Космический десант
Шрифт:
– Не понимаю, – сказал Ложкин.
– Вы, товарищ, видно, далеки от проблем животноводства, – вмешался Иван Хата. – Ни черта не понимаете, а критикуете. Нам мамонт совершенно необходим. Для нашей природной зоны.
– Жили без мамонта и прожили бы еще, – упорствовал Ложкин.
– Эх, товарищ Ложкин. – В голосе Хаты звучало сострадание. – Вы когда-нибудь думали, что мы имеем с мамонта?
– Не думал. Не было у меня мамонта.
– С мамонта мы имеем шерсть. С мамонта мы имеем питательное мясо, калорийное молоко и даже
– Но главное, – воскликнул Минц, – бесстойловое содержание! Круглый год на открытом воздухе, ни тебе утепленных коровников, ни специальной пищи. А подумайте о труднодоступных районах Крайнего Севера: мамонт там – незаменимое транспортное средство для геологов и изыскателей.
Прошло еще три месяца.
Однажды к дому № 16 по Пушкинской, где проживал Лев Христофорович, подъехала сизая «Волга», из которой вышел скромный на вид человек средних лет в дубленке. Он вынул изо рта трубку, поправил массивные очки, снисходительно оглядел непритязательный двор, и его взгляд остановился на Ксении Удаловой, которая развешивала белье:
– Скажите, гражданка, если меня не ввели в заблуждение…
– Вы корреспондент будете? – спросила Ксения.
– Вот именно. Из Москвы. А как вы догадались?
– А чего не догадаться, – ответила Ксения. – Восемнадцатый за неделю. Поднимитесь на второй этаж, дверь открыта. Лев Христофорович отдыхает.
Поднимаясь по скрипучей лестнице в скромную обитель великого профессора, журналист бормотал: «Шарлатанство. Ясно шарлатанство. Вводят в заблуждение общественность…»
– Заходите, – откликнулся на стук профессор Минц.
Он в тот момент отдыхал, а именно: читал «Химию и жизнь», слушал последние известия по радио, смотрел хоккей по телевизору, гладил брюки и думал.
– Из Москвы. Журналист, – сказал гость, протягивая удостоверение. – Это вы тут мамонтов разводите?
Журналист произнес это таким тоном, словно подразумевал: «Это вы водите за нос общественность?»
– И мамонтов, – скромно ответил профессор, прислушиваясь к сообщениям из Канберры и радуясь мастерству лучшего в сезоне хоккеиста.
– С помощью… – журналист извлек из замшевого кармана записную книжку, – ретро, простите, генетики?
Доверчивый Минц не уловил иронии в голосе журналиста.
– Именно так, – подтвердил он и набрал из стакана в рот воды, чтобы обрызгать брюки.
– И есть результаты?
Минц провел раскаленным утюгом по складке, поднялось облако пара.
– С этим надо что-то делать, – сказал Минц. Он имел в виду брюки и ситуацию в Австралии.
– И все-таки, – настаивал журналист. – Можно взглянуть на ваших мамонтов?
– А почему бы и нет? Они в поле пасутся. Добывают корм из-под снега.
– Ясно. А еще каких-нибудь животных вы можете вывести?
– Будете проходить мимо речки, – сказал Минц, – поглядите в полынью. Там бронтозавры. Думаем потом отправить их в Среднюю Азию для расчистки
В этот момент в окно постучала длинным, усеянным острыми зубами клювом образина. Крылья у образины были перепончатые, как у летучей мыши. Образина гаркнула так, что зазвенели стекла и форточка сама собой открылась.
– Не может быть! – сказал журналист, отступая к стене. – Это что такое? Мамонт?
– Мамонт? Нет, это Фомка. Фомка – птеродактиль. Когда вырастет, размахнет свои крылья на восемь метров.
Минц отыскал под столом пакет с тресковым филе, подошел к форточке и бросил пакет в разинутый клюв образине. Птеродактиль подхватил пакет и заглотнул, не разворачивая.
– Зачем вам птеродактиль? – спросил журналист. – Только людей пугать.
Он был уже не так скептически настроен, как в первый момент.
– Как зачем? Птеродактили нам позарез нужны. Из их крыльев мы будем делать плащи-болоньи, парашюты, зонтики, наконец. К тому же научим их пасти овец и охранять стада от волков.
– От волков? Ну да, конечно… – Журналист прекратил расспросы и вскоре удалился.
«Возможно, это, до определенной степени, и не шарлатанство, – думал он, спускаясь по лестнице к своей машине, – но по большому счету это все-таки шарлатанство».
Весь день до обеда корреспондент ездил по городу, издали наблюдал за играми молодых мамонтов, недовольно морщился, когда на него падала тень пролетающего птеродактиля, и вздрагивал, заслышав рев пещерного медвежонка.
– Нет, не шарлатанство, – повторял он упрямо. – Но кое в чем хуже, чем шарлатанство.
Весной в журнале, где состоял тот корреспондент, появилась статья под суровым заглавием:
ПЛОДЫ ЛЕГКОМЫСЛИЯ
Нет смысла передавать опасения и измышления гостя. Он предупреждал, что новые звери нарушат и без того неустойчивый экологический баланс, что пещерные медведи и мамонты представляют опасность для детей и взрослых. А в заключение журналист развернул страшную картину перспектив ретрогенетики:
«Безответственность периферийного ученого и пошедших у него на поводу практических работников гуслярского животноводства заставляет меня бить тревогу. Эксперимент, не проверенный на мелких и безобидных тварях (жуках, кроликах и т. д.), наверняка приведет к плачевным результатам. Где гарантия тому, что мамонты не взбесятся и не потопчут зеленые насаждения? Что они не убегут в леса? Где гарантия тому, что бронтозавры не выползут на берег и не отправятся на поиски новых водоемов? Представьте себе этих рептилий, ползущих по улицам, сносящих столбы и киоски. Я убежден, что птеродактили, вместо того чтобы пасти овец и жертвовать крыльями на изготовление зонтиков, начнут охотиться на домашнюю птицу, а может быть, на тех же овец. И все кончится тем, что на ликвидацию последствий непродуманного эксперимента придется мобилизовать трудящихся и тратить народные средства…»