Космическая одиссея
Шрифт:
— Это так, — побледнев, ответил верховный приспешник.
До него только сейчас дошло, какими неприятностями грозит для него появление этого нового экземпляра.
— А теперь ты снова будешь утверждать, что это и есть последний?
— Не осмелюсь, — промолвил Кромгокрик, уже пожалевший о том, что поспешил сообщить весть, которая, как ему показалось должна была обеспечить тому, кто ее принес, милость великого господина и могучего вождя.
— Но ведь раньше-то ты это утверждал!
— Я ошибался, — глухо сказал верховный приспешник. Не поднимая
— А ты знаешь, что происходит с моими слугами, которые позволяют себе роскошь ошибаться?
— Знаю, — едва слышно ответил Кромгокрик. И содрогнулся.
— Значит, знаешь? — голос Бабожбаба был елейно ласков, но от этой ласковости у приспешника мороз бежал по коже.
— Да.
И Кромгокрик сильно ударился головой об пол. Как настоящий придворный, он в совершенстве владел всеми приемами бития головой об пол, можно сказать, достиг в этом деле совершенства. Хорошо понимая, что вляпался в неприятную ситуацию из-за того, что не предугадал реакции своего господина, он пытался поправить дело за счет своего мастерства.
Удар головой, который он собирался нанести, должен был стать одним из тех ударов, которые даже настоящие мастера наносят всего несколько раз за свою жизнь. Он должен был вызвать грохот такой силы, которого еще не раздавалось под сводами дворца Бабожбаба, одновременно не принеся приспешнику почти никакой боли. Ему следовало быть почти молниеносным в первой фазе, что неоспоримо свидетельствовало о мастерстве наносящего удар, и медленным, изящным, ритуально печальным в заключительной фазе, когда голова бьющегося выходит из соприкосновения с полом.
Нанося этот удар, Кромгокрик надеялся спасти свое положение, но снова допустил ошибку. В то мгновение, когда его голова достигла нижней точки удара, выяснилось, что на участке пола, который он выбрал для демонстрации своего мастерства, находится крупный бриллиант. И, конечно, камень пришелся как раз в центр лба Кромгокрика. Соприкосновение с бриллиантом полностью исказило звук. Вместо того чтобы быть почтительно громким и сухим, он получился отвратительно чавкающим и неприличным. Боль от удара была так сильна, а осознание ошибки столь нестерпимым, что, больше не издав ни звука, верховный приспешник потерял сознание и ничком повалился на усыпанный бриллиантами пол.
Великий господин поморщился.
С сожалением подумав, что даже самые вышколенные слуги время от времени полностью деградируют и нуждаются в замене, он стал ждать, когда неудачник поднимется и выползет из зала. Согласно обычаю, как опозорившийся перед своим повелителем, он должен был решить свою судьбу сам и отправиться к огненному озеру, находящемуся на самых границах подземного дворца Бабожбаба.
Тяжело встав с трона, могучий вождь протопал к телу своего приспешника и пнул его в бок носком золоченой туфли. Тот не проявил признаков жизни.
«Вот ведь какой негодяй, — подумал великий господин, наклоняясь к телу Кромгокрика и оттягивая
Рассеянно прикидывая, какой бы казни подвергнуть глупого приспешника, он вгляделся в совершенно неподвижным глаз Кромгокрика и вдруг осознал, что тот и в самом деле без сознания. Болес того, ссадина на лбу приспешника неоспоримо свидетельствовала, что тот в самое ближайшее время обзаведется шишкой размером с лимон.
Это озадачило Бабожбаба.
Вернувшись на трон, он глубоко задумался.
Получалось, что его приспешник нанес самый настоящий удар об пол с намереньем нанести себе вред. Такого за время царствования Бабожбаба еще не случалось. О чем же это свидетельствовало? О том, что приспешник здорово испугался? О том, что он глуп? Или о том, что тот выдумал новый вид битья об пол?
Это надо было выяснить, и поэтому великий господин решил подождать и не вызывать пока стражу.
Задумчиво поглаживая бороду, он глядел на распростертое тело приспешника и ждал, когда тот придет в себя.
Это произошло минут через пять.
Кромгокрик зашевелился, глухо застонал и наконец сел на пол, обводя зал бессмысленным взглядом. Понадобилась целая минута, чтобы он пришел в себя и осознал, где находится. Когда это случилось, приспешник снова пал ниц перед своим царем.
— Гм, — сказал тот, не зная с чего начать. — Ну-ка, мой верховный приспешник, скажи-ка мне… гм… что это за чудной удар ты нанес головой?
Моментально сообразив, что господин уже забыл о его оплошности, Кромгокрик распростерся еще ниже и ответил:
— Это было сделано, чтобы показать нашему могучему вождю, как я его люблю, и на что я ради него могу пойти. Правда, удар получился неудачным, за что я еще раз прошу меня простить.
— Как? — разочарованию Бабожбаба не было предела. — Это был всего лишь неудачный удар?
Сверхъестественным нюхом придворного учуяв, что появились шансы как-то поправить свое дело, приспешник сказал:
— Да, мой господин. Поскольку у меня, ничтожного, еще нет большого опыта, я выбрал бриллиант, о который саданулся головой, не совсем подходящею размера. В следующий раз я эту оплошность исправлю.
— Да, но какой смысл в таком ударе, ведь звук от него получается гадким и для слуха неприятным?
Тут уж Кромгокрику не нужно было даже думать. Он уловил, что было нужно его вождю, и теперь, чувствуя, что на него снизошло вдохновение, отвечал без запинки.
— Зато какой в этом богатый смысл! Ведь я ударился головой о бриллиант, украшавший ваш дворец, тем самым упомянув о восемьдесят втором правиле этикета, касающемся почитания собственности своего господина и седьмом принципе, упоминающем о желательности нанесения себе увечий в его же славу. Тем более, учитывая объект, который вошел в соприкосновение с моим лбом, а им является драгоценный камень, по красоте уступающий лишь вашей сиятельной персоне, этот ритуальный удар становится чем-то просто необходимым.