Корсары Тарновского
Шрифт:
– Проходим! Проходим! – заорал сигнальщик.
Удар был такой силы, что все, кто находился в рубке, полетели вперёд. Подводная скала вспорола днище «Громобоя», как нож консервную банку. Застонала обшивка, волна приподняла капер и продвинула на метр вперёд, ещё крепче засадив на рифе.
– Приехали! – Тарновский первый вскочил на ноги, бросился на крыло мостика.
Ураган стихал, и на палубе можно было стоять, не опасаясь, что ветер подхватит и унесёт в темноту. Обрывистый берег находился совсем рядом, почти рукой подать до перекрученных ветрами кедров. Но между берегом и кораблём бурлил прибой, грозя размазать по скалам любого, кто угодит в кипящее месиво. Волны свинцовыми горами набегали на капер, их удары в корму отзывались стонами и скрежетами в пробитом корпусе. Каждый вал мог столкнуть корабль со скалы на фарватер, где морское дно обрывалось вниз сразу на двадцать метров.
– Будем делать воздушную переправу, – решил капитан.
Для устройства воздушной переправы требовалось передать на берег тонкий линь и с его помощью протянуть канат, способный выдержать брезентовую корзину с людьми. На воду спустили «зодиак» – маленькую надувную лодчонку с жёстким днищем и навесным мотором. За румпель взялся боцман. Он учился морскому делу на зверобойных ботах, добывавших тюленей во льдах Охотского моря, и виртуозно управлял любыми лодками. Матрос, посаженый в «зодиак» вместе с боцманом, следил, чтобы разматывающийся с вьюшки линь не попал под винт.
«Зодиак» пошёл по ветру вдоль линии прибоя и нацелился на крохотный пляж, окружённый скалами со всех сторон. Улучив момент, боцман дал полный газ, рассчитывая вылететь на галечную полоску на гребне волны. Все в рубке затаили дыхание. Высокая волна закрыла крохотную лодку от людей на капере, а когда она схлынула, луч прожектора осветил ребристое днище перевёрнутого «зодиака» и головы моряков в кипящей воде. Оба неуклюже гребли к берегу. Никто не заметил, как в рубку поднялась Маша.
– Разрешите, я попробую!
Она плавала, как тюлень, и не боялась холода. Если кто с «Громобоя» и мог выдержать заплыв в ледяной воде, то только Маша с её особенной физиологией.
– Действуй! – кивнул капитан.
На девушке были джинсы, обрезанные у колен, нейлоновая футболка в обтяжку, на ногах – кеды. На Машу надели страховочный пояс с привязанным к нему линем. От спасательного жилета фельдшер отказалась – мешал грести. Выйдя на шкафут, где палуба понижалась к ватерлинии, девушка скользнула в набежавшую волну. С мостика осветили прожектором прибрежные скалы и пляж, чтобы Маша видела, куда плыть. Там, среди кедров, кто-то отчаянно махал фонариком, но помочь пока ничем не мог. У самого пляжа волна подхватила Машу и бросила на скалу. На долю секунды всё скрылось в месиве воды и пены, потом волна схлынула, и на «Громобое» дружно выдохнули. Маша, живая и относительно невредимая, карабкалась вверх по камням, скользким от водорослей. Двое мужчин спустились с гребня и бросились на помощь, но отшатнулись, разглядев пушистое чудо-юдо, которое море выбросило к ним на берег. Будь Маша русалкой, ещё куда ни шло, но девушка, покрытая мокрой шерстью, никак не вписывалась в представления пейзан об окружающем мире. Пересилив себя, мужики подхватили Машу под руки и потащили наверх, куда волны уже не доставали.
Рыбаки вытянули привязанный к линю стальной трос и закрепили в скалах. На «Громобое» к тросу подвесили брезентовую корзину. Первым в корзине на берег отправился радиометрист (как наименее ценный член команды – напутствовал его старпом). Радиометрист благополучно добрался до берега, хоть и искупался на полпути, где трос провисал и почти касался волн. Следом отправили раненых, потом начали переправлять обе команды, поочерёдно сажая в корзину моряков с «Громобоя» и пиратов. На корабле оставались капитан со старпомом, старший механик и Артём, который поддерживал связь с базой береговой охраны во Владивостоке.
Над морем разгорался тусклый рассвет. Ветер слабел, но волны продолжали раскачивать пробитый корпус капера. Валы, свободно перекатываясь через шкафут, разбивались о надстройку. Изначально «Громобой» сел на скалу почти параллельно мысу, но волнами его развернуло поперёк фарватера. Тарновский понял: ещё немного, и капер вывернется из скальной ловушки, как дерево с подточенными корнями выворачивается из земли, вода свободно устремится через открывшуюся пробоину в отсеки, и тогда ничто не спасёт «Громобой» от гибели.
– Сколько проработает дизель без масляного насоса? – спросил капитан Дрейзера.
– Минут десять, не больше. Потом заклинит.
– Добро! Приготовься дать ход по команде.
Волна приподняла капер, повернула его, точно ключ в замке, и сбросила со скалы. Трос воздушной переправы лопнул и плетью хлестнул по волне, единственный путь к спасению оборвался. Полузатопленный корабль встал у входа в бухту, словно решая: тонуть или ещё побороться. Капитан передвинул рукоять машинного телеграфа на «полный вперёд». Минуты тянулись как часы. Вода водопадами стремилась в отсеки корабля, растекалась по трюмам и коридорам, искала трещины, щели, неплотно закрытые кабельные отверстия в переборках. В глубине корабля, в машинном отделении, Дрейзер выполнял регламент запуска дизеля, прекрасно зная: если корабль сейчас скользнёт в глубину, механику не выбраться из отсека.
Дизель с натугой провернул коленвал и заработал, оставшиеся на корабле люди в этот миг поняли: ещё поживём. Залитый почти до фальшборта корабль шевельнул рулевым пером, повернулся и пошёл к пляжу в глубине бухты. Уже виднелись лодочные сараи на берегу и причал, палисадники с рябинами и сиренью. Дома с резными наличниками и четырёхскатными крышами, казалось, принесены волшебным ураганом из-под Воронежа в дальневосточную тьмутаракань с её кедрами и тиграми. Под килем «Громобоя» заскрежетали камни. Дизель встал, вместе с ним остановились помпы, качающие воду из отсеков. Корабль продвинулся по инерции ещё на несколько метров, а затем медленно прилёг на каменистое дно, подобно тому, как усталый человек ложится на жёсткое ложе. Рейд завершился.
После шторма
Ветер окончательно стих c восходом солнца. Об урагане напоминала только полоса мусора, выброшенного волнами на галечный пляж в глубине бухты. Солнечные лучи медленно растворяли туман в лесистых распадках между сопок. Село просыпалось. Лаяли собаки, во дворах гоготали гуси, от сопок и скал отражался протяжный звон колоколов древней церквушки. По вытянувшейся вдоль побережья грунтовой дороге конные пастухи прогнали стадо коров. Перед кирпичным зданием сельсовета баба в застиранном сером халате шаркала метлой по участку плиточной мостовой, чудом сохранившейся с довоенных времён. Трубы избушек закурились дымками, над бухтой распространился запах стряпни.
«Громобой» стоял, накренившись, в двухстах метрах от берега, как раз напротив сельсовета. Нос капера был приподнят, корма опустилась в воду, покрытые масляной плёнкой волны свободно плескались у тумбы кормового орудия. На пристань вышли пятеро мужиков. Некоторое время они разговаривали, покуривая и посматривая в сторону полузатопленного корабля, потом спустились на пляж и столкнули на воду вельбот. Пейзане налегли на вёсла и отправились к «Громобою» разузнать, чем на нём можно поживиться. К их огромному огорчению, корабль всё ещё был обитаем. Рыбаков окликнул старпом, вышедший на палубу при полном параде: в кителе с орденскими планками, в отутюженных до бритвенной остроты брюках и ботинках, полированных до зеркального блеска. В лакированной кобуре, подвешенной к поясу на ремешках-пассиках, отражалось приморское солнышко. Следом за Куртовым к борту подошёл капитан. В накинутой на плечи старенькой тужурке он казался пассажиром, который случайно попал на борт славного капера. После недолгих переговоров рыбаки согласились свезти Тарновского на берег.