Кости
Шрифт:
– Ох, ёп! – выпрямившись, он схватился за сердце. – А ты что здесь забыла?
Вглядываясь впотьмах в лицо Маши, Федя прерывисто задышал.
– Или тоже кажешься мне? – до сих пор не разобравшись, сон это или явь, мужик приставными шагами обошёл соседку.
– Иди, она тебя ждёт, – Маша говорила шёпотом, словно убаюкивала бдительность Феди. – Иди. И поздравляю, папаша.
Поцеловала оторопевшего соседа в щёку и убежала. Федька перекрестился. Что за диво? То Игнат, а теперь и Машка…
– Бр-р, – встряхнув головой, мужик поплыл в комнату, чтобы прилечь на постель.
– А-а, вернулся, – жена не спала. Она
– Значит, врач всё же был, – плюхнувшись на край кровати, Федя сглотнул. – Приболела, да?
– Погоди, всё нормально, – белые зубы Зинки сверкали от лунного света, пробирающегося сквозь тонкую занавеску. – Федя, друг мой ситный. Ты не поверишь, но… вот. – развернув простыню, женщина показала младенца.
Федя отпрыгнул, вытаращив глаза на живой комок с маленькими ручками.
– Кто это?
– Дочка наша, – дотянувшись до головы, Зина поцеловала спящую девочку.
– Как? Откуда?
И жена рассказала всё, что произошло полчаса назад. Федя слушал и понимал – это Господь бог послал им ребёнка. И послал так, чтобы ни одна живая душа не знала, дабы не сглазить. Упав на колени, мужик зарыдал от счастья.
Девочку назвали Лидой, в честь матери Зины, которая умерла пять лет назад. Её муж Михаил Борисович живёт один на окраине села и часто навещает дочку, жалуясь на плохое здоровье и двоих детей, переехавших в город и забывших о своём одиноком отце. Татьяна и Елена, отучившись в техникуме, вышли замуж за городских парней, родили детей и раз в год навещали сестру и папу. Когда дети подросли, женщины стали приезжать ещё реже, потому что сельская жизнь не прельщала, и им хотелось всё больше отдыхать на море, а не копаться в огороде, из-за чего портятся маникюр и кожа рук.
– Сейчас бы собрать всех вместе и отпраздновать такую радость, – Михаил пришёл проведать дочь и внучку. – У нас ведь большая семья, дружная… была.
– Пап, не расстраивайся, зато есть мы и наша Лидочка, – Зина качала спящего ребёнка на руках, прохаживаясь по комнате.
– Верно. Дождались-таки внученьку, – умилялся дед, глядя на спокойный свёрток. – А вот Лидия наша не успела.
– Что ж поделать, пап, видно судьба у неё такая. Ну ничего. Лидочка подрастёт, начнёт всё понимать, мы расскажем ей про бабушку, покажем, где она у нас находится…
Входная дверь стукнула, и в хату прибежал десятилетний Сашка – сын соседки Маши.
– Тёть Зин, там мамка зовёт, – он встал в дверном проёме и с любопытством приподнялся на цыпочки. – А можно посмотреть?
Зина подошла к мальчишке, опустила руки и показала девочку.
– А чего она такая… рыжая? – удивился мальчик.
– А её солнышко поцеловало, – с усмешкой ответила Зина. – Ну, беги. Я скоро подойду.
Сашка скрылся за шторкой, а Зина, положив дочку в кроватку, попросила отца посторожить её.
– Иди, иди. Не такой уж и старый. Справлюсь. Пригляжу.
Надев косынку, Зина потопала к Маше. Там её ждал сюрприз. Маша за утро, успела сшить четыре пелёнки из новой простыни.
– Держи, это тебе, – передав пелёнки, она заторопилась бежать на работу. – Крестить-то будете?
– А как же. Возьмём тебя в крёстные, – обрадовала Зина, поглаживая белую сложенную ткань.
– Спасибочки, – приобняв соседку, Маша побежала на ферму.
Вернувшись в дом, Зина застала отца спящим. Улыбнувшись, она положила пелёнки
– Что ты несёшь? Откуда у тебя такие сведения? – подскочив сзади, Мария завопила, как сумасшедшая.
Женщины, выслушивавшие сплетни, замерли от страха. Глаша натянула ехидную улыбку и повернулась всем телом.
– И где я не права? – поставила ладони на бока. – Нагуляла, а потом на мужика скинула. Разве не так?
– Да чтоб у тебя язык отсох, сплетница! – Маша вскипала, как вода в чайнике. – И где ты такую новость взяла? По себе, небось, судишь?
– А то ты сама не видала! – задирая нос кверху, кричала Глашка. – Девка-то вся рыжиной покрытая! Откуда, а? Зинку и Федьку смолоду знаю, никто из них таким цветом не грешил! Да и родителей их, когда помоложе были, помню, такие же: сивые да тёмные. А тут вона как, девка в конопушках, волосья, что солнцем обожгло, а ты мне тут про верность втолковать пытаешься!
– А может, у ней прабабка была такой, – громко сказала Агаша, влившись в женское собрание. – У нас случай был. Все брюнеты, а мальчонка сивый родился. Правда, как подрос, волосы чуток потемнели…
– Да иди ты, Агаш, у вашего потемнели, а у этой девки такими и останутся. Фу, и как Зинке не совестно мужу врать? – голосила Щучкина. – Полтинник на носу завертелся, а она любовничка себе завела! Ох и набегался бедный Феденька ночами по кладбищу! Нагоревался, милок, по сыночкам мёртвым! А эта, зараза бесстыжая, в хату другого приводила, вот и прижила рыжуху!
– Так нет в селе рыжих-то, – Агаша не отставала. – Где ж она могла такого найти?
– А кто ж его знает. Может и с городу приезжий был.
– Да чтоб у тебя язык отвалился! – Машу взбесила прилипчивая доярка. – Да чтоб ты ночами в подушку рыдала…
– Да и так рыдает-то, – хихикнула Анна, которой надоел пустой скандал, разразившийся на весь скотный двор. – Ни мужика, ни дитёнка. Вот и собирает, что попало, лишь бы счастливых баб очернить.
– Да ты… – раскраснелась Глашка, услышав о себе чистую правду.
– Рот на замок и за работу, – Анна осталась довольной, что смогла заткнуть бешеную бабёнку. – И ты, Глаш, смотри под своим носом, прежде чем помоями кого-то поливать.
Бабы разбрелись по ферме, а Машка стояла рядом с Анной и благодарила за то, что та вступилась за Зину.
– Да знаю я таких, наглых, – Анна поправила платок на затылке. – Повидала на своём веку. Мужиков у них нет, вот и воют на каждого. Завидно ей, понимаешь? До сорока дожила, а счастья своего так и не встретила.