Костры Тосканы
Шрифт:
— К Савонароле? — переспросил Сандро в недоумении.
— Ну да!
Взгляд вожака Христовых воителей сделался ласковым, даже елейным.
— Наш добрый приор покажет ее всей пастве и обличит в ней все человеческие заблуждения, навлекающие на смертных гнев Божий.
Боттичелли зажал рот ладонью, пытаясь справиться с приступом тошноты. Он приказал себе успокоиться, затем опустил руки:
— Мне кажется, это уже чересчур.
— Вы ошибаетесь, — нагло усмехнулся Аурелиано. — Раскаяние должно быть глубоким и искренним. Если вы его не проявите, чего же ждать от других? Двусмысленность, свойственную языческой живописи, следует заклеймить. — Он явно повторял чужие слова. Мальчишка заткнул руки за пояс и принялся раскачиваться на каблуках.
Сандро, ища сочувствия, огляделся по сторонам, но обнаружил вокруг лишь глумливые физиономии Христовых воителей. Двое-трое монахов деловито перебирали картины. Он сделал к ним шаг, но юнцы встали теснее. На миг Боттичелли овладело безумное желание броситься
60
Семела — в греческой мифологии возлюбленная Зевса, испепеленная молниями неосторожного небожителя, вздумавшего однажды (по коварному наущению Геры) явить ей свое величие.
— Пора начинать, — заметил Аурелиано. — Добрый приор Сан-Марко дает нам знак.
Сандро еще раз покосился на мнимого доминиканца и кивнул:
— Прекрасно. Пусть будет «Юпитер». — Он сдвинул брови. — Чего же вы ждете? Несите эту картину ему.
— Вы должны отнести ее сами. — Углы губ подростка презрительно искривились.
Похоже, его хотят растоптать окончательно. Художник мысленно досчитал до десяти и усмехнулся.
— Что ж, почему бы и нет?
Полотно, приговоренное к сожжению первым, стояло чуть в стороне от других. Боттичелли критически осмотрел его — как чужую, представленную на суд мэтра работу — и невольно залюбовался увиденным. Прекрасная золотоволосая Ио, вобравшая в себя все краски рассвета, нежилась, лежа на облаке, имевшем очертания мужской головы. Линия шеи Ио вдруг показалась ему удивительно трогательной. Никому такое не удавалось, подумал он с гордостью.
— Синьор Филипепи, — резко окликнул Аурелиано.
— Да-да, я иду.
Сандро взялся за тяжелую раму. Юнцы из Христова воинства, раздвинув толпу в стороны, проложили ему путь. Шагая к палаццо делла Синьория, он чувствовал, что все взгляды собравшихся устремлены на него. Он шел опустив голову, охваченный отвращением к себе и к тому, что происходит вокруг.
— Внемли, Флоренция, — выкрикнул Савонарола, указывая на художника пальцем. — Вот человек, осознавший свои заблуждения и отрекающийся от собственных нечестивых деяний. Лукавой кистью своей, вместо того чтобы возвеличивать Господа, он живописал похоть и блуд.
Доминиканец знаком повелел двум подросткам принять у Боттичелли картину.
— Поднимите ее повыше, дети мои! Пусть все увидят, сколь мерзостно это творение, прославляющее греховное вожделение во всей его отвратительной неприглядности. Взгляните на эту распутную женщину, бесстыдно обнажившую свое тело. Она изнывает от похоти, она сучит оголенными бедрами, поощряя ненасытность Юпитера и пробуждая в грешных душах соблазн!
Толпа подалась вперед, горя нетерпением увидеть все это воочию и проникнуться отвращением к оголенной язычнице. Сандро хотел крикнуть во весь голос, что его холст прославляет не мерзость, не похоть, а человеческую красоту. Впрочем, до красоты никому здесь не было дела. Публика бесновалась. Малый костер за спиной художника разгорелся и весело затрещал.
— Но Сандро Филипепи раскаялся, — провозгласил Савонарола. — И сейчас он своими руками бросит в огонь сие нечестивое полотно!
Сандро шел к костру словно во сне, прижимая к груди свое обреченное детище. Ненависть, в нем бушевавшая, слепила ему глаза. Он швырнул картину в огонь, и жадное пламя, взметнувшись, в одно мгновение превратило ее в прах.
Толпа ахнула. Сквозь завесу смрадного дыма Сандро увидел своего брата, тот торжествующе улыбался. Зловонное облако окутало кучку доминиканцев, стоящих за спиной Симоне. Когда дым рассеялся, под одним из монашеских капюшонов проступило застывшее, словно маска, лицо — лицо Франческо Ракоци да Сан-Джермано.
Поддерживая одной рукой спрятанные под накидкой холсты и выставив перед собой локоть другой, Ракоци принялся прокладывать себе путь через людскую массу, объясняя выражавшим неудовольствие горожанам, что ему необходимо вернуться в Сан-Марко.
Он уже огибал Санта-Мария дель Фьоре, когда новый вздох толпы за спиной подсказал ему, что в огонь бросили очередную картину.
Описание видения блаженной Эстасии — сестры, приобщенной к тайнам Господним.
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь!
Почитая благословенную Богородицу, всех святых, ангелов и великомучеников, смиренно прошу фра Мило записать все, что я ему расскажу о видении, ныне мне явленном.
Томясь в миру и предаваясь безумствам плоти, еще не сознавая, что мне будет дано победить в себе грешницу, я
Моя душа вознеслась ввысь вместе с ярким сиянием, и я увидела, что исходит оно от флорентийских костров. Смрад, источаемый сгорающей в их огне мерзостью, делался на небесах ароматнее ладана, жирный дым обвил чело Спасителя цветущим венком и излучал свечение, весьма его украшавшее.
Языки пламени танцевали пред ним, а молитвы, возносимые верующими, звучали как лютни и трубы. Когда знаки тщеславия были разрушены, Господь улыбнулся и явил свою красоту, с которой ничто на свете не может соперничать. Я была вознаграждена в своих мыслях о нем, ибо ничто не несет нам такой благодати, как вера. Благочестие прядет нам покровы лучшие, чем те, что могут быть предложены самыми искусными в мире ткачами.
Я видела, как Господь поглядел на Флоренцию и отвел от нее пылающий меч свой, чтобы занести его над адской низиной, имя которой — Рим. Но глаз Спасителя зорок, от Него ничто не укроется, Он узрел, что не все принесли Ему жертву свою. Нашлись отступники, не пожелавшие отринуть мирские сокровища ради славы небесной. Однако не радуйтесь, нечестивцы, посмевшие забрать две картины, назначенные к сожжению. Вы низвергнетесь вместе с ними в геенну огненную, ибо Господа нашего нельзя обмануть. Он покарает всякого, кто решит насмеяться над искренностью наших праведных устремлений.
Я утратила голос, воздавая хвалы всеблагому Творцу. Мои веки отяжелели от созерцания Его славы. Мое бренное тело ослабло от ночных молитв и постов, но вера моя крепка, ибо она привела меня к престолу Господнему.
Мне открылось, что Флоренция может быть прощена, что ревнитель праведности ее возвысится и что луч его славы упадет на меня благодаря милосердию Божьему.
О, Флоренция! Будь искренней в своем покаянии! Будь крепка во вновь обретенной вере своей! Не упусти своего триумфа, ибо он почти явлен тебе. Избавься от еретиков, развративших тебя! Ступи на путь святости, по которому вслед за тобой устремятся народы!
Любовь к Господу преодолевает любые препятствия и прекращает любую вражду. Сонмы ангелов, святых и великомучеников взирают на нас с горних вершин. Они радуются, когда грешники каются, и рыдают над теми, кто все еще остается в тенетах соблазна.
Какая земная любовь может сравниться с подобной любовью? Можем ли мы рассчитывать на признание и успех, когда смерть кладет предел всем сокровищам мира, обращая их в прах? Только величие Божие остается в веках, и если мы от него отвернемся, то навсегда лишимся доступа к источнику вечной жизни, являющемуся средоточием всего сущего!
Записано рукой фра Мило со слов сестры Эстасии, приобщенной к тайнам Господним.
ГЛАВА 11
— И что это все означает? — вопросил Ракоци, когда его ввели в часовню Санта-Мария Новелла. Он держался спокойно, с высокомерным достоинством, несмотря на присутствие двух дюжих охранников, следивших за каждым движением подопечного, чей темно-зеленый камзол, расшитая жемчугом шляпа и синие венгерские сапоги хорошо гармонировали с красками фресок, покрывавших дальнюю стену святилища.
Двое доминиканцев, сидевших за длинным столом, настороженно переглянулись, третий, совсем еще юноша, посмотрел на задержанного крайне недружелюбно.
— Вы можете сесть. Вам придется ответить на кое-какие вопросы.
— Я постою, — коротко ответил Ракоци, взглянув на молодого доминиканца. Было в нем что-то неприятно знакомое… Но что? «Двенадцатая ночь!» — мелькнуло в мозгу, и Ракоци вспомнил. Палаццо, гости, банда погромщиков, Лоренцо, побелевший от гнева. Этот молодчик возглавлял тогда шайку приверженцев Савонаролы.
Положение осложнялось.
— Вы — Жермен Ракоци, так? Наследник богоотступника Франческо да Сан-Джермано?
Ракоци покачал головой.
— Я бы не стал этого утверждать. Франческо да Сан-Джермано — мой дядюшка, это факт. Богоотступник он или нет — я не знаю. Что до наследства, то Синьория не подтвердила пока что мои права.
Пожилые монахи вновь озабоченно переглянулись.
— Ваши ответы на наши вопросы покажут, насколько ваши притязания основательны, — нахмурился молодой монах.
— И каким же образом? — Ракоци вскинул брови. — Вы ведь — не Синьория, а Синьория — не вы.
— Меня зовут фра Марио, я из рода Спинатти. — Молодой доминиканец впился в задержанного изучающим взглядом.