Космическая фантастика, или Космос будет нашим!
Шрифт:
— Й-а, тащ гнерал.
— Плохо, лейтенант, плохо. Темпы, не вижу темпов. Форсируйте программу контакта. Немедленно. От третьего пункта — теста на агрессивность — срочно переходите к четвертому: мирная пропаганда. Выполняйте.
Сабелька сверкнула бриллиантовым острием.
— Есть мирная пропаганда.
Рупор убрался. Овальная рана в борту быстро зарубцевалась.
Старший лейтенант Давыденко прочистил рот крепким горловым «га» и приступил к четвертому пункту программы.
— Слышь, дед. Соглашайся, а? На Земле у нас знаешь как хорошо? Малина. Жить
Цвет лица лейтенанта опять возвращался к нормальному — цвету тертой моркови. Картины рая, которые он только что рисовал, должно быть, подействовали и на него. Наверное, ему стало жаль себя, горемычного, не имеющего угла, где голову приклонить, и мотающегося по пространству, как безымянный неприкаянный астероид. Но он сдержался, и скупая слеза так и не покатилась по его мужественной щеке.
Лейтенант выдержал положенную по инструкции паузу. На лицо он сейчас был сама милость и доброта. Но косматого урода ни милость, ни доброта не брали. Наконец Давыденко решил: хватит. С милостью пора кончать. Время переходить к делу. Еще минута — и все. Надо бородатого брать. Такова программа контакта. Пункт пятый.
— Эй… — начал он и осекся.
Потому что с местным творилось что-то уж очень неладное. Вроде как он стал короче.
Лейтенант плохо соображал. Он протер рукавом глаза, и пока протирал, дед заметно укоротился.
— Черт! — сказал Давыденко и повернулся к своим товарищам.
Вдруг они что-нибудь понимают в творящемся безобразии. Но они смотрели сквозь главного такими детскими, безоблачными глазами, что лейтенант моментально понял: эти четверо ему не советчики.
Он вновь посмотрел на Пахаря, но не тут-то было. Взгляд его прошел мимо цели; цель сместилась еще ниже к земле.
— Елки-моталки…
От деда оставались буквально плечи, руки и борода. Да на земле перед ним стояла, прикрывая его тело, как баррикада, та могучая дедовская соха, на которую он давеча опирался.
— Куда? Эй! — Давыденко уже приходил в себя. — Стой! Куда ты, дедок? Постой.
Из-за спины лейтенанта высунул голову некто худой и щуплый, в очках и с лаковой бороденкой.
— Я знаю, знаю… — Голос его срывался, как у всякого выскочки, стремящегося опередить других.
— Я сам знаю, — сказал лейтенант, как отсёк. Очочки враз стали тусклыми и погасли за лейтенантской спиной.
Давыденко скомандовал:
— Рябый, Гершток, Сенюшкин. Быстро. С лопатами. Дед под землю уходит. Вон, одна плешь торчит. Скорей. Почему заминка? Рябый, Сенюшкин. Ибрагимов — на помощь. Черт, весь ушел. Быстро. Копать. Ибрагимов, чурка безмозглая! Да не причиндатором, а лопатой! Отставить причиндатором, кому говорю!
За спиной лейтенанта стало просторно, там загулял ветерок.
Впереди над полем взлетали и падали белые черенки лопат. Локти копающих ходили мерно, как рычаги. Повалил пар.
Пришельцы копали планету. Планета не сопротивлялась. Планета была умна. Пахарь, Рыхлитель почвы, продолжал делать дело, но уже руками пришельцев.
Ком земли, прошитый белыми волосками корней растений, откатился к бахилам старшего лейтенанта. Лейтенант вдавил свой каблук в эту зыбкую земляную плоть, и на ней отпечатались мелкие паучки звезд, забранных в контур пятиугольника, — эмблема космофлота Земли.
— Пусто, — сказал лейтенант, заглядывая за спины землекопов. — Никого. Неужто ушел в глубину?
Опять засверкали стекла давешнего очкастого выскочки.
— Товарищ лейтенант, я, кажется, понимаю…
— Во-первых, старший лейтенант, а во-вторых — как тебя там… штаб… штуб?..
— Космозоолог Герштейн.
— Так вот, зоотехник Горшков, понимать — это моя за — (бота, а твоя — молчать в тряпочку и копать.
Тут острие лопаты бортинженера Сенюшкина и его запотевшее от труда лицо повернулись в сторону леса.
— Холмик, товарищ старший лейтенант. Там. Левее того пенька. Раньше вроде бы не было.
— Говоришь, не было? — Давыденко надавил пальцем на правый глаз. — Пожалуй, и вправду не было. Вот дед! Вот зараза! Мы, как гады, копаем вглубь, а он, падла, по горизонтали чешет.
— Сенюшкин. Ибрагимов. И ты, зоотехник. Все к тому холмику. Быстро. Копать.
Солнце планеты стояло в воздухе неподвижно. Казалось, — оно забыло, что существуют законы движения. Тень от ракеты, как упала когда-то, развернувшись на земле мутной пепельной полосой, так и продолжала лежать.
Холмик скоро исчез, обернувшись могильной ямой.
По черенкам лопат, по их зазубренным, неточеным лезвиям скатывались горошины пота. Люди трудились. Солнце стояло. Поляна превращалась во вспаханное поле. Земля знала, что делает.
— Вот он. Всем туда. Гершток. Ибрагимов.
И опять: пот, труд, могила.
— Ушел. Ну зараза! — Давыденко сплюнул в очередную вырытую траншею. — Нет, так дело не пойдет.
Плевок еще не впитался в землю, а лейтенант зигзагами, как положено, уже ковылял к ракете. Подойдя к самому борту, он снял с ремня стереотрубу и с размаху ударил ею по обгорелой обшивке. Потом ударил еще. Второй удар был короче. Сделав два условных удара, лейтенант задрал голову вверх и заорал что есть мочи:
— Там, на борту! Срочно спускайте экскаватор. Закопался чертов экспонат, без экскаватора не отроешь.
— Спускаем, — послышалось с высоты.
— А вы… — Лейтенант оглянулся на расслабившихся без дела работников. — А вам…
Договорить он не успел. Хорошо, вовремя отскочил в сторону. Запрошенная машина уже дрожала с ним рядом, оправляясь после скоростного падения.
Вверху на стреле грузового крана завивался мелкими кольцами лопнувший от натуги трос.
Это был малогабаритный землеройный автомат типа «Урал», управляемый голосом.