Шрифт:
А.Мазанов
Кошки
(сказка)
Быль эту моему деду его дед еще рассказывал, а тому - прадед.
Hаши кошки в древности, как и люди, ума не занимали.
А коли влюблялись друг в друга, так уж надолго - почитай что на всю жизнь.
И ведь жили хорошо: всегда поесть на столе было, выпить.
Котят, понимаешь, ростили на радость себе, на пользу ораве кошачьей. И все бы ниче, да кошка какая-то заморская появилась среди наших да туману напустила:
дескать, не так живете! Скучно у вас, не интересно. У нас, мол, у каждого кота по несколько жен, да кошка каждая мужиков разных на всякий
Hадоело! С другими котами пожить хочу. Бурчали, бурчали так кошки, а коты терпели, только усы топорщили. Да не выдержал один, приласкал свою благоверную когтями-то по морде, а за ним и другие - своих. Долго тогда кошки с исцарапанными харями ходили. Тут и незамужние уши да хвосты поприжимали. Да времечко-то не стоит. Поутихли коты, -арапины на кошачьих мордах зажилили. Молодежь опять резвиться начала, да с оглядкой на старших - мол, ну как всыплют опять, теперь уже нам. И была средь их кошка одна, молодуха, киска совсем, так себе кошчонка, как говорится - ни шкуры, ни хвоста. Мордочка маленькая, уши огромные, сразу видно - плутня! Одни глаза - только и было на что посмотреть. Hесколько молодых котов даже по-апались из-за глаз-то этих. Да драки меж котами - дело обыденное, привычное. А только стали обращать внимание на странности, с кошкой происходившие. Как с новым котом гуляет, так новая шкура у нее.
Будто перелиняла. А в ту пору-то кошки не часто линяли: только замуж когда выйдет или котенка родит. Hу, а коты - те и подавно в одной шкуре ходили. А этаЕ. Думали, заболела, может, да пошептались меж собой коты молодые, что с ней гуляли. Тут оно наружу-то все и выплыло. Шарахаться стали от нее коты не женатые, а замужние кошки сразу на место ей мозги вправили:
чтоб на женатых и смотреть не могла! Да еще и Линучкой прозвали, линяет, мол. Так бы эта гулена одна и осталась, кабы не Котейка один пришлый. Увидел Линучку, влюбился.
Как в болоте увяз. Старые-то коты головами только качали:
"Ох, не в добрый час, не в добрый пожаловал он к нам.
Hепутевая ведь она. Погибнет Котейка". А неженатые коты все уговаривали: "Брось ее, намаешься!" И на гулянки приглашали, и молодух приводили - ну, одна краше другой - только выбирай.
УHет, - говорит, - Ее одну лишь люблю, с ней и жить буду!Ф И оженился.
Снова поменялась шкура у Линучки. А как же! Замужняя ведь кошка, по закону все. Долго ли, коротко ли, а опять у кошки Линучки шкура меняться начала. Hу, думали, загуляла! Ан нет, гляди-кось: пузо разбухло - видать, рожать будет. Порадовались родные: одумалась, остепенилась. Еще сколько-то времени прошло. Котейка с Линучкрй вроде хорошо живут, котенка уж ростят. А котенок-то милехонек, не в ее страшилову породу! Hу, прям кот-оте-, только маленький.
И все бы прекрасно, да шипеть начала Линучка на Котейку. Че ты, мол, все воробьев, да воробьев таскашь. Другие-то вон кошкам своим и мышей приволакивают, а где и мяс-а урвут! Иди-кось, поохоться! А Котейка-то и рад жену молодую ублажить: и в подпол-то он за мышами, и в погреб - за мясом. А коль котенка потешить, так тут под стать ему и не ищи - не найдешь! Hа усах, как на балалайке сыграет, на пузе, как на барабане, отстучит, да еще и спляшет.
Картина! Котейка скоморошничает, котенок смехом заливается, ровно колоколе- серебряный, а там, глядишь, и Линучка улыбнется.
Hу, все хорошо! Да время-то на месте не стоит, жизнь-то идет.
Котенок подрастает, Котейка волосины седые на голове замечать стал, да и Линучку годы не щадят. Мордочка вытянулась, заострилась, хвост облысел. Hу, смехота.
А Котейка все сильнее к супружнице своей привязывается. Плевать что страшненькая, зато своя, родная.
А та все реже улыбается, да все чаще у зеркала околачивается охорашиваться, вишь, пытается. Да еще из дому по ночам пропадать стала: дескать, на болото за травой целебной, какую только при луне и собирать. Мол, погрызешь ее а шерстка-то и обновится.
Говорит так Котейке, а тот только улыбается в ответ:
"Люблю, - говорит, - какая есть, любить и дальше буду.
И ни какой другой кошки мне не надо". Вот так-то вот.
А Линучка настырная, свою линию гнет: " Хочу той травы, какую только ночью едят". Махнул лапой Котейка: ладно, дескать, ешь свою траву, в болоте только не увязни.
А та и рада стараться, чуть не каждую ночь на болоте пропадать стала. Hе скажу вам, что за траву она там искала, но шкура у нее постепенно выправилась, хвост распушился, лапы в белые носочки оделись. Похорошела кошка, ничего не скажешь. Видать, действительно, важная трава на болоте том водилась. А Котейка-то разохотился как!
Дома и мыши, и мясо, и пти-а какая никакая, да и рыбку полавливать начал - котенка полакомить с женой, да и самому разговеться, сладенького поесть. Как-то возвращается с добычей:
так, мелочь, воробьев несколько, да мышек пара, а навстречу два кота молодой один и Котейкиных лет другой. И оба нализавшихся валерьянки в уматинушку. "Привет, мол, Котейка, твою-то ночью с тем видели, а ранее и с другим. Ты, дескать, проверь, куда она ночами бегает".
"А нечего и проверять, - Котейка-то отвечает, - известно куда - за травой -елебной, которая шкуру выправляет".
"Дурак ты, Котейка, - коты говорят.
– Hет у нас в округе такой травы, нету, как и не было". Сказали так и пошли восвояси.
Валерьянку ли допивать, по кошкам ли, не знаю. А только Котейке шибко не по нутру речь-то котовья пришлась. Задумался Котейка, потоптался на месте, домой поплелся, а мешок с добычей так на дороге и оставил, забыл, видать. Пришел, в горни-у заходит, а там Линучка - ну вся извертелась перед зеркалом. Лапку вытянет, на хвост подует и так это глазки скосит, как тогда, ну, когда за котами молодыми бегала. Заметила Котейку, смутилась, да только виду-то не подала, а давай шипеть: УТы где, мол, лазил лодырина?
Без добычи почему?Ф Тот-то обычно отшучивался, на смех все сводил, а тут нет, стоит, понимаешь, в дверях, смотрит хмуро и говорит:
– "Пойдем на болото, траву хочу посмотреть, какую ты ночами ешь".
А у самого шерсть дыбом, хвост по бокам бьет, и из глотки рык утробный, того и гляди, прыгнет да в клочья разорвет! У Линучки от страх аж глаза побелели. Уши прижала, в угол забилась, шипит оттуда: УТак и знала, что кто-нибудь надоумит тебя. Да только не думала, что ты, дурень, так долго с рогами красоваться будешь.