Кот баюн и чудь белоглазая
Шрифт:
— У меня свои пути, — ответила женщина. — Меня твой… меня теперь Бог поведёт. Прощай, может, ещё свидимся.
Сундук первый Доска седьмая
Кухня темнела закопчённым потолком, отсвечивала ярко пылающей печью, гремела посудой, шуршала шорохом берестяных коробов с припасами, стуком ножей о деревянные доски. Метались поварята, подгоняемые криками и подзатыльниками поваров, исполняющих обычный наказ — княжеский ужин. Все поглядывали на Грубера, старшего повара — в настроении ли, трезвый ли сегодня? Словом, жизнь
— Тащите тура, что утром привезли, — заорал Грубер, огромный мужик, с животом, вываливающимся из широкого пояса, застёгнутого на последнюю дырку. Чёрные усы свирепо топорщились в стороны, скоблёный подбородок синел пробивающейся щетиной. Белый колпак свисал набок — волосы прибирались, чтоб в княжескую еду не насыпались насекомые. Мясник, сидевший на колоде, бросился к дверям, распахнул их ногой, тихо ругаясь в бороду: «Разорался, прусс проклятый…». Однако скорости не сбавил, схватил за шкирку двух поварят, собирающих на дворе щепу для растопки, потащил в сарай, где на крюках висели окорока и филей дикой коровы, а в корытах мёрзла требуха и лохматая шкура животного. Поварята сняли огромный кусок мяса, пыхтя и сгибаясь в коленках, потащили его на кухню. В жарком дымном помещении работать было намного приятнее, чем на морозе. Невзирая на подзатыльники. И лишний кусок иногда перепадал — бедным городским семьям жилось несладко, пристроить мальчика в поварню считалось большой удачей.
Повара хватали куски мяса, обрезали мякоть, присыпали сушёными зёрнами тмина и аниса, кидали на сковороду, в желтеющий лук. Сало шипело, стреляло раскалёнными брызгами, громко скворчало.
Грубер неспешно подошёл, схватил голой рукой кусок недожаренного мяса, сморщился, подкинул пару раз на ладони, начал рвать белыми здоровыми зубами — во все стороны брызнула кровь. Для улучшения вкуса поварята уже крошили морковь, кинули укроп, листья хрена. Грубер достал из шкафчика мешочек соли, насыпал горсть в кипящий соус, помешал деревянной ложкой. Повернулся, заорал, чтобы в закипающий котёл опускали осетра — его надрезали, вынули потроха, плёнки, горькую печень, чёрную икру в прозрачной кишке засунули назад, в котёл рыбу опустили целиком.
Дверь заскрипела, в тёмное помещение просунулась лысая голова, внимательные глазки цепко осмотрели работающих людей — не отлынивает ли кто, не ворует ли княжеское добро путём наглого пожирания оного? Грубер неспешно поклонился, утёр рукавом капающую с толстых губ мясную кровь — его досмотр не касался.
— Здравие господину Долгодубу! — гаркнул он так, что поварята, переворачивающие на сковороде жаркое, подскочили, а стряпуха, месящая тесто, взвизгнула. В голосе старого прусса слышался отчётливый акцент — так говорили люди за дальними берегами Чудского озера, чужие, немцы.
— Сейчас принесут посуду, подавай первую смену! Закуски, мясо тащи! Я вас! — тонко закричал лысый Долгодуб, грозя усатому повару худым кулаком.
— Всё будет гут, хорошо! — захохотал Грубер, нисколько не боясь дворецкого, или кастеляна, как он называл его на свой лад. Причиной смелости было частое совместное распитие пива, которое Грубер умел варить совсем неплохо. А вот пить его было не с кем — только что с Долгодубом, человеком пришлым, как и Грубер. Местные мужики пили медовуху. Сладкую. Тьфу!
— Только быстрее, дружина гуляет! — повторил дворецкий. — Потом неси рыбную перемену!
— Давайте ендовы под мясо, братину под бульон! Караваи вынимайте из печи! Пироги с грибами ставьте на огонь! — подзатыльники посыпались во все стороны, кухонные люди забегали с утроенной энергией.
— Сейчас гридни придут, с блюдами! — с этими словами Долгодуб исчез в облаках пара.
«А мяса маловато будет», — угрюмо почесал нос Грубер. — «Уж больно много развелось княжеской родни и приживал, запасов не наберёшься! А сегодня и дружина пирует…»
Повар сел на колоду, смахнув огромной ладонью мясные крошки, задумался. Хотелось пива и бабу, да хоть Мину, бывшую придворную девку. Она давеча мигала на лестнице, надо бы посвистеть ей вечером, может, выйдет ночью во двор.
Пир в избушке продолжался до полуночи — Коттин рассказывал свою историю от прихода в Чудово до сегодняшнего дня, умолчав про судьбу мальчика. Он периодически подмигивал Стефану, чтобы тот ненароком не ляпнул чего лишнего. Яга же не стала расспрашивать, что случилось с его спутником, посчитав, что раз Коттин сигналит своему человеку, значит, мальчика нет в живых, и странник не желает говорить об этом.
— Выходит, ты встретил Стефана в лесу, во время похода, и позвал в свою дружину?
— В какую такую дружину? — удивился бывший Кот. — Мы идём тихо, кушаем ягодки с кустиков, зайчиков ловим.
— Знаю я тебя! Неужели, ты за прошедшие века переменился? Да никогда не поверю! Вот скажи мне — ты девушку из деревушки, зачем прихватил? Пожалел сироту?
— Так и есть, Славуня, — сказал, поёжившись и опустив глазки, Коттин. — Жалко её, погибнет в лесу.
— Нет, всё-таки изменился, — брови ведьмы полезли на лоб. — Или нет? Ты говоришь, поселяне отравились волшебным вином Фавна? — саркастическая усмешка пробежала по губам лесной ведьмы.
— А то ж, матушка, — по древней привычке согласился с ведьмой странник. — Много выпили колдовского зелья, вот и померли все.
— Я чуяла, как их души с погребальным огнём взлетели. Обычаи соблюдаешь? Веришь, что они возродятся?
— Ты ведёшь себя, как римский прокуратор. С чего бы это? — удивился Коттин. — Ты думаешь, я их убил? Или тебя заела моя волшебная безделушка, это колечко? Я не знаю не только заклинания, но и предназначения этой вещицы. Пойду-ка я, выйду на двор…
— Иди, иди. А перстенёк, подаренный русалкой, никогда не будет лишним. Сегодня зря карман тяготит, через пару веков, глядь, и пригодился.
— Самому нужен, — Коттин растопырил руки, всем телом загородил мешок, потом закинул его на плечо, чтобы случайно ничего не потерялось. — А то вороны тут шастают, женщины…
На дворе стояла тьма, небо спряталось за тучами, Луна упала за край леса. Коттин постоял на крыльце, осторожно спустился по ступеням, снежок тихо хрустел под красными сапогами. «Надо купить нормальные сапоги, без этих прорезей, когда всё закончится».