Корж идет по следу
Шрифт:
— Н-да… Оно, конечно, интересно… Только тут лучше на станцию обратиться, к диспетчеру. У него все как на ладони.
— Обалдел ты! Да разве диспетчер даст такие сведения!
— А отчего, если для доброго дела.
— Хм! Для доброго!.. А если для худого?..
— Ну, мил человек, для худого-то и я не возьмусь, — тихо, но решительно ответил старик.
— Да чего ты заладил, как попугай: худое, худое! Кто тебе об этом говорил? — Антону впервые в жизни приходилось проводить вербовку. И если до этого ему казалось, что сделать это можно легко, то сейчас, встретив подозрительную настороженность
— Не хитри, дорогуша. Мне ведь не два по третьему, кое в чем я и сам разбираюсь.
«А, цацкаться с ним!» — Мелькнуло в голове у Антона и он пошел напролом.
— Хорошо, я скажу тебе. Скажу потому, что ты все равно у меня в руках и не выкарабкаешься… Сведения о дороге нужны мне для передачи другому человеку. Кто он — не твоё дело. И ты дашь эти сведения!
— Нет, — коротко ответил путеобходчик и в подтверждение сказанного решительно покачал головой. Им почему-то овладело удивительное спокойствие. Отпали все думы и сомнения, теперь ясно стало, кто сидит перед ним, а как вести себя — это он знал твердо. — Я свою жизнь прожил честно, а на старости лет и подавно подлецом не стану.
— Это твое последнее слово?
— Самое последнее!.
— Что ж, пеняй на себя…
— Э, не пугай. Ко мне никакая мразь не прилипнет.
— Уже прилипла. Ты взял у меня деньги. А они — меченые, и на обороте твоей расписки записаны номера. Чуешь, чем это пахнет?.. Для тебя и для дочки…
— Ах ты, глиста сушеная! — не нашел ничего омерзительнее старик, с ненавистью глядя на худую фигуру рыбака. — Так вот зачем ты так настойчиво лез ко мне, подлая твоя душа?! На чужом горе сыграть хочешь, мерзавец?
Антон ехидненько рассмеялся, нагло уставился на старика.
— А ты думал, я за кари глазки угощал тебя ухой из ершей?.. Ха-ха! Сдался бы ты мне, как собаке боковой карман!..
Антон не успел договорить. С неожиданным проворством старик схватил большую эмалированную кружку, из которой пил чай, и запустил ею в гостя. Тот и увернуться не успел — кружка ударила в лоб. Антон взвыл и хотел вскочить, но старик опрокинул на него стол и кинулся сам, костлявыми пальцами схватил за горло.
…За окном, протяжно гудя, промчался пассажирский поезд и пропал в голубом мареве леса. Машинист недоуменно пожал плечами, не увидев на переезде знакомой фигуры путеобходчика. Даже шлагбаумы не были опущены…
Антон никак не мог высвободить ноги, придавленные столом. Руки старика он оторвал от себя, но тот снова тянулся к горлу и колотил сухими, мосластыми кулаками по лицу.
— Врешь, стервец! — хрипел он. — У меня еще найдутся силы придушить тебя! Гад ползучий!..
Наконец Антон вытащил одну ногу и резким толчком отбросил стол от себя. Вывернулся из-под старика и вскочил на ноги. Обходчик кинулся снова, но от сильного удара отлетел к печке. Поднявшись, он схватил
Антон опрометью выскочил из комнаты…
Корж с Валей быстро шагали по лесной тропинке.
В лесу было тихо и душно. Настоенный смолистый запах не выветривался и пьянил, как дурман. Сбоку тропки, в траве, словно маленькие огоньки, мелькали ягоды спелой земляники. Под старой разлапистой елью высился большой муравейник. Обитатели его хлопотливо сновали вокруг.
— Хорошо у вас здесь, — проговорил Корж, оглядывая теряющуюся за поворотом дорогу, стройные сосны, облитые солнечным жаром, и небо над головой. — Вот познакомлюсь с вашим отцом и в отпуск приеду к нему.
— Папа будет очень рад.
— Верно?
— Конечно. Ему же скучно одному.
— Значит, решено.
— А если вам отпуск дадут зимой?
— Все равно.
— Ой, нет! Зимой здесь долго не нагостите. Как завоет, заметет, лес шумит беспрестанно, словно жалуется на что-то, нет никого кругом, только снега, снега… И поезда, кажется, бегут быстрей, точно хотят поскорей вырваться из этих диких мест…
— Вы рассказываете так, как будто сами никогда и не живали здесь, в этих «диких местах».
— Я — другое дело. Я родилась и выросла здесь. И даже тоскую иногда и по вьюжному вою, и по нехоженным сугробам, и по тишине. А вы — городской житель. Вы привыкли, чтобы вокруг вас все кипело.
— Ничего, Валя, я человек уживчивый. Возьму ружье, буду ходить на охоту. Водится у вас тут что-нибудь?
— Ну, а как же!
— Вот. А вечерами в шашки с отцом будем играть, чаи гонять. Не пропадем!..
— Смотрите, вон кто-то идет навстречу, — перебила его Валя.
Через несколько десятков шагов они разминулись с высоким, худым человеком в сером пиджаке. Корж взглянул на него. У прохожего были желтые, впалые щеки и злые, как у волка, глаза. На лбу красовалась большая, сизая шишка. Глянув на нее, Корж невольно улыбнулся…
Дверь дома была открыта настежь. Опередив Коржа, Валя легко вбежала на крыльцо, и в ту же минуту раздался нечеловеческий вопль. Ошеломленный Корж кинулся в дом…
Валя стояла на коленях, силясь приподнять распростертое на полу тело старика.
— Папа! Папа!..
Все в комнате свидетельствовало о происходившей здесь борьбе. Смятый самовар валялся набоку, и большая лужа растеклась из-под него.
Корж силком отстранил девушку и нагнулся над стариком. Заметил торчащую из бока рукоятку, осторожно вынул нож.
— Наш нож! — в ужасе воскликнула Валя, глядя на него расширенными глазами.
— Воды! — приказал Корж. — И что-нибудь чистое — перевязать.
Старик был жив и лишь находился в обмороке. Корж стащил с него окровавленную рубаху, быстро и умело перевязал двумя полотенцами. Он мочил ему голову водой, тер виски и настойчиво звал:
— Трофим Платоныч!.. Трофим Платоныч!..
Наконец старик тяжело поднял веки и, словно сквозь туман, взглянул на Коржа.
— Кто? Кто вас?.. — еще ниже нагнулся над ним Алексей Петрович. — Кто ударил, какой он из себя?