Костотряс
Шрифт:
Она не дала себе время задуматься, чтобы не пойти ненароком на попятную. Уж на улице как-нибудь можно сориентироваться. Протиснувшись бочком сквозь проем в стене, она задом притворила дверь и вновь вскинула винтовку. Сосредоточься, уйми дрожь в руках… Теперь ты в Сиэтле — настоящем Сиэтле. В компании ужасных тварей, навеки застрявших за стеной… и не менее страшных людей, надо полагать.
Винтовка давала какое-никакое, но чувство безопасности. Сжав ее в руках, Брайар мысленно поблагодарила покойного отца за пристрастие к хорошему оружию.
За последней
— Да что это за улица? — вслух спросила Брайар. Звук собственного голоса успокаивал не больше, чем винтовка. — Что за улица?
Что-то в двери ее насторожило, но что именно, она поняла лишь тогда, когда было поздно возвращаться. Снаружи на двери не оказалось ни задвижки, ни ручки, ни даже замка. Ее устроили таким образом, чтобы войти могли лишь те, кого захотят впустить люди, засевшие внутри.
Брайар ощутила прилив паники. Отступать теперь будет некуда, даже если прижмет. Но ведь она и не собиралась отступать.
Сейчас ее задача — попасть наверх.Добраться до улицы, разыскать дорожные указатели, определиться с местоположением, а потом уж можно трогаться… куда? Что ж. Домой, куда же еще.
Особняк на склоне холма был ее домом совсем недолго, каких-то несколько месяцев. Как удалось ей сегодня выяснить, за стеной и вправду обитали люди, а значит, не подлежало сомнению, что его обчистили до нитки. Однако кое-что полезное там могло остаться. Левитикус понаделал великое множество машин; самые удачные и любимые из них он попрятал в хорошо замаскированных тайниках, проглядеть которые было проще простого.
К тому же о намерениях Иезекииля она знала лишь одно: мальчик хотел наведаться в отцовскую лабораторию и разыскать там улики, снимающие вину с изобретателя Костотряса.
Зик хотя бы представляет, где расположен этот дом?
Брайар склонна была считать, что не представляет; с другой стороны, в его способности пробраться за стену она тоже сомневалась — и совершенно напрасно. Чего-чего, а находчивости у мальчугана не отнять. Сейчас разумнее всего предположить, что ему улыбнулась удача.
Затаившись у подножия выщербленной каменной лестницы, будто на дне колодца, Брайар не торопясь перевела дух, восстанавливая душевные силы. Никто не рвался распахнуть дверь и сцапать ее. До ее ушей не доносилось ни звука — даже лязга и грохота механизмов, оставшихся позади.
Может, не все так плохо.
Выставив ногу вперед, она неслышно опустила подошву на ступеньку. Следующая ступенька была преодолена с той же бесшумностью и плавностью. Пока позволяла ненавистная маска, Брайар краешком глаза посматривала на дверь, медленно уплывающую из виду.
Она слышала немало россказней о трухляках, а в первые дни Гнили видела нескольких собственнолично.
Такие примерно мысли внушала себе Брайар, взбираясь по лестнице.
Ближе к вершине она перешла на четвереньки и до последнего мгновения не поднимала головы. Потом вытянула шею и осторожно выглянула за кромку мостовой, чтобы узнать, что ее ждет.
Никаких ярких тонов, все цвета приглушены. В городе было не настолько темно, чтобы доставать фонарь, но угольно-черные тени стен и крыш грозили в самом скором будущем обратить пейзаж в кромешную полночь.
На уровне ее глаз тянулась развороченная улица, слякотная и скользкая от частых дождей и оседающей Гнили. Кирпичи потрескались и местами расползлись. Мостовая изобиловала ухабами и кочками и была завалена мусором. Разбитые повозки лежали кверху дном, грудами валялись давно истлевшие и основательно расчлененные трупы лошадей и собак — горки липких костей, непрочно связанных серо-зелеными волокнами плоти.
Брайар неспешно повернула голову влево, потом вправо. Видимость в обоих направлениях была так себе. Улица просматривалась самое большее на половину квартала, дальше все скрадывала густая пелена тумана. Куда ее могли завести эти проулки, неизвестно. Север и юг, восток и запад теряют смысл там, куда не заглядывает солнце.
Ни единого дуновения не касалось ее волос. Не было слышно ни шума волн, ни птичьего гама. Некогда тут обитали тысячи птиц — по большей части вороны да чайки, все как одна горластые. Сводный хор пернатых издавал ошеломительный гвалт. Нынешняя тишина неприятно поражала. Ни птиц, ни людей. Ни лошадей, ни машин.
Никакого движения.
Упершись левой рукой, Брайар выбралась из укрытия. Ее кожаные подошвы ступали мягко, не нарушая тревожного безмолвия.
Наконец она встала во весь рост у спуска в подвал.
Единственным звуком был шелест ее же волос, трущихся о ремни и бока маски. Стоило замереть, исчез и этот последний намек на шум.
Она стояла на каком-то склоне. Чуть поодаль тот обрывался и резко уходил вниз. На краю косогора располагались опустевшие торговые ряды. А на обочине, немного повыше, Брайар приметила завалившийся указатель и огромные часы без стрелок.
Значит, это…
— Рынок. Я где-то рядом с Пайк-стрит.
Она чуть не произнесла это вслух, но сдержалась и разве что шевельнула губами. Улица упиралась в рынок. А по ту сторону рынка находился залив… пока стена не отрезала его от набережной.
Очевидно, здание за ее спиной выходило фасадом на Коммершл-авеню. Та когда-то шла вдоль океана, теперь же — вдоль стены. В ближайших нескольких кварталах можно выбирать любую улицу, параллельную Пайк-стрит, и та приведет ее в более или менее нужном направлении.