Кошка
Шрифт:
— Вольдемар! Дорогой! Слава Богу, ты пришёл! Знакомься, Петя, — она представила мне мужчину, подошедшего к нам вслед за ней. — Пётр Андреевич. А это мой племянник, Вольдемар.
— Очень приятно.
Мы пожали друг другу руки.
Петя выглядел достойно. То есть как зоолог. Он носил небольшую бородку, у него были густые тёмные волосы с проседью, и круглый животик. Он был небольшого роста, и весьма походил на профессора в классическом исполнении.
— Извини, что не пригласила тебя кататься, но так получилось. Ты всё равно там никого не знаешь, тебе было бы скучно, — тётя доверительно взяла меня за руку.
— Я не обижаюсь, что ты.
Тут кто-то замахал руками, призывая нас войти в ЗАГС, и мы вошли.
Когда жених с невестой скрепили союз подписями и поцелуем, а марш Мендельсона закончили играть, мы вышли на улицу и отправились на дачу.
Домик в деревне оказался весьма милым. Особой роскоши не наблюдалось, но всё было достойно. На поляне перед домом уже накрыли столы, и парочка людей в фартуках занимались приготовлением пищи. Как пояснила тётя, Петя пригласил бригаду поваров и официантов обслуживать свадьбу.
— Он совсем не считает деньги! — тётя так и светилась от обожания. — Пойдём, я познакомлю тебя с гостями.
Она представила мне коллег Пети и двух его сыновей. Сыновья были уже взрослыми, один, Дима, жил в Москве, а второй, Егор, во Франции. Он был немного старше меня и сразу мне понравился.
Когда все расселись, и праздник объявили открытым, тётя торжественно заявила во всеуслышание, что через несколько дней они с Петей уезжают во Францию, куда её мужа, она подчеркнула, мужа, пригласили преподавать в университете в Париже. Все захлопали, а тётя даже порозовела от удовольствия. Сейчас она напоминала мне маленькую девочку, которой вдруг купили дорогую игрушку, о которой она и мечтать не смела.
Петя оказался компанейским малым. Он много шутил и смеялся, без конца рассказывал анекдоты, следил, чтобы вовремя подавали еду, и всем было весело. Он сыграл нам на скрипке, кстати, весьма недурно.
Я же сидел рядом с Егором, и мы разговорились. У нас нашлись общие темы, и общение шло легко. Я был в ударе. С юмором рассказывал про нашу контору, и Егор смеялся, слушая мои разглагольствования.
— Послушай, — сказал он наконец, — ты же работаешь архитектором? В проектном бюро?
Я кивнул.
— Так точно. Проектирую кошачьи домики. И ещё торговые центры. Тоска зелёная.
— Мы коллеги. У меня в Париже небольшая проектная контора. Всего несколько человек, но у нас хорошая клиентская база. Есть большие заказы. Это лучше, чем кошачьи домики. — Я навострил уши. — Мне туда нужен архитектор. Человек ушёл, а поступили заказы, и мы не справляемся. Я буду здесь ещё пару дней, не мог бы ты показать мне свои работы? Ты бы хотел поработать у меня? Какой язык ты учил в школе?
— Господи, конечно! Всю жизнь об этом мечтал! А в школе, ты будешь смеяться, но я учил французский. Потом, я сносно говорю на английском. Посещал курсы, брал уроки. Готовился к международным контактам, дурачок. — Я залпом выпил бокал шампанского. — На курсе я был одним из лучших, клянусь.
— Почему же дурачок? Всё когда-то пригождается. Завтра я жду твои работы. Я остановился у папы.
Остаток вечера прошёл спокойно, а вечером нас развёз всё тот же автобус.
Утром я отнёс работы Егору, и они понравились ему. Он уехал во Францию, и выслал мне контракт. Я уволился с работы и приехал в Париж. Единственный член моей семьи — тётя, жила там же, и известие о моём приезде сильно обрадовало её.
Контора была небольшой, но заказов было много. Встречались весьма интересные, и я с головой ушёл в работу. Я посещал курсы французского вечерами, и вскоре уже говорил весьма бегло. Когда мой французский стал настолько хорош, что я мог свободно излагать свои мысли, Егор доверил мне работу непосредственно с заказчиками. Я ездил на встречи, вёл переговоры, выезжал на место. Я стал даже думать на французском. Изредка меня посещала ностальгия по исторической родине, но старался не обращать на это внимания. Люди везде одинаковы. Я делал своё дело, мне нравилась работа, и это было сейчас для меня самым главным. Кардинальная смена обстановки, как оказалось, лучшее лекарство от тоски. Даже самой запредельной.
Я ни с кем не встречался, и Егор часто шутил по этому поводу. Он никак не мог взять в толк, почему я шарахаюсь от женщин, и что они мне сделали плохого? Он таскал меня с собой на все вечеринки, и постоянно знакомил. Но я оставался неприступен, как скала. Это его по-настоящему огорчало. Как-то раз, расстроенный моим равнодушием к женщине, которая очень нравилась ему, и он считал её подходящей для меня парой, он устроил мне разборку. Очень долго он расспрашивал меня, почему я не хочу с ней встретиться и хотя бы поговорить. Я отшучивался, но когда он стал не в меру настойчив, довольно грубо оборвал его. Он немного обиделся, но начал думать, что в моей жизни есть какая-то зловещая тайна, и лучше не бередить эту рану. С тех пор до поры до времени всё успокоилось.
Как-то раз Егор вызвал меня к себе в кабинет и сказал:
— Послушай, у нас есть одна клиентка. Очень интересный заказ. У неё домик на побережье, она хочет его отделать. Внутри. У тебя это хорошо получается. И потом, дама очень капризна, а ты равнодушен к женским чарам. Поэтому способен выстоять. Встреться с ней, она очень неплохо платит.
— ОК. Давай телефон.
На том мы и договорились.
Дамочка мне сразу не понравилась. Она была довольно молода, лет 28–29, довольно привлекательна, но выглядела стервозно. Или мне так показалось. Я выслушал её пожелания, и мы поехали смотреть дом. Я внимательно всё осмотрел, сделал фотографии, и пообещал вскоре представить первые наброски. Она везде ходила за мной, но почти ничего не говорила. Её, кстати, звали Натали. Единственное, что она попросила, это ускорить работу, потому что ей очень хотелось переехать в этот дом, якобы доставшийся ей от бабушки. Я уверил её, что сделаю всё возможное.
Работа увлекла меня, и я посвящал ей не только рабочее время. Егор удивлялся моему рвению, но ничего не говорил. А я почему-то вдруг представил, что этой мой домик на берегу моря, и это я собираюсь здесь жить. Я вспоминал убранство замка Натэллы, Элоизы, и наброски сами ложились на бумагу.
Вскоре она позвонила и попросила показать эскизы. Мы встретились в кафе. Выпили кофе, и я развернул перед ней плоды своих стараний. Многие идеи ей понравились, но в целом она сделала массу замечаний. Её не устраивало то и это, она придиралась к каждой мелочи, вплоть до цвета торшера. В конце концов, она заключила, что это необходимо переделать. Я учёл её замечания, в конце концов, ей там жить, и она имеет на них полное право, и переделал проект.
Мы снова встретились, я снова показал ей наброски, переделанные согласно её желаниям. Я думал, ей понравится, но она нахмурила брови, и снова бросилась критиковать мой проект. Теперь замечаний было ещё больше, и она с милой улыбкой попросила всё устранить. Это слегка раздосадовало меня, но я сдержался. Я не мог понять, почему она сразу не сказала мне всё? Я мог устранить это ещё в первый раз. После третьей нашей встречи, когда придирки стали расти, как снежный ком, я не выдержал, и прямо спросил, что она хочет? Может, её не устраивает мой стиль, и тогда ей лучше взять другого исполнителя. У нас в конторе есть талантливые ребята, которые помогут воплотить в жизнь её мечту. Она сказала, что по-прежнему хочет работать со мной, и некоторые мои идеи очень ей подходят. Она не желает, чтобы кто-то занимался их разработкой. Я промолчал. Но поток замечаний не иссякал, и терпение моё лопнуло. Я пожаловался Егору.