Кортик капитана Нелидова
Шрифт:
Лариса приостановилась. Снеговая пелена мешала рассмотреть как следует. Веселье сразу поиссякло. Распевать, пусть даже вполголоса, цыганские песни расхотелось. Почему-то припомнился рассказ хозяйки соседней дачи о том, как в начале прошлой недели примерно на этом же месте с одной из её барышень-квартиранток сняли хорошую ещё и, главное, единственную шубу. И это в преддверии холодов! Ах, на минувшей неделе было лишь преддверие холодов, а нынче настали настоящие морозы, не оставившие на Неве ни единой полыньи. Охта превратилась в санный путь. От Большеохтинского моста до дома бежать и бежать по глубокому уже снегу. А под снегом – наледь, так что не очень-то и разбежишься. Так она, пожалуй, и замёрзнет, несмотря на тёплый чай и шоколад. А к
– Позвольте я провожу вас мимо этих господчиков, мадам!
И тут же на её локте сомкнулся стальной капкан чьей-то ладони.
– Ах, это вы!
Лариса признала товарища Томаса не по лицу, которое было закрыто меховыми полями его чудной шляпы. И не по шляпе она признала посетителя начальственных кабинетов Смольного дворца. Пожалуй, такой шляпы в Петрограде ни у кого больше и нет, но сейчас так темно и метелисто. И лунный свет так обманчив. Ах, эти лунные тени, они такие лукавцы! В лунном свете большое мельчает, а мелкое вырастает до неимоверных размеров. Нет, она не признала бы ни лица, скрытого полями меховой шляпы, ни самой выбеленной метелью шляпы, но она признала голос – невероятно правильный, без малейшего огреха выговор – и эту капканью хватку.
Однажды – было дело в Смольном институте – он так же перехватил её в одном из коридоров. Она спешила в канцелярию этажом выше. Надо было срочно передать расшифровку стенограмм двух последних заседаний, как вдруг на её локте сомкнулся такой же капкан. Тогда товарищ Томас – или Малькольм, величайте, как хотите – справился о месте нахождения товарища Зиновьева. Лариса объяснила, дескать, товарищ Зиновьев отлучился на митинг, но в ближайшее время должен вернуться, потому что в шестом часу опять назначено совещание.
– В таком случае я рано явился, – молвил товарищ Томас (он же Малькольм). – В Смольный лучше являться на ночь глядя, не так ли?
– В Петрограде по ночам грабят, – ответила Лариса.
– Я не боюсь грабителей. Посмотрите какие у меня мускулы!
Отпустив локоть Ларисы, товарищ Томас (или всё же Малькольм?) продемонстрировал ей согнутую в локте руку. Под добротной тканью его сюртука действительно дыбилась мышца бицепса.
– Да. Ткань добротная. И цвет очень идёт к моим глазам. Не правда ли, барышня? Или, постойте. Возможно, вы замужем и в этом случае вас полагается называть не барышней, а госпожой, сударыней или, на манер лягушатников, мадам. Впрочем, в русском контексте термин «сударыня» годится как для замужних дам, так и для девиц. В то время как термин «мадам», прижившись на русской почве, приобрёл вполне заметный оттенок вульгарности.
Беззаботно болтая таким незатейливым образом, он будто приглашал Ларису хорошенечко рассмотреть себя. Ну что ж, синяя ткань сюртука действительно шла к его сего-голубым глазам. Контраст тёмно-синего сукна с белизной крахмальной сорочки и сдержанной расцветкой шёлкового галстука придавал его ухоженному, немного испорченному специфической шотландской курносостью лицу ещё большую респектабельность. В целом товарищ Томас выглядел отлично выхоленным барином. И не просто барином, а расфуфыренным владельцем латифундий, прибывшем в столицу из какой-нибудь Саратовской губернии, чтобы всласть промотать часть барышей от летнего урожая. Барственность товарища Томаса имела некий, пожалуй, даже великокняжеский оттенок. Эти пышные шкиперские усы и александровские бакенбарды на его совсем нерусском лице. Этот орденский знак в петличке жилета – усыпанная изумрудами пятиконечная звезда, в середине которой самым бесстыдным образом сиял огромный рубин, эта свисающая в палец толщиной цепь на левой стороне атласной жилетки. В изрядно пообносившемся Петрограде его наряд выделялся добротной дороговизной и опрятностью. Такие изыски совершенно не шли к коридорам и приёмным учреждений Петросовета, где всё убранство было более чем демократично, а местами и несло явные следы запустения и разрухи.
По части дороговизны туалетов соперничать с товарищем Томасом смогла бы, пожалуй, лишь жена Григория Евсеевича, товарищ Злата. Но по части вкуса и изысканности у товарища Томаса нет конкурентов.
Несколько минут и безо всякого зазрения рассматривая своего собеседника, Лариса осталась немного разочарована своей неспособностью определить его возраст. Спрашивать же о таком прямо ей казалось совершенно немыслимым. А товарищ Томас между тем на скорую руку выяснил, что за двадцать семь лет жизни Лариса уже успела овдоветь и второй раз выйти замуж. Что живёт с мужем на Охте, в дачном посёлке, – там и воздух здоровее, и плата за жильё не так высока, как на Васильевском острове, и достать продукты проще.
Так они беседовали в толчее и гаме Смольнинского коридора не более десятка минут. Всё это время Лариса, задрав голову, неотрывно смотрела в льдистые глаза возвышающегося над ней собеседника. Впоследствии она частенько припоминала этот разговор в самых ничтожных его деталях, не уставая изумляться необычайной проницательности товарища Томаса и его же беспримерной скрытности. Вызнав или угадав о Ларисе очень многое, о себе он умудрился не сказать ровным счётом ничего. Впрочем, он дал повод себя рассматривать самым беспардонным образом, и Лариса воспользовалась этой возможностью, как ей казалось, в полной мере. Однако впоследствии она не смогла описать внешность товарища Томаса мужу. Обличье частого посетителя Смольного дворца, которого Григорий Евсеевич именовал «товарищем» с особым значением, имело странную особенность мгновенно забываться, не оставляя по себе ровным счётом никаких впечатлений, кроме самых общих: широкий нос, усы, бакенбарды, ускользающий взгляд больших, прозрачных глаз. Через день Лариса уже думала, что не признает товарища Томаса вне стен Смольного или, положим, в другой одежде. Однако же признала на Большеохтинском мосту, в хорошей, крытой английским сукном шубе с собольими отворотами, которая показалась её столь же богатой и вызывающе изысканной, как та одежда, в которой она его видела в стенах кабинета товарища Зиновьева.
А ещё Лариса часто вспоминала слова её странного знакомца. Тогда при первом знакомстве в коридоре Смольного института он произнёс:
– Кудрявая блондинка – большая редкость среди русских женщин. Пожалуй, вы единственная известная мне. Золотой ареол мелких, тоненьких кудрей вокруг головы на солнышке подобен нимбу. Возможно, матушка называла вас «мой пушок» или «мой одуванчик». Так? Ну, если так, то пусть одуванчик бережётся ветерка. Как бы тот не снёс его головку.
В коридоре Смольного дворца товарищ Томас долгонько и ласково сжимал её локоток, но на Большеохтинском мосту Лариса конечно же первым делом попыталась высвободить руку, хоть заранее и наверняка знала – это ей не удастся.
– Живёте на даче. Ходите туда пешком, – проговорил товарищ Томас, забавно шевеля побелевшими усами.
– Да, живу и хожу. А вы?.. – Новый порыв ветра помешал Ларисе задать глупейший из вопросов.
Действительно, с какой такой стати товарищ председателя Петросовета станет отвечать на вопросы голодной секретарши.
– Голодные волки, – пророкотал товарищ Томас.
– Что вы! На Охте нет волков. Там только сугробы и дачники. Мы снимаем домик, потому что на Охте дешевле…
– Всё дешевле, а на еду всё равно не хватает. И бандитизм. Голодные волки рвут тело России на части.
Лариса не решилась спросить, кого конкретно товарищ Томас подразумевает под «голодными волками», а относительно бандитизма поспешила уверить:
– На той стороне моста меня ожидает муж.
– Башлык или Ушанка, который из двух? Судя по виду – оба скрывающиеся от красного террора белогвардейцы. Постойте! Не отвечайте! Позвольте мне угадать: Башлык или Ушанка…