Кошмар, Чехов Антон Павлович (Антоша Чехонте) - читать онлайн без регистрации

Кошмар

5.00 + -

рейтинг книги

Шрифт:

Чехов Антон Павлович. Кошмар

The Bishop and other stories, by Anton Chekhov	Антон Чехов
A Nightmare	Кошмар
Kunin, a young man of thirty, who was a permanent member of the Rural Board, on returning from Petersburg to his district, Borisovo, immediately sent a mounted messenger to Sinkino, for the priest there, Father Yakov Smirnov.	Непременный член по крестьянским делам присутствия Кунин, молодой человек, лет тридцати, вернувшись из Петербурга в свое Борисово, послал первым делом верхового в Синьково за тамошним священником, отцом Яковом Смирновым.
Five hours later Father Yakov appeared.	Часов через пять отец Яков явился.
"Very glad to make your acquaintance," said Kunin, meeting him in the entry.	– Очень рад познакомиться! – встретил его в передней Кунин.
"I've been living and serving here for a year; it seems as though we ought to have been acquainted before.	– Уж год, как живу и служу здесь, пора бы, кажется, быть знакомыми.
You are very welcome!	Милости просим!
But . . . how young you are!" Kunin added in surprise.	Но, однако... какой вы молодой! – удивился Кунин.
"What is your age?"	– Сколько вам лет?
"Twenty-eight, . . ." said Father Yakov, faintly pressing Kunin's outstretched hand, and for some reason turning crimson.	– Двадцать восемь-с... – проговорил отец Яков, слабо пожимая протянутую руку и, неизвестно отчего, краснея.
Kunin led his visitor into his study and began looking at him more attentively.	Кунин ввел гостя к себе в кабинет и принялся его рассматривать.
"What an uncouth womanish face!" he thought.	"Какое аляповатое, бабье лицо!" - подумал он.
There certainly was a good deal that was womanish in Father Yakov's face: the turned-up nose, the bright red cheeks, and the large grey-blue eyes with scanty, scarcely perceptible eyebrows.	Действительно, в лице отца Якова было очень много "бабьего": вздернутый нос, ярко-красные щеки и большие серо-голубые глаза с жидкими, едва заметными бровями.
His long reddish hair, smooth and dry, hung down in straight tails on to his shoulders.	Длинные рыжие волосы, сухие и гладкие, спускались на плечи прямыми палками.
The hair on his upper lip was only just beginning to form into a real masculine moustache, while his little beard belonged to that class of good-for-nothing beards which among divinity students are for some reason called "ticklers." It was scanty and extremely transparent; it could not have been stroked or combed, it could only have been pinched. . . .	Усы еще только начинали формироваться в настоящие, мужские усы, а бородка принадлежала к тому сорту никуда не годных бород, который у семинаристов почему-то называется "скоктанием": реденькая, сильно просвечивающая; погладить и почесать ее гребнем нельзя, можно разве только пощипать...
All these scanty decorations were put on unevenly in tufts, as though Father Yakov, thinking to dress up as a priest and beginning to gum on the beard, had been interrupted halfway through.	Вся эта скудная растительность сидела неравномерно, кустиками, словно отец Яков, вздумав загримироваться священником и начав приклеивать бороду, был прерван на половине дела.
He had on a cassock, the colour of weak coffee with chicory in it, with big patches on both elbows.	На нем была ряска, цвета жидкого цикорного кофе, с большими латками на обоих локтях.
"A queer type," thought Kunin, looking at his muddy skirts.	"Странный субъект... – подумал Кунин, глядя на его полы, обрызганные грязью.

"Comes to the house for the first time and can't dress decently.	– Приходит в дом первый раз и не может поприличней одеться".
"Sit down, Father," he began more carelessly than cordially, as he moved an easy-chair to the table.	– Садитесь, батюшка, - начал он более развязно, чем приветливо, придвигая к столу кресло.
"Sit down, I beg you."	– Садитесь же, прошу вас!
Father Yakov coughed into his fist, sank awkwardly on to the edge of the chair, and laid his open hands on his knees.	Отец Яков кашлянул в кулак, неловко опустился на край кресла и положил ладони на колени.
With his short figure, his narrow chest, his red and perspiring face, he made from the first moment a most unpleasant impression on Kunin.	Малорослый, узкогрудый, с потом и краской на лице, он на первых же порах произвел на Кунина самое неприятное впечатление.
The latter could never have imagined that there were such undignified and pitiful-looking priests in Russia; and in Father Yakov's attitude, in the way he held his hands on his knees and sat on the very edge of his chair, he saw a lack of dignity and even a shade of servility.	Ранее Кунин никак не мог думать, что на Руси есть такие несолидные и жалкие на вид священники, а в позе отца Якова, в этом держании ладоней на коленях и в сидении на краешке, ему виделось отсутствие достоинства и даже подхалимство.
"I have invited you on business, Father . . . ." Kunin began, sinking back in his low chair.	– Я, батюшка, пригласил вас по делу... – начал Кунин, откидываясь на спинку кресла.
"It has fallen to my lot to perform the agreeable duty of helping you in one of your useful undertakings. . . .	– На мою долю выпала приятная обязанность помочь вам в одном вашем полезном предприятии...
On coming back from Petersburg, I found on my table a letter from the Marshal of Nobility.	Дело в том, что, вернувшись из Петербурга, я нашел у себя на столе письмо от предводителя.
Yegor Dmitrevitch suggests that I should take under my supervision the church parish school which is being opened in Sinkino.	Егор Дмитриевич предлагает мне взять под свое попечительство церковно-приходскую школу, которая открывается у вас в Синькове.
I shall be very glad to, Father, with all my heart. . . . More than that, I accept the proposition with enthusiasm."	Я, батюшка, очень рад, всей душой... Даже больше: я с восторгом принимаю это предложение!
Kunin got up and walked about the study.	Кунин поднялся и заходил по кабинету.
"Of course, both Yegor Dmitrevitch and probably you, too, are aware that I have not great funds at my disposal.	– Конечно, и Егору Дмитриевичу и, вероятно, вам известно, что большими средствами я не располагаю.
My estate is mortgaged, and I live exclusively on my salary as the permanent member.	Имение мое заложено, и живу я исключительно только на жалованье непременного члена.
So that you cannot reckon on very much assistance, but I will do all that is in my power. . . .	Стало быть, на большую помощь вы рассчитывать не можете, но что в моих силах, то я всё сделаю...
And when are you thinking of opening the school Father?"	А когда, батюшка, думаете открыть школу?
"When we have the money, . . ." answered Father Yakov.	– Когда будут деньги... – ответил отец Яков.
"You have some funds at your disposal already?"	– Теперь же вы располагаете какими-нибудь средствами?
"Scarcely any. . . .	– Почти никакими-с...

The peasants settled at their meeting that they would pay, every man of them, thirty kopecks a year; but that's only a promise, you know!	Мужики постановили на сходе платить ежегодно по тридцати копеек с каждой мужской души, но ведь это только обещание!
And for the first beginning we should need at least two hundred roubles . . . ."	А на первое обзаведение нужно, по крайней мере, рублей двести...
"M'yes. . . .	– М-да...
Unhappily, I have not that sum now," said Kunin with a sigh.	К сожалению, у меня теперь нет этой суммы... – вздохнул Кунин.
"I spent all I had on my tour and got into debt, too.	– В поездке я весь истратился и... задолжал даже.
Let us try and think of some plan together."	Давайте общими силами придумаем что-нибудь.
Kunin began planning aloud.	Кунин стал вслух придумывать.
He explained his views and watched Father Yakov's face, seeking signs of agreement or approval in it.	Он высказывал свои соображения и следил за лицом отца Якова, ища на нем одобрения или согласия.
But the face was apathetic and immobile, and expressed nothing but constrained shyness and uneasiness.	Но лицо это было бесстрастно, неподвижно и ничего не выражало, кроме застенчивой робости и беспокойства.
Looking at it, one might have supposed that Kunin was talking of matters so abstruse that Father Yakov did not understand and only listened from good manners, and was at the same time afraid of being detected in his failure to understand.	Глядя на него, можно было подумать, что Кунин говорил о таких мудреных вещах, которых отец Яков не понимал, слушал только из деликатности и притом боялся, чтобы его не уличили в непонимании.
"The fellow is not one of the brightest, that's evident . . ." thought Kunin.	"Малый, как видно, не из очень умных... – думал Кунин.
"He's rather shy and much too stupid."	– Не в меру робок и глуповат".
Father Yakov revived somewhat and even smiled only when the footman came into the study bringing in two glasses of tea on a tray and a cake-basket full of biscuits.	Несколько оживился и даже улыбнулся отец Яков только тогда, когда в кабинет вошел лакей и внес на подносе два стакана чаю и сухарницу с крендельками.
He took his glass and began drinking at once.	Он взял свой стакан и тотчас же принялся пить.
"Shouldn't we write at once to the bishop?" Kunin went on, meditating aloud.	– Не написать ли нам преосвященному? – продолжал соображать вслух Кунин.
"To be precise, you know, it is not we, not the Zemstvo, but the higher ecclesiastical authorities, who have raised the question of the church parish schools.	– Ведь, собственно говоря, не земство, не мы, а высшие духовные власти подняли вопрос о церковно-приходских школах.
They ought really to apportion the funds.	Они должны, по-настоящему, и средства указать.
I remember I read that a sum of money had been set aside for the purpose.	Мне помнится, я читал, что на этот счет даже была ассигнована сумма какая-то.
Do you know nothing about it?"	Вам ничего не известно?
Father Yakov was so absorbed in drinking tea that he did not answer this question at once.	Отец Яков так погрузился в чаепитие, что не сразу ответил на этот вопрос.

He lifted his grey-blue eyes to Kunin, thought a moment, and as though recalling his question, he shook his head in the negative.	Он поднял на Кунина свои серо-голубые глаза, подумал и, точно вспомнив его вопрос, отрицательно мотнул головой.
An expression of pleasure and of the most ordinary prosaic appetite overspread his face from ear to ear.	По некрасивому лицу его от уха до уха разливалось выражение удовольствия и самого обыденного, прозаического аппетита.
He drank and smacked his lips over every gulp.	Он пил и смаковал каждый глоток.
When he had drunk it to the very last drop, he put his glass on the table, then took his glass back again, looked at the bottom of it, then put it back again.	Выпив всё до последней капли, он поставил свой стакан на стол, потом взял назад этот стакан, оглядел его дно и опять поставил.
The expression of pleasure faded from his face. . . .	Выражение удовольствия сползло с лица...
Then Kunin saw his visitor take a biscuit from the cake-basket, nibble a little bit off it, then turn it over in his hand and hurriedly stick it in his pocket.	Далее Кунин видел, как его гость взял из сухарницы один кренделек, откусил от него кусочек, потом повертел в руках и быстро сунул его себе в карман.
"Well, that's not at all clerical!" thought Kunin, shrugging his shoulders contemptuously.	"Ну, уж это совсем не по-иерейски! – подумал Кунин, брезгливо пожимая плечами.
"What is it, priestly greed or childishness?"	– Что это, поповская жадность или ребячество?"
After giving his visitor another glass of tea and seeing him to the entry, Kunin lay down on the sofa and abandoned himself to the unpleasant feeling induced in him by the visit of Father Yakov.	Дав гостю выпить еще один стакан чаю и проводив его до передней, Кунин лег на софу и весь отдался неприятному чувству, навеянному на него посещением отца Якова.
"What a strange wild creature!" he thought.	"Какой странный, дикий человек! – думал он.
"Dirty, untidy, coarse, stupid, and probably he drinks.	– Грязен, неряха, груб, глуп и, наверное, пьяница...
My God, and that's a priest, a spiritual father!	Боже мой, и это священник, духовный отец!
That's a teacher of the people!	Это учитель народа!
I can fancy the irony there must be in the deacon's face when before every mass he booms out:	Воображаю, сколько иронии должно быть в голосе дьякона, возглашающего ему перед каждой обедней:
'Thy blessing, Reverend Father!' A fine reverend Father! A reverend Father without a grain of dignity or breeding, hiding biscuits in his pocket like a schoolboy. . . . Fie!	"Благослови, владыко!" Хорош владыко! Владыко, не имеющий ни капли достоинства, невоспитанный, прячущий сухари в карманы, как школьник... Фи!
Good Lord, where were the bishop's eyes when he ordained a man like that?	Господи, в каком месте были глаза у архиерея, когда он посвящал этого человека?
What can he think of the people if he gives them a teacher like that?	За кого они народ считают, если дают ему таких учителей?
One wants people here who . . ."	Тут нужны люди, которые..."
And Kunin thought what Russian priests ought to be like.	И Кунин задумался о том, кого должны изображать из себя русские священники...
"If I were a priest, for instance. . . .	"Будь, например, я попом...
An educated priest fond of his work might do a great deal. . . .	Образованный и любящий свое дело поп много может сделать...

I should have had the school opened long ago.	У меня давно бы уже была открыта школа.
And the sermons?	А проповедь?
If the priest is sincere and is inspired by love for his work, what wonderful rousing sermons he might give!"	Если поп искренен и вдохновлен любовью к своему делу, то какие чудные, зажигательные проповеди он может говорить!"
Kunin shut his eyes and began mentally composing a sermon.	Кунин закрыл глаза и стал мысленно слагать проповедь.
A little later he sat down to the table and rapidly began writing.	Немного погодя он сидел за столом и быстро записывал.
"I'll give it to that red-haired fellow, let him read it in church, . . ." he thought.	"Дам тому рыжему, пусть прочтет в церкви..." -думал он.
The following Sunday Kunin drove over to Sinkino in the morning to settle the question of the school, and while he was there to make acquaintance with the church of which he was a parishioner.	В ближайшее воскресенье, утром, Кунин ехал в Синьково покончить с вопросом о школе и кстати познакомиться с церковью, прихожанином которой он считался.
In spite of the awful state of the roads, it was a glorious morning.	Несмотря на распутицу, утро было великолепное.
The sun was shining brightly and cleaving with its rays the layers of white snow still lingering here and there.	Солнце ярко светило и резало своими лучами кое-где белевшие пласты залежавшегося снега.
The snow as it took leave of the earth glittered with such diamonds that it hurt the eyes to look, while the young winter corn was hastily thrusting up its green beside it.	Снег на прощанье с землей переливал такими алмазами, что больно было глядеть, а около него спешила зеленеть молодая озимь.
The rooks floated with dignity over the fields.	Грачи солидно носились над землей.
A rook would fly, drop to earth, and give several hops before standing firmly on its feet . . . .	Летит грач, опустится к земле и, прежде чем стать прочно на ноги, несколько раз подпрыгнет...
The wooden church up to which Kunin drove was old and grey; the columns of the porch had once been painted white, but the colour had now completely peeled off, and they looked like two ungainly shafts.	Деревянная церковь, к которой подъехал Кунин, была ветха и сера; колонки у паперти, когда-то выкрашенные в белую краску, теперь совершенно облупились и походили на две некрасивые оглобли.
The ikon over the door looked like a dark smudged blur.	Образ над дверью глядел сплошным темным пятном.
But its poverty touched and softened Kunin.	Но эта бедность тронула и умилила Кунина.
Modestly dropping his eyes, he went into the church and stood by the door.	Скромно опустив глаза, он вошел в церковь и остановился у двери.
The service had only just begun.	Служба еще только началась.
An old sacristan, bent into a bow, was reading the "Hours" in a hollow indistinct tenor.	Старый, в дугу согнувшийся дьячок глухим, неразборчивым тенором читал часы.
Father Yakov, who conducted the service without a deacon, was walking about the church, burning incense.	Отец Яков, служивший без дьякона, ходил по церкви и кадил.

Had it not been for the softened mood in which Kunin found himself on entering the poverty-stricken church, he certainly would have smiled at the sight of Father Yakov.	Если б не смирение, каким проникся Кунин, входя в нищую церковь, то при виде отца Якова он непременно бы улыбнулся.
The short priest was wearing a crumpled and extremely long robe of some shabby yellow material; the hem of the robe trailed on the ground.	На малорослом иерее была помятая и длинная-предлинная риза из какой-то потертой желтой материи. Нижний край ризы волочился по земле.
The church was not full.	Церковь была не полна.
Looking at the parishioners, Kunin was struck at the first glance by one strange circumstance: he saw nothing but old people and children. . . .	Кунина, при взгляде на прихожан, поразило на первых порах одно странное обстоятельство: он увидел только стариков и детей...
Where were the men of working age?	Где же рабочий возраст?
Where was the youth and manhood?	Где юность и мужество?
But after he had stood there a little and looked more attentively at the aged-looking faces, Kunin saw that he had mistaken young people for old.	Но, постояв немного и вглядевшись попристальней в старческие лица, Кунин увидел, что молодых он принял за старых.
He did not, however, attach any significance to this little optical illusion.	Впрочем, этому маленькому оптическому обману он не придал особого значения.
The church was as cold and grey inside as outside.	Внутри церковь была так же ветха и сера, как и снаружи.
There was not one spot on the ikons nor on the dark brown walls which was not begrimed and defaced by time.	На иконостасе и на бурых стенах не было ни одного местечка, которого бы не закоптило и не исцарапало время.
There were many windows, but the general effect of colour was grey, and so it was twilight in the church.	Окон было много, но общий колорит казался серым, и поэтому в церкви стояли сумерки.
"Anyone pure in soul can pray here very well," thought Kunin.	"Кто чист душою, тому хорошо здесь молиться... – думал Кунин.
"Just as in St. Peter's in Rome one is impressed by grandeur, here one is touched by the lowliness and simplicity."	– Как в Риме у св. Петра поражает величие, так здесь трогают эти смирение и простота".
But his devout mood vanished like smoke as soon as Father Yakov went up to the altar and began mass.	Но молитвенное настроение его рассеялось в дым, когда отец Яков вошел в алтарь и начал обедню.
Being still young and having come straight from the seminary bench to the priesthood, Father Yakov had not yet formed a set manner of celebrating the service.	По молодости лет, попав в священники прямо с семинарской скамьи, отец Яков не успел еще усвоить себе определенную манеру служить.
As he read he seemed to be vacillating between a high tenor and a thin bass; he bowed clumsily, walked quickly, and opened and shut the gates abruptly. . . .	Читая, он как будто выбирал, на каком голосе ему остановиться, на высоком теноре или жидком баске; кланялся он неумело, ходил быстро, царские врата открывал и закрывал порывисто...
The old sacristan, evidently deaf and ailing, did not hear the prayers very distinctly, and this very often led to slight misunderstandings.	Старый дьячок, очевидно больной и глухой, плохо слышал его возгласы, отчего не обходилось без маленьких недоразумений.

Before Father Yakov had time to finish what he had to say, the sacristan began chanting his response, or else long after Father Yakov had finished the old man would be straining his ears, listening in the direction of the altar and saying nothing till his skirt was pulled.	Не успеет отец Яков прочесть, что нужно, а уж дьячок поет свое, или же отец Яков давно уже кончил, а старик тянется ухом в сторону алтаря, прислушивается и молчит, пока его не дернут за полу.
The old man had a sickly hollow voice and an asthmatic quavering lisp. . . .	У старика был глухой, болезненный голос, с одышкой, дрожащий и шепелявый...
The complete lack of dignity and decorum was emphasized by a very small boy who seconded the sacristan and whose head was hardly visible over the railing of the choir.	В довершение неблаголепия, дьячку подтягивал очень маленький мальчик, голова которого едва виднелась из-за перилы клироса.
The boy sang in a shrill falsetto and seemed to be trying to avoid singing in tune.	Мальчик пел высоким визгливым дискантом и словно старался не попадать в тон.
Kunin stayed a little while, listened and went out for a smoke.	Кунин постоял немного, послушал и вышел покурить.
He was disappointed, and looked at the grey church almost with dislike.	Он был уже разочарован и почти с неприязнью глядел на серую церковь.
"They complain of the decline of religious feeling among the people . . ." he sighed.	– Жалуются на падение в народе религиозного чувства... – вздохнул он.
"I should rather think so!	– Еще бы!
They'd better foist a few more priests like this one on them!"	Они бы еще больше понасажали сюда таких попов!
Kunin went back into the church three times, and each time he felt a great temptation to get out into the open air again.	Раза три потом входил Кунин в церковь, и всякий раз его сильно потягивало вон на свежий воздух.
Waiting till the end of the mass, he went to Father Yakov's.	Дождавшись конца обедни, он отправился к отцу Якову.
The priest's house did not differ outwardly from the peasants' huts, but the thatch lay more smoothly on the roof and there were little white curtains in the windows.	Дом священника снаружи ничем не отличался от крестьянских изб, только солома на крыше лежала ровнее да на окнах белели занавесочки.
Father Yakov led Kunin into a light little room with a clay floor and walls covered with cheap paper; in spite of some painful efforts towards luxury in the way of photographs in frames and a clock with a pair of scissors hanging on the weight the furnishing of the room impressed him by its scantiness.	Отец Яков ввел Кунина в маленькую светлую комнату с глиняным полом и со стенами, оклеенными дешевыми обоями; несмотря на кое-какие потуги к роскоши, вроде фотографий в рамочках да часов с прицепленными к гире ножницами, обстановка поражала своею скудостью.
Looking at the furniture, one might have supposed that Father Yakov had gone from house to house and collected it in bits; in one place they had given him a round three-legged table, in another a stool, in a third a chair with a back bent violently backwards; in a fourth a chair with an upright back, but the seat smashed in; while in a fifth they had been liberal and given him a semblance of a sofa with a flat back and a lattice-work seat.	Глядя на мебель, можно было подумать, что отец Яков ходил по дворам и собирал ее по частям: в одном месте дали ему круглый стол на трех ногах, в другом - табурет, в третьем - стул с сильно загнутой назад спинкой, в четвертом - стул с прямой спинкой, но с вдавленным сиденьем, а в пятом - расщедрились и дали какое-то подобие дивана с плоской спинкой и с решетчатым сиденьем.

This semblance had been painted dark red and smelt strongly of paint.	Это подобие было выкрашено в темно-красный цвет и сильно пахло краской.
Kunin meant at first to sit down on one of the chairs, but on second thoughts he sat down on the stool.	Кунин сначала хотел сесть на один из стульев, но подумал и сел на табурет.
"This is the first time you have been to our church?" asked Father Yakov, hanging his hat on a huge misshapen nail.	– Вы это первый раз в нашем храме? – спросил отец Яков, вешая свою шляпу на большой уродливый гвоздик.
"Yes it is.	– Да, в первый.
I tell you what, Father, before we begin on business, will you give me some tea? My soul is parched."	Вот что, батюшка... Прежде чем мы приступим к делу, угостите меня чаем, а то у меня вся душа высохла.
Father Yakov blinked, gasped, and went behind the partition wall.	Отец Яков заморгал глазами, крякнул и пошел за перегородку.
There was a sound of whispering.	Послышалось шушуканье...
"With his wife, I suppose," thought Kunin; "it would be interesting to see what the red-headed fellow's wife is like."	"Должно быть, с попадьей... – подумал Кунин. – Интересно бы поглядеть, какая у этого рыжего попадья..."
A little later Father Yakov came back, red and perspiring and with an effort to smile, sat down on the edge of the sofa.	Немного погодя отец Яков вышел из-за перегородки красный, потный и, силясь улыбнуться, сел против Кунина на край дивана.
"They will heat the samovar directly," he said, without looking at his visitor.	– Сейчас поставят самовар, - сказал он, не глядя на своего гостя.
"My goodness, they have not heated the samovar yet!" Kunin thought with horror.	"Боже мой, они еще самовара не ставили! – ужаснулся про себя Кунин.
"A nice time we shall have to wait."	– Изволь теперь ждать!"
"I have brought you," he said, "the rough draft of the letter I have written to the bishop.	– Я вам привез, - сказал он, - черновое письмо, которое я написал архиерею.
I'll read it after tea; perhaps you may find something to add . . . ."	Прочту после чая... Может быть, вы найдете что-нибудь добавить...
"Very well."	– Хорошо-с.
A silence followed.	Наступило молчание.
Father Yakov threw furtive glances at the partition wall, smoothed his hair, and blew his nose.	Отец Яков пугливо покосился на перегородку, поправил волосы и высморкался.
"It's wonderful weather, . . ." he said.	– Погода чудесная-с... – сказал он.
"Yes.	– Да.
I read an interesting thing yesterday. . . . the Volsky Zemstvo have decided to give their schools to the clergy, that's typical."	Между прочим, интересную я вещь прочел вчера...
Kunin got up, and pacing up and down the clay floor, began to give expression to his reflections.	Вольское земство постановило передать все свои школы духовенству.

"That would be all right," he said, "if only the clergy were equal to their high calling and recognized their tasks.	Это характерно. Кунин поднялся, зашагал по глиняному полу и начал высказывать свои соображения. – Это ничего, - говорил он, -лишь бы только духовенство стояло на высоте своего призвания и ясно сознавало свои задачи.
I am so unfortunate as to know priests whose standard of culture and whose moral qualities make them hardly fit to be army secretaries, much less priests.	К моему несчастью, я знаю священников, которые, по своему развитию и нравственным качествам, не годятся в военные писаря, а не то что в священники.
You will agree that a bad teacher does far less harm than a bad priest."	А вы согласитесь, плохой учитель принесет школе гораздо меньше вреда, чем плохой священник.
Kunin glanced at Father Yakov; he was sitting bent up, thinking intently about something and apparently not listening to his visitor.	Кунин взглянул на отца Якова. Тот сидел согнувшись, о чем-то усердно думал и, по-видимому, не слушал гостя.
"Yasha, come here!" a woman's voice called from behind the partition.	– Яша, поди-ка сюда! – послышался женский голос из-за перегородки.
Father Yakov started and went out.	Отец Яков встрепенулся и пошел за перегородку.
Again a whispering began.	Опять началось шушуканье.
Kunin felt a pang of longing for tea.	Кунина защемила тоска по чаю.
"No; it's no use my waiting for tea here," he thought, looking at his watch.	"Нет, не дождусь я тут чаю! – подумал он, глядя на часы.
"Besides I fancy I am not altogether a welcome visitor.	– Да кажется, тут я не совсем желанный гость.
My host has not deigned to say one word to me; he simply sits and blinks."	Хозяин не соблаговолил со мной и одного слова сказать, а только сидит да глазами хлопает".
Kunin took up his hat, waited for Father Yakov to return, and said good-bye to him.	Кунин взялся за шляпу, дождался отца Якова и простился с ним.
"I have simply wasted the morning," he thought wrathfully on the way home.	"Даром только утро пропало! – злился он дорогой.
"The blockhead!	– Бревно!
The dummy!	Пень!
He cares no more about the school than I about last year's snow. . . .	Школой он так же интересуется, как я прошлогодним снегом.
No, I shall never get anything done with him!	Нет, не сварю я с ним каши!
We are bound to fail!	Ничего у нас с ним не выйдет!
If the Marshal knew what the priest here was like, he wouldn't be in such a hurry to talk about a school.	Если бы предводитель знал, какой здесь поп, то не спешил бы хлопотать о школе.
We ought first to try and get a decent priest, and then think about the school."	Надо сперва о хорошем попе позаботиться, а потом уж о школе!"
By now Kunin almost hated Father Yakov.	Кунин теперь почти ненавидел отца Якова.

The man, his pitiful, grotesque figure in the long crumpled robe, his womanish face, his manner of officiating, his way of life and his formal restrained respectfulness, wounded the tiny relic of religious feeling which was stored away in a warm corner of Kunin's heart together with his nurse's other fairy tales.	Этот человек, его жалкая, карикатурная фигура, в длинной, помятой ризе, его бабье лицо, манера служить, образ жизни и канцелярская, застенчивая почтительность оскорбляли тот небольшой кусочек религиозного чувства, который оставался еще в груди Кунина и тихо теплился наряду с другими нянюшкиными сказками.
The coldness and lack of attention with which Father Yakov had met Kunin's warm and sincere interest in what was the priest's own work was hard for the former's vanity to endure . . . .	А холодность и невнимание, с которыми он встретил искреннее, горячее участие Кунина в его же собственном деле, было трудно вынести самолюбию...
On the evening of the same day Kunin spent a long time walking about his rooms and thinking. Then he sat down to the table resolutely and wrote a letter to the bishop.	Вечером того же дня Кунин долго ходил по комнатам и думал, потом решительно сел за стол и написал архиерею письмо.
After asking for money and a blessing for the school, he set forth genuinely, like a son, his opinion of the priest at Sinkino.	Попросив денег для школы и благословения, он, между прочим, искренно, по-сыновьи, изложил свое мнение о синьковском священнике.
"He is young," he wrote, "insufficiently educated, leads, I fancy, an intemperate life, and altogether fails to satisfy the ideals which the Russian people have in the course of centuries formed of what a pastor should be."	"Он молод, - написал он, - недостаточно развит, кажется, ведет нетрезвую жизнь и вообще не удовлетворяет тем требованиям, которые веками сложились у русского народа по отношению к его пастырям".
After writing this letter Kunin heaved a deep sigh, and went to bed with the consciousness that he had done a good deed.	Написав это письмо, Кунин легко вздохнул и лег спать с сознанием, что он сделал доброе дело.
On Monday morning, while he was still in bed, he was informed that Father Yakov had arrived.	В понедельник утром, когда он еще лежал в постели, ему доложили о приходе отца Якова.
He did not want to get up, and instructed the servant to say he was not at home.	Вставать ему не хотелось, и он велел сказать, что его нет дома.
On Tuesday he went away to a sitting of the Board, and when he returned on Saturday he was told by the servants that Father Yakov had called every day in his absence.	Во вторник уехал он на съезд и, вернувшись в субботу, узнал от прислуги, что без него ежедневно приходил отец Яков.
"He liked my biscuits, it seems," he thought.	"Как, однако, ему мои крендельки понравились!" -подумал Кунин.
Towards evening on Sunday Father Yakov arrived.	В воскресенье, перед вечером, пришел отец Яков.
This time not only his skirts, but even his hat, was bespattered with mud.	На этот раз не только полы, но даже и шляпа его была обрызгана грязью.
Just as on his first visit, he was hot and perspiring, and sat down on the edge of his chair as he had done then.	Как и в первое свое посещение, он был красен и потен, сел, как и тогда, на краешек кресла.
Kunin determined not to talk about the school-not to cast pearls.	Кунин порешил не начинать разговора о школе, не метать бисера.
"I have brought you a list of books for the school, Pavel Mihailovitch, . . ." Father Yakov began.	– Я вам, Павел Михайлович, списочек учебных пособий принес... – начал отец Яков.