Шрифт:
Пассажирский лайнер, полого забирая влево, делал гигантский круг над степью. За консолями длинных вибрирующих крыльев струился полуденный воздух, нагретый южным солнцем. Легкий металл, в который был одет фюзеляж самолета, отсвечивал голубизной. Над винтами четырех двигателей дрожали световые блики. Лайнер снижался, постепенно теряя высоту. Его первый и третий салоны пустовали, и только в среднем сидели двадцать пассажиров в военной форме, какую летом носят в южных гарнизонах нашей страны. Среди них — две молодые женщины в легких с открытыми воротниками рубашках и синих юбках. Матерчатые погончики на их плечах были увенчаны знаками различия старшего лейтенанта.
—Вот мы и завершаем маршрут, товарищи, — сказал седеющий полковник с густыми, зачесанными назад волосами и шрамом над правой крутой бровью. — Под крылом Степновск, идем на посадку. Приглядитесь с воздуха к нашему новому местожительству. Все-таки целое лето будем здесь обитать.
Двадцать человек прильнули к иллюминаторам, а полковник добавил:
– Я попросил командира корабля сделать лишний круг над аэродромом. Холостой заход, так сказать.
– Что такое холостой заход, Павел Иванович? — засмеялся зеленоглазый подполковник с редким, отливающим медью зачесом, не оставлявшим сомнений в том, как тщательно ухаживает за ним хозяин. — У меня уже давно дети. У Кострова и Дремова — тоже. Нас нельзя призывать к холостому заходу. Разве вот двоих вы, товарищ замполит, можете на это толкнуть — Алешку Горелова да Женю. Больше холостяков нет. Даже Маринка и та...
– Перестань, Андрюша! — вспыхнула смуглая женщина — старший лейтенант и застенчиво отлога глаза. — Тебя всегда невпопад прорывает.
– Чудак Андрей, — без улыбки заметил широколицый подполковник, — не раскрывай своего послевоенного происхождения. Полковник Нелидов называет вещи своими именами.
– Пожалуй, так, — согласился Нелидов. — Во время войны на холостом заходе летчики погибали. Было. Даже меня зенитка поцеловала, — прибавил он мягко и прищурил глаз над шрамом. — А назначение холостого захода на войне — присмотреться к цели перед атакой. Вот и мы должны присмотреться.
—Сдаюсь, — примирительно протянул шутник.
Плотно прильнувшие друг к другу женские головки, светлая и черная, закрыли иллюминатор.
– Смотрите, смотрите! — закричала звонкоголосая Женя Светлова. — Верблюды идут! Целый караван. У самого аэродрома. Вот это экзотика!
– А вон поле для парашютных прыжков,—отметила ее подруга, — оно начинается сразу за большим аэродромом.
– Где? — недоверчиво протянул горбоносый Игорь Дремов. — Подвинься, Локтев, ничего не вижу. Все своей фигурой боксерской закрыл. Ты что-нибудь видишь, Горелов?
– То же, что и все, — улыбнулся Алексей Горелов.— Зрелище весьма любопытное. Перед такой степью блекнут любые представления о времени и пространстве.
– Почему о времени, философ? — колко уточнил зеленоглазый подполковник. — Ну пространство, я понимаю. А время?
– А ты подумай, — лениво посоветовал Горелов, продолжая пристально смотреть в иллюминатор.
Чернявая Марина весело захлопала в ладоши, и на ее смуглых щеках заплясали ямочки.
—До чего ж, Субботин, у тебя замедленная реакция! — засмеялась она. — Я и то сразу догадалась.
– Конечно, при взгляде на эту степь ты — хочешь не хочешь — должен о времени и пространстве подумать.
Раньше кочевник пересекал ее на своем верблюде за год, а наш «илюша» покрыл расстояние от Москвы до Степновска всего за каких-то несколько часов. Вот и пала к ногам человечества даль необъятная оттого, что покорилась Людям.
—Ты еще о первой космической скорости загни, Маринка, — добродушно проворчал Субботин, — или что-нибудь насчет светящихся частиц из своей недописанной
диссертации.
Алеша Горелов, пропуская их веселую перебранку мимо ушей, продолжал вглядываться с безоблачной высоты в необъятную панораму степного края. Кто-то аккуратно провел прямые линии аэродромных дорог, вычертил квадратики белых зданий авиагородка и полоски улиц. Излучина широкой реки и ее поросшие серым кустарником берега с желтыми языками отмелей, выступающих местами до самой середины, оживляли безлюдную необъятную равнину, лишь кое-где изрезанную балочками и лощинами. Виднелись редкие юрты. Возле них пестрели пасущиеся стада. Алеша перенес взгляд правее и увидел скопление белых, густо лепившихся у берега реки зданий Степновска, большое поле аэродрома, обозначенное скрещением двух бетонированных полос и самолетными стоянками, а чуть подальше — другое поле с выложенным для приземления парашютистов белым круг.ом. Вдали от аэродрома и Степновска в миражном мареве то возникали, то угасали контуры еще одного большого городка, такого неожиданного в этой степи.
—Павел Иванович, а там что? — спросил Горелов у Нелидова.
Полковник тыльной стороной ладони притронулся к шраму:
— На горизонте, что ли?
—Да.
— Геологи раньше обитали.
– В этой степи?
– Разумеется.
— И что же они тут делали?
Нелидов пожал плечами:
— Странный вопрос. Это же не далекая Сахара, в которой только атомные взрывы можно производить да финики выращивать у оазисов. Среднеазиатская степь щедрая. В ней и ископаемых немало.
—А теперь что там?
Замполит пожал плечами:
—Не знаю, Алексей Павлович. По-моему, какое-то мирное поселение.
За спиной у полковника Нелидова выросла фигура второго пилота. Он осведомился, можно ли запросить разрешение на посадку. Нелидов утвердительно кивнул седеющей головой. Лайнер вздрогнул, меняя курс. Левый борт машины уходил от солнца, и на толстом плексигласе круглого окна Горелов на мгновение увидел четкое отражение своего лица. Серые глаза под широким разлетом бровей, курчавые волосы, взбегающие над бугристым лбом, мягкий очерк подбородка — все было прежним, если не считать, что в глазницах уже легли морщинки не то от усталости, не то от напряжения, а скорее, от этих последних, нелегко прожитых в особом отряде лет. «Прежний и не прежний Алешка», — подумал он о себе.
Лайнер, упрямо кренясь, шел на посадку. Оставались до нее считанные минуты. Пять, может, шесть, не больше. Оттого, что хвост самолета резко взбалтывался на разворотах, в заднем салоне подрагивали мешки с пара плотным снаряжением.
«А почему же я не прежний? — спросил самого себя Горелов. — Неужели только потому, что прорезались под глазами лучики вот этих морщин, а на кителе серебрится ромбик выпускника военно-инженерной академии? Или потому, что на погонах появилась четвертая, капитанская звездочка? Вздор! — резко оборвал он себя. — При чем тут внешность? Человек меняется внутренне. Беднее1 или богатеет. А я? Разбогател или оскудел?» И Алеша задумался. Нет, не зря прошли эти годы. Он вспомнил Верхневолжск и тот день, когда бросался к машине Гагарина с конвертом в руке, в котором была изложена просьба «взять в космонавты». Наивная юношеская просьба. Потом вспомнил Соболевку, погибшего друга Васю Комкова, себя, спасающего горящий истребитель, сурового, но такого доброго комдива Ефимкова, случайное, счастливое направление в отряд генерала Мочалова...