Кошка Зимы
Шрифт:
– Не «тыкайте» мне! Права у вас такого нет! Заявление примете или нет? – хлопнула я по разделяющей нас перегородке ладонями и тут же брезгливо их отдернула. Мало ли кто тут все лапал или отирался.
– Нет.
– Эй, угомони эту визглявую, Степаныч! – хрипло и невнятно проорал кто-то из соседнего помещения. – Х*ли спать не дает.
– Я тебя сейчас угомоню, алкашня, – гаркнул грозно в ответ представитель власти.
– С какой стати? – не думала я сдаваться. – Вы обязаны!
– Ты мне еще тут порассказывай, чё я кому должен и обязан. Тебя ограбили?
– Нет, но…
– Изнасиловали?
– Нет…
– На
– Чем занятых? Этим? – Я ткнула пальцем в газету с кроссвордом, что он разгадывал.
– Девушка, будете хамить, я вас до утра в обезьянник засуну.
А то есть так мы «тыкаем», а как угрожаем, так опять на «вы»? Типа это должно больше меня устрашать? Ха-ха!
– Куда? – не сразу сообразила я, кипя от злости. – За что? Я вам русским языком говорю, что на моего друга напал бешеный уголовник Зима, избил до потери пульса. А потом они с другим громилой затащили Рада в его же машину и увезли в неизвестном направлении. Может, убивают его прямо сейчас!
– А второго звали как? – откровенно насмешливо фыркнул жирдяй в форме. – Весна? Лето?
– Да… да как вы смеете! – задохнулась от возмущения. – Я чокнутая, по-вашему, или мне больше делать нечего, чтобы торчать здесь в такое время, сочиняя призванные развеять вашу скуку небылицы?
– Девушка, вы знаете, сколько к нам сюда является тех, кому и правда делать нечего? А со всякой ересью и пьяным бредом?А насчет времени… шли бы вы уже домой, а то зажмут где действительно, а нам потом разбирайся.
– Да в чем вы способны разобраться? Я говорю, на человека напали, а вы…
– Ну и где этот ваш пострадавший? – лениво откинувшись на спинку стула, он демонстративно сокрушенно возвел свои заплывшие зенки в гору. Так страдает от навязчивости глупой девки, так страдает! Ну не сволочь ли?
– В машине, вы что, не слышите? Эти подонки сказали, что повезут его в больницу…
– В больницу, значит, да? Те самые гопники, что напали и избили, – он сделал прямо-таки театральную паузу, которая, похоже, что-то была призвана до меня донести. Но не донесла. – Причем совершенно ни за что и на пустом месте?
– Да! – подтвердила я, радуясь, что хоть что-то до него дошло. Напрасно.
– Знаете, что я думаю? Вы, видно, любительница покрутить хвостом. То перед одним, то перед другим, вот парни и сцепились. Вечно от вас, баб, мужикам одни проблемы. Одним по мордасам, других в кутузку, а она вся из себя ни в чем не виноватая дальше пойдет хвостом крутить.
– Да как вы… Что вы себе… Он ко мне приставал! В квартиру вломился! Целовал!
– Который? Тот, что избитый, или второй?
– Оба… – выпалила сначала, но сразу поняла, как это прозвучало. – То есть… прекратите меня путать и валить в одну кучу! Это не одно и то же, а совершенно разное.
– Да неужели?
– Безусловно. Рад целовал, потому что я его помочь попросила. Ну, в смысле, это было по плану, чтобы как раз Зиму этого и отвадить. А как раз Зима этот без разрешения все!
Дежурный снова закатил глаза, тоскливо вздохнул и, грюкнув ящиком стола, положил на стойку передо мной лист бумаги и ручку.
– Валяйте, излагайте подробно весь этот свой бред, – велел он. – Про то, с кем добровольно, с кем по плану, а кто случайно под руку подвернулся, и кто кого избил.
Прозвучало так, будто я какая-то… аж слезы подступили.
– Но вы ведь… вы ведь не станете ничего… – Он смотрел на меня прямо и насмешливо, не скрывая, что догадалась я верно. – Вы же помогать людям должны. Защищать слабых! А он огромный. И хамит. А еще и на брата моего напал. Чуть не задушил!
– И где же ваш пострадавший брат с заявлением, – он даже зад оторвал от стула, издевательски внимательно осмотрев помещение. – Нет? Как и второго якобы пострадавшего?
– Да идите вы! – швырнула я ручку. – Вот потому у нас и бардак такой в стране! Когда он меня изнасилует или убьет, зашевелитесь?
– Ага, – ехидно фыркнул гад при погонах. – Как только, так сразу и приходите. А еще лучше прекращайте пацанам мозги компостировать. Одного выбери и не бегай туда-сюда. А то выгадывают все. – Я, громко цокая каблуками, потопала на выход, пока он бормотал вслед: – И рыбку им, сучкам, съесть, и косточкой не подавиться.
Вот по дороге домой как раз и собрала все чудом пропущенные колдобины и трещины в асфальте, несколько раз чуть не пропахав носом. Ну не разуваться же. Здесь какой только мерзости не валяется! До подъезда доковыляла, чувствуя себя измотанной и откровенно несчастной. Господи, Ирка же меня возненавидит за то, что из-за меня брата ее… И я даже не знаю, где он сейчас и что с ним. Может, надо было не на заявления время убивать зря, а по больницам искать Рада. Вот что мне делать? По лестнице поднималась, еле ноги волоча.
– Ну и где ты шаталась в такое время? – Ненавистный гопник появился как из ниоткуда на лестничной площадке. В тусклом свете лампочки я его, сидящего на подоконнике, просто не заметила. – Замену этому чмошнику подбирала?
Взвизгнув, я шагнула назад, оступилась и уже полетела вниз. Но он молниеносно поймал меня за руку и рванул на себя. Врезавшись в его твердую грудь своей, я моментально оказалась опутана-захвачена его ручищами. Задергалась, вырываясь.
– Да уймись ты, Варька! – Он опустил голову, задышав жадно у моего виска. – Ну кончай ты дергаться и шарахаться от меня. Дай мне хоть две минуты поговорить с тобой нормально.
– Нормально? – зашипела я, упершись в его грудь что было сил. – А ну отпустил меня, животное!
Глава 12
Нет, ну что за девка! Вот как с такой кошкой бешеной договориться, когда она только и делает, что шипит, колотит меня и при этом по члену ерзает, провоцируя рот с языком ядовитым своим заткнуть, задрать юбку и засадить, чтобы шипела и орала уже хоть по делу.
Я ведь осознал, что опять лажанул. Взорвало мне мозги. Потому что не хер давать свое лицо и губы облизывать всяким… И потащился извиняться. Я! Опять. Перед овечкой кучерявой. Перед девкой в принципе. Первая, последняя и единственная особь женского пола, перед которой я извинялся, была моя мама. В смысле делал это добровольно и осознанно, потому что было правда стыдно за мой трехдневный загул без предупреждения в шестнадцать. Никакое обещание п*здюлей во взгляде отца не подействовало так, как красные, заплаканные глаза мамы и то, как она метнулась ко мне, уже тогда здоровому лосю, и прижалась, цепляясь и рыдая. Я и сам тогда чуть носом не зашмыгал.