Корсар. Наваждение
Шрифт:
– Ну вот: на машину ту я сразу обратила внимание. Какая-то она была… хищная, что ли.
– Марка? Цвет?
– «Японка». Полуспортивная, черная или очень темная – синяя, или «гнилая вишня», – это я не запомнила. Стекла были тонированы вглухую. Стояла метрах в тридцати, у обочины, но мотор работал – дымок вился.
– Почему все-таки ты на нее обратила внимание?
– Не знаю. Страшная какая-то, и все.
– Женская интуиция, – авторитетно вставил Гарик.
– Что дальше? – спросил Корсар.
– Дальше? Пошла работать. А минут через пять – скрежет покрышек по асфальту, визг, и – ты
– Я?
– Ты. Шляпа твоя откатилась – я что, шляпу твою не знаю или пиджак? Пиджак на тебе от «Хендерсон» был… Ну, вернее, на том, который лежал…
– А лицо ты не разглядела?
– Так ничком лежал, лицом вниз. И сложения твоего. А машины той – и след простыл.
– Ждала, – вставил Гарик. – Тебя и ждала. Если полуспортивная, то она с места за пять секунд сотку набирает… Тридцать метров – разбег порядочный. Поддала парня капотом, решив, что ты, – и была такова.
– «Сыр выпал, с ним была плутовка такова…»
– Какой сыр?
– Это я думаю. Слушай, Анюта, а откуда так скоро телевизионщики прорисовались?
– Ну – это просто. Как раз перед тем фургончик Седьмого канала во двор зарулил, Вальку Самоцкую подхватить, она у них исполнительным продюсером, что ли… Ну, которая с тем перцем из Магнитогорска здесь в семикомнатной живет; вернее, он – наездами бывает, а она – прислонилась к богатому мужчине и прижилась… Хотя, если разобраться – ни кожи ни рожи и попа – с пятачок!
– Не завидуй, Анна! Нехорошо это. Тебе у меня плохо, да?
– Да замечательно, Гарик, только…
– Замуж тебе надо. Не в приживалки, а – замуж. За хорошего человека.
– Да они вповал на дороге не валяются, хорошие-то…
– Хорошие – вообще не валяются. Они – деньги зарабатывают.
– Ребята, вы отвлеклись…
– Извини, Дима, – покраснела Анюта. – Короче, как только случилось – телевизионщикам – только технику развернуть: две минуты. И профиль – их. Несчастный случай. Вот так было.
– Знаешь, Корсар, кому-то ты дорогу перешел по-взрослому. – От волнения, видимо, у Гарика усилился акцент. – Хоть знаешь кому?
– Нет.
– Худо. – Гарик помялся. – Если хочешь, я своей крыше отзвонюсь, потолкую, подъедут. Ты не думай, там спецы – те еще волки. Помогут, чем смогут. Не бесплатно, конечно…
– Не надо.
– Как знаешь. Хозяин – барин. Ты тогда хоть своей звякни…
– Нет у меня крыши.
– Да ты что?! Москва – город сложный. Кто же тогда твою голову соблюдет, без крыши-то?
– Бог.
Гарик помолчал некоторое время, потом сказал:
– Так-то оно так, но… Я вот тут в одном фильме слышал американском: «Хочешь рассмешить Господа Бога – расскажи Ему о своих планах». Что, скажешь – не так?
– И – что? Я – русский.
– И – что? – в тон ему повторил Гарик. – Вера у нас, армян, с вами – одна.
– Пословицы разные.
– Да? А, помню. На Бога надейся, но сам – не плошай.
– Это теперешняя интерпретация.
– Как это?
– Наши современники заменили исконно существовавший в пословице соединительный союз «и» разделительным «но». И смысл – исказился.
– И как правильно?
– На Бога надейся и сам не плошай.
– Так лучше, – примирительно кивнул Гарик.
– Спасибо
Они пожали руки, и Корсар направился к выходу.
– И сам – не плошай, – тихонько проговорил ему вослед Гарик, а Аня едва заметно – перекрестила православным знамением.
Глава 3
Дима стремительно вошел в арку, что вела во двор, и тут же остановился: навстречу ему неторопливо шествовала соседка, Роза Соломоновна Гай, вдова известного советского литератора Пантелеймонова и бессменный сопредседатель всех и всяческих комиссий, комитетов, подкомитетов по расследованию бесчинств «сталинских сатрапов», «брежневских маразматиков», «андроповских выдвиженцев», «ельцинских проходимцев» и «лужковских махинаторов». Она буквально раскинула руки, перегораживая Корсару проход, потом взяла под локоток, напористо воткнула в угол арки, прикрыв Диму от белого света могучим телом и широкой панамой с бахромой, купленной где-то в Абхазии году эдак в шестьдесят втором, не позже.
– Дмитрий, это – вы?
– Да.
– И вы еще ничего не знаете?
– Кроме того, что меня два часа назад убили, – ничего нового.
– И вы можете шутить со смертью? Ну да, молодежь… Ничего запретного… В наше время такие шутки часто заканчивались трагически. В подвалах Лубянки. Вы бывали в подвалах Лубянки?
Роза Соломоновна преувеличивала. Ни она сама, никто из ее родственников в таком экзотическом для нашего времени месте не был. Женщина была типичная «шестидесятница» и о «подвалах Лубянки» только читала – у Солженицына и Гинзбург.
– Роза Соломоновна, мне срочно нужно домой…
– Боже ж мой, как вы нетерпеливы! Как раз домой – вам нельзя.
– Почему?
Роза Соломоновна понизила голос до шепота, хотя в арке не было больше ни души:
– У вас дома – КГБ.
– Да ладно…
– Уверяю вас! Этих молодчиков я узнаю по походке. – Она понизила голос до шепота. – В семьдесят пятом, уже после того, как выслали Александра Исаевича, к нам домой тоже приходили. Вот такие вот молодцы. Искали. Но ничего не нашли. Да и что они могли найти у писателя земли Русской Василия Пантелеймонова? Мой муж был осторожен, как настоящий подпольщик. Ничего, кроме фотографий обнаженных девиц. Я потом беседовала с мужем, так знаете, что оказалось?
– Что?
– Эти скабрезные фото ему подкинули те же молодчики! Он мне клялся, что – таки да! А как они могли еще дискредитировать Василия Ивановича? Но… разве прозаика Пантелеймонова можно было дискредитировать этим? Когда они ушли, я буквально хохотала – им в лицо! Хохотала!
Корсар вспомнил: Пантелеймонов писал какие-то бесконечные романы о деятелях революции «второго ряда» – Баумане, Кржижановском, Косиоре, Бонч-Бруевиче, и иных, и прочих – несть им числа. И в серии то «Горение», то «Пламенные революционеры» раза два в год выходили писанные им книги, переводились на все языки народов СССР и – давали семье немалый достаток. Да что там немалый: титульные писатели во времена СССР были официальными советскими миллионерами!