Костёр в белой ночи
Шрифт:
Близилось возвращение. Михаил заранее отправил письмо Лизе, чтобы она прилетела во Владивосток на встречу. Она ответила, что очень хочет прилететь, но всё-таки думает, что лучше увидеться в Москве. Билет до Владивостока дорог, а им предстоит столько совершенно необходимых трат: и одеться надо, и купить ему кабинет для новой квартиры, которую обещают к праздникам.
И всё-таки она прилетела. Михаил не поверил глазам: стоит на пристани, среди встречающих его красивая, чертовски красивая Лизка. Лёгонькая шубка на плечах, волосы, золотые её волосы, разметались по ветру, и она придерживает их узкой в чёрной перчатке ладонью. Лизка,
– Что с тобой, дед? – крикнули ему.
Лиза не узнала. Она тоже бежала. Он остановился, распахнул объятия – Лиза мимо, потом резко остановилась, словно наткнулась на его отчаянный взгляд, повернулась:
– Миша, ты?! Это ты!
Широкая борода закрывала всё лицо Михаила, ниспадала на грудь. Бросились друг к другу. Она шептала:
– Миша, Миша… Люди смотрят… Неудобно, – и, высвободившись из его объятий, очень строго: – Сейчас же сбрей! Не выходя из порта, сбрей.
Михаил снова обнял её, целуя, слушая сбивчивый требовательный шёпот.
А потом, когда шли по причалу, она восторженно сообщила:
– Знаешь, удалось схватить командировку. Как здорово, да?!
– Здорово! Молодец, что приехала, – но что-то тихонько-тихонько кольнуло в сердце.
Всё как нельзя лучше развивалось в его жизни. Одобренная Стариком докторская (это в тридцать два года-то), назначение учёным секретарём института, серьёзная и большая статья, опубликованная в «Центральном научном вестнике», наделавшая шуму и доставившая беспокойств и хлопот Лизе (кому-то надо было звонить и объяснять, от кого-то принимать поздравления и знаки внимания, выслушивать по телефону длиннющие советы испытавших всё и вся жён учёных мужей и т. д. и т. п.).
Признание. Оно не бывает общим, хотя в обиходе и даже в серьёзном мы говорим: пришло общее признание. Признание не бывает общим, оно бывает только твоим, когда ты сам веришь в свои силы, в правоту своего дела. Михаил верил.
Всё складывалось в его жизни как нельзя лучше. И всё рухнуло разом. Из-за неумения промолчать вовремя, поддакнуть впору, из-за необузданной его страсти всегда говорить всё, что думает.
Лиза долго и кропотливо готовила встречу – семейный обед. Она положила столько сил и умения на то, чтобы свести воедино людей, не встречавшихся друг с другом, но очень нужных, по её мнению, друг другу. Она совершила невозможное, и в их новой квартире состоялся тот памятный обед. После которого, так считала Лиза, всё неузнаваемо изменится в их жизни. Оно неузнаваемо и изменилось, только совсем не так, как хотелось Лизе.
Тогда неожиданно и тяжело заболел Старик. И директором их института, так же неожиданно, был назначен доктор Зарождатский – человек преуспевающий, стремительно делающий карьеру. Человек крайностей, решительный, наделённый безмерным ораторским талантом, прекрасно ориентируясь в научной конъюнктуре, он разом как-то оттеснил прежние авторитеты и стал первым лицом в биологии.
Лиза, зная неуживчивый характер мужа, его «тупую» прямоту, приверженность к старой школе Тимофеева (Зарождатский был представителем другой школы), со всей яростью своего деятельного характера бросилась на помощь супругу. Она решила сблизить Михаила и Зарождатского, меж которыми уже тогда «пробежала кошка». Оба – и директор института, и учёный секретарь – настороженно относились друг к другу. Люди разных научных школ, они были противоположны друг другу и по характерам, и по взгляду на жизнь. Единственное, что соединяло их, была работа. Сугубо деловые отношения, где каждый отстаивал свою точку зрения, каждый защищал свою правоту, но вынужден был уступать объективной правоте дела, позволяли им общаться друг с другом. Во всём остальном они были антиподами.
Лиза взвалила на свои плечи невыполнимое: свести этих людей вне работы. Она хорошо знала к тому времени доктора Зарождатского, он был очень популярен среди журналистов, была знакома с его женой и даже несколько раз встречалась с ней у общей подруги. Ей не представило особого труда пригласить Зарождатских на новоселье и заручиться их согласием. Михаилу она ничего не говорила об этом приглашении, боясь (и не без основания), что тот одним необдуманным махом разрубит все её хитросплетения. На этом обеде должны были быть и супруги Орловы. Иван Иванович Орлов курировал институт. И Бляхины – он молодой членкор Академии наук, она солистка ГАБТа. Должен был быть и журналист Касаткин, без которого – об этом говорили шёпотом, но настойчиво – не обходился ни один приём и ни один визит за границу.
Лиза считала, что, собрав у себя такое общество, она разом вытащит неотёсанного своего супруга на белый свет. Михаил, работая учёным секретарём института, по-прежнему мало интересовался тем, как он выглядит и каким кажется. Он признавал деловые отношения только в реальном деле, не предполагая даже, что, занимая достаточно высокую должность в институте, таком крупном и влиятельном, как их, надо ещё иметь и «хорошее» о себе мнение.
Новоселье состоялось на следующий день после серьёзного разговора с Зарождатским. Они крепко поспорили, не скупясь на душевные эмоции, и Вадим Вадимыч Зарождатский, заканчивая разговор, выпалил:
– Хорошо, я согласен закончить этот разговор даже завтра. Да-да! Завтра!
– Завтра воскресенье, – Михаилу надо было обязательно завершить этот разговор.
– Да, в воскресенье, у вас на обеде. Мы, кажется, приглашены с женой к вам на новоселье, – и Зарождатский выбежал из кабинета.
– Лиза, у нас завтра будут Зарождатские? – спросил жену, едва открыв дверь.
– Да, а ты разве против?
– Наоборот. Мы с ним должны закончить один разговор, – откликнулся, весело проходя в кабинет.
Лиза расплылась в улыбке.
– Как всё отлично, как всё замечательно получилось!
…И они закончили этот разговор.
…Ночью, лежа рядом с неестественно выпрямившейся женой, Михаил услышал её шёпот:
– Для чего ты это сделал?
– Я сказал ему правду! – он ответил ей в полный голос, даже чуть громче.
– Тише, соседи услышат.
– Пусть услышат!
– Не смей так кричать, – срывающимся шёпотом прошипела Лиза и села на край кровати.
– Я не кричу, но и ничего не хочу скрывать. Повторяю: я сказал ему правду!
Он уже кричал. Все клокотало в нём и требовало выхода. Мир, словно бы качнувшись, пополз куда-то по наклонной.
– Псих!
– Нет, я не псих! Не псих я. Я сказал правду! Правду! Правду!
– Пьяный вонючий хорёк! – Лиза выругалась.
– Почему хорёк? – чувствуя, что его начинает душить смех, спросил, давя в себе этот приступ истерического смеха.
– Твоя правда – это правда сидящих по норам хорьков. Хорёк!.. Хорёк!.. Хорёк!.. – вдруг закричала она и затопала ногами. – Пошёл вон, хорёк!