А в самом деле? Умереть-то она всегда успеет. Конечно, два дня назад, когда она пыталась остановить Илью, у нее ничего не вышло, но, может быть, она просто плохо хотела? А сейчас стоит постараться? Пусть она умрет, но если хоть кто-то благодаря ей спасется, она умрет не зря. В конце концов, она и так виновата перед всеми, что не полетела в Селенград.
— Только что нам сообщили из Пентагона. — Эта дикторша была строга и знала себе цену. Голос отрывистый, взгляд ледяной. — На базе “Чероки”, расположенной в зоне разлома, размещены восемнадцать межконтинентальных ракет с ядерными боеголовками. И сейчас я, как простая американка, обращаюсь с просьбой к русским корректировщикам: сделайте что-нибудь! — в строгом голосе прозвучала паника. — Если они взорвутся, Земля погибнет!
Оля молча и холодно смотрела в телевизор. Ей показалось, что в комнате очень темно, хотя на часах стрелки едва перевалили за полдень. Пугающе резко вспомнила кошмар, приснившийся ровно год назад.
Во сне мама отправила ее гулять с Артемом, самым младшим братиком. Причем по сну Артему было не восемь лет, а года три. Гуляли они почему-то в Японии, Оля помнила табличку, как на старых железнодорожных станциях, с надписью по-русски: “Япония”. Даже нет, не “Япония”, а “японцы”. И Артем убежал. Оля помчалась за ним, там была монорельсовая дорога, а за ней — нагромождение техники. И тут она увидела Артема. Он шел навстречу, отчаянно широко открывая рот и страшно крича. Его кожа была красной, голова бугрилась ожогами. И у него не было глаз. Оля билась в истерике, ее и в реальности охватывала смертная жуть, если у кого-то были повреждены глаза. Все дело в детских впечатлениях. Она уронила куклу, у той отвалилась верхняя часть черепа, и Оля увидела внутри шарики на пружинках вместо глаз… Ее это так припечатало, что с тех пор она просто заходилась в истерике, если в кино кто-то кому-то выкалывал глаз.
Во сне она кричала, звала на помощь, Артем был слеп, она не могла вернуть ему зрение, рыдала от его боли… А за спиной братика небо накалялось алым свечением ядерного взрыва.
Значит, там есть ракеты. Американцы сначала украсили весь мир дурацкими страшилками, а теперь взмолились. Будет вам помощь, зло подумала Оля, но уже такая, какую я захочу вам оказать. Ждите.
Она решительно плюхнулась за стол в гостиной. Поставила перед собой трехлитровую банку с водой и флакон фрискала. Это чтоб от обезвоживания и истощения не умереть.