КОСМИЧЕСКИЕ ДЕТЕКТИВЫ. СБОРНИК РАССКАЗОВ
Шрифт:
Пусть не говорят при нем о какой-то дикарской машине времени, так Чарли начал. Он, Чарльз Гриценко, – физик и инженер, а не писатель фантастических повестей. Его захватывают лишь реальные возможности науки, а не заоблачные полеты неупорядоченного мечтательства. Переброс больших материальных масс из настоящего в будущее или, тем более, в прошлое – детская сказочка. И столь же далеки от реальности все воображаемые конструкции, названные машинами времени. Цель Института Экспериментального Атомного Времени, между прочим, состоит и в том, чтобы доказать вздорность подобных сказок. Да, конечно, мы в своих установках искусственно меняем ток времени – то замедляем, то ускоряем его. Но это совершается лишь в недрах атома. Эксперименты с ядерным временем мы освоили, теперь шагнули из теснин
Время – это всеобъемлющая река, в ней плывут все события жизни, продолжал Чарли – научный соловей, увлеченный только своей песней и не слышащий ничего больше. Иначе он бы заметил, что Рой Васильев слушает его вовсе не так внимательно, как можно было ожидать.
А Рой тем временем бросал на меня быстрые взгляды, словно проверяя, какое у меня впечатление от вдохновенной речи моего начальника; я также – и по возможности незаметно – пытался определить, что думает сам Рой. И уж конечно, Чарли и помыслить не мог, что Рою известно все, о чем ему говорят, что он дьявольски осведомленный парень, этот невозмутимый следователь, и ловко прикрывает свою эрудицию ширмой внешнего интереса. Вдруг развернувшаяся безмолвная борьба – борьба между Роем и мной – до Чарли и намеком не доходила, меня самого она застала врасплох; я молчаливо защищался, не было иного выхода – ведь дело, в конце концов, касалось не только меня. Ни один звук, ни одно движение не говорили о разгоревшейся схватке. Был именно тот случай, когда пси-поле собеседника, я скажу сильней – противника, ощущается без специальных датчиков, фиксируется не на ленте самописца, а реакцией души. Я уже знал, что отныне проницательное, как удар копья, понимание Роя направлено в меня как в фокус тайны. И что он, не думая это показывать Чарли, знает, что мне об этом известно. Чарли выстраивал для Роя стартовую площадку, чтобы облегчить тому понимание. Но если бы я мог закричать: «Перестань, не ведаешь, что творишь!» – я бы крикнул.
Да, время – это всеобъемлющая река Вселенной, вдохновенно доказывал Чарли. Но каждая река слагается из тысяч струй, ее колеблют миллионы волн. Именно так обстоит дело и с могучей рекой нашего общего физического времени. Оно складывается из миллиардов локальных времен, в нем слиты мгновения ядерных превращений, атомных взаимодействий, молекулярных реакций, каждая мельчайшая молекула, каждая атомная комбинация частиц, каждая упорядоченная молекулярная микроструктура атомов вливается в общий поток времени своим крохотным ручейком. Нет, мы еще не способны повелевать суммарным временем, величественным потоком, текущим в космосе из прошлого через настоящее в будущее, мы плывем в нем безвольной щепочкой, куда нас бросают волны: кораблей, прокладывающие самостоятельный путь в этой грандиозной реке Вселенной, долго еще не сконструируют. Но в глубочайших глубинах потока космического времени мы уже способны кое-что сделать. В наших лабораториях мы замедляем и ускоряем течение ядерного и атомного времени. Отдельные атомы искусственно, раньше их соседей, выдвигаются в будущее, так же искусственно задерживаются в прошлом. Но дальше эксперименты пока не идут. В отчетах института за прошлый год указано: «Методы воздействия на кванты времени найдены, методы слияния искусственно деформированных квантов времени в единый микровременной поток разрабатываются».
Рой задумчиво сказал:
– Стало быть, вы все же нашли способ преобразования настоящего в прошлое или будущее?
Слишком элементарное толкование, возразил Чарли. Оно отдает все той же примитивной машиной времени. Что такое настоящее и что такое прошлое и будущее? Настоящее всегда приход из прошлого и уход в будущее, это разрез по живой линии временного потока. Прошлое еще живет в настоящем, будущее уже в нем живет. Выход в будущее лишь постепенно ослабляет прошлое, а не уничтожает его сразу и целиком. Поэтому изменение временного тока отдельных атомов не выбрасывает их сразу из молекул, а лишь ослабляет связь с остальными частями молекулы. Молекула как бы расшатывается. Она уже частично в будущем, еще частично в прошлом. Но любая разновременность грозит разрывом структуры. Здесь база для многих опасностей.
– Сколько я понимаю, друг Чарльз, сейчас мы подходим к вашей гипотезе взрыва на энергоскладе, – сказал Рой. – В докладе Земле вы только осторожно упомянули о ней. Сейчас, вероятно, разовьете подробней?
– Вы не ошиблись, Рой, я перехожу к моей концепции катастрофы. В этой связи должен поговорить о Павле Ковальском, помощнике Эдуарда Барсова. Павел обеспечивал экранирование нашего института. Вас, конечно, информировали, что лаборатория Эдуарда называется лабораторией стабилизации времени. В ее программу входит поддержание постоянства поля времени – в той мере, какая нужна, чтобы волны времени не превосходили безопасного предела. И Павел взял на себя охрану окружающего институт пространства от выноса наружу хроноколебаний. Он не один год надежно вел свое дело, но вот допустил какой-то просчет, и пульсирующая волна атомного времени вырвалась острым лучом в направлении энергосклада, который, к сожалению, находился слишком близко от института. Так произошло нарушение спокойного тока внутреннего времени воды. Павел собственным телом, как экраном, погасил пульсацию времени, но было уже поздно: вода на складе высвободилась из чудовищного сгущения, а в клетках самого Павла произошел разрыв биологического времени. Спасти его мы не сумели.
– Как, по-вашему, произошла деформация атомного времени сгущенной воды: в будущее или прошлое? – спросил Рой.
– В прошлое. Ибо в обозримом будущем сгущенная вода должна оставаться сгущенной водой, если не производится энергосъема с ее поверхности. А в прошлом было время, когда сгущенная вода была просто водой. Достаточно возвратить ее в это время, даже в одно мгновение этого времени, чтобы мигом высвободилась вся чудовищная энергия сгущения, что, к несчастью, и произошло.
Рой Васильев задумался. Чарли бросил на меня вопросительный взгляд: убедительна ли аргументация? Я взглядом же успокоил его: отличная речь, возражений по существу гипотезы не будет.
Рой заговорил медленно, как бы вслушиваясь в каждое произносимое слово:
– Возражать вам не могу, да и не хочу. Гипотеза, вероятно, правильная. А объяснение откровенное. Вы не ждете, чтобы вам предъявили обвинение, вы сами признаете свою вину.
– Свою часть вины, – поправил Чарли. – В конечном итоге авария произошла от недостаточного экранирования трансформаторов времени. Это мой просчет. Постараюсь больше не допускать таких просчетов.
– Вы продумали, как повысить безопасность?
– Конечно. Новый энергосклад строится подальше от нас. Вы могли заметить, что около столовой заканчивают здание, это для него. Между прочим, вас не удивило, что все мы едим в столовой, отдаленной от институтов? На этом настояли биологи, они боялись заражения пищи вблизи их лабораторий. Мы, как и они, будем удалять все, что не имеет непосредственного касательства к нашим экспериментам. А экранирование лабораторий от пульсаций времени усилено, за этим следит Эдуард Барсов.
Рой наконец обратился ко мне:
– Что вы добавите к объяснениям друга Чарльза?
– Решительно ничего, – спокойно ответил я.
– Значит, вы с ним полностью согласны?
– Полностью согласен.
– Друг Чарльз, по-вашему, исчерпал проблему?
– Мне добавить нечего, – повторил я.
Рой, казалось, хотел спросить что-то еще, но передумал. Он теперь говорил снова с одним Чарли, так демонстративно игнорируя мое присутствие, что мой начальник, опасался я, должен был это почувствовать. Но Чарли и не заметил, что Рой поворачивается ко мне чуть ли не спиной.
– Буду думать, друг Чарльз, – сказал Рой. – Вы наполнили меня интереснейшей информацией, надо ее переварить. Когда приду к какому-либо решению, снова с вами посоветуюсь.
Мы ушли из гостиницы, и по дороге Чарли радостно сказал:
– Он, наверно, думал, что мы будем юлить, оправдываться заранее. А мы обрушили на него правду, нигде не затесывая ее острые грани. Он ошеломлен, это минимум.
– Будет еще и максимум, – сказал я. – В максимуме, очнувшись от ошеломления, он может счесть недостаточными наши защитные меры. Подумай об этом.