Кот, который дружил с кардиналом
Шрифт:
– Полагаю, сегодня вы были бы не прочь отведать грудки фазана, – предположил их хозяин.
Если он и баловал кошек, то только потому, что они занимали две трети его жизни. Другой семьи у него не было. Юм-Юм, очень ласковое создание, любила забираться к нему на колени и лапкой играть с его причудливыми усами. Коко, в свою очередь, отличался редким благородством и непомерно развитыми кошачьими инстинктами. Юм-Юм всегда примечала, когда на хозяине было что-нибудь новое или когда он ставил еду в другой тарелке. А сморщенный нос и ощетинившиеся усы Коко безошибочно чуяли опасность и умели разнюхать скрытую правду. Если у Квиллера что-нибудь
– Вот черти! – как-то поделился Квиллер со своей подругой Полли. – Пожалуй, они могли бы посоперничать с Мангоджерри и Ремплтайзером на выборах в Мускаунти.
Кошки обнюхивали омаровое мясо без особого энтузиазма, и трудно было не заметить, как неодобрительно изогнулись их жёлто-коричневые тела, как критически прижались коричневые ушки и с каким упреком выпрямились коричневые хвосты. Квиллер начинал понимать их язык – в особенности, что означало положение хвостов. Тут его наблюдения неожиданно прервал телефонный звонок, но, когда он снял трубку, никакой реакции не последовало. Не придав этому никакого значения, он занялся приготовлением мясного полуфабриката себе на ужин.
Обычно субботними вечерами он ужинал в «Старой мельнице» в обществе Полли Дункан, главной библиотекарши Пикакса и главной женщины в его жизни. Но сейчас её не было в городе. Поэтому он безо всякого удовольствия проглотил кусок говядины и отправился к себе в кабинет готовить заметку для местной газеты в рубрику «Из-под пера Квилла». Статья была посвящена успеху необычного эксперимента в Пикаксе. Как раз в тот самый вечер на сцене Театрального клуба в последний раз шел спектакль «Прославленная история короля Генриха Восьмого». Выбору пьесы предшествовало множество споров. Даже самые ярые поклонники Шекспира предсказывали, что число зрителей будет меньше, чем действующих лиц на сцене. Тем не менее постановка состоялась, и результат превзошёл все ожидания: двенадцать спектаклей за четыре недели прошли при битком набитом зале – так долго ещё ни одна пьеса не удерживалась на сцене Пикакского театра.
В вечер премьеры Квиллер с Полли Дункан сидели в пятом ряду у прохода, а вскоре после этого в газете появилась его хвалебная – с полным основанием – рецензия. Теперь, когда уже было известно, что все билеты на последний спектакль проданы, он готовил заключительную заметку, в которой с восхищением отзывался о театральной публике, проявившей глубокое понимание серьёзной драмы, и посвящал лестные слова артистам, воссоздавшим на сцене достоверные образы английской знати шестнадцатого столетия. Однако имя режиссера появлялось лишь в последнем абзаце, что было отнюдь не случайно. Дело в том, что Хилари Ван Брук в своё время задел журналистскую гордость Квиллера, не дав согласия опубликовать свою краткую биографию, – любой другой в Пикаксе ухватился бы за такую возможность как за счастливый лотерейный билет. Вот почему журналист удостоил его вниманием в последнюю очередь, то есть отнёс в самый конец статьи.
Вполне довольный своей работой, Квиллер приготовил в электрокофеварке кофе, достал из холодильника сладкую булочку, взял в руки книжку и приготовился отдохнуть. Несмотря на недавно обретённое солидное финансовое положение, Квиллер по характеру был человеком экономным и знал счёт деньгам. Верный прежним привычкам, он продолжал
Облачившись в пижаму и старый потёртый пиджак, он поднёс спичку к сухим веткам, растопил камин и уже было собрался вольготно растянуться в необъятном кресле, как опять зазвонил телефон. И, подняв трубку, Квиллер вновь услышал щелчок, который на этот раз заставил его призадуматься. В городах на юге штата, где он прежде жил и работал, подобный инцидент означал бы, что где-то за углом прячется взломщик. Но в Мускаунти такие случаи были редкостью, и потому он решил, что это проделки каких-нибудь искателей приключений. О яблочном амбаре ходило столько всяких слухов (кстати, в 1920 году в нем повесился садовод), что было в порядке вещей, если поблизости кто-нибудь ошивался или заглядывал в окна.
Вскоре о телефонном звонке он позабыл и устроился в большом кресле, положив ноги на низенькую скамеечку. Тотчас примчались оба сиамца и уселись рядом, предвкушая час отдыха. Он часто читал им вслух. Казалось, им нравилось звучание его голоса – неважно, слушали ли они стихи из потрёпанного томика Уолта Уитмена или результаты бейсбольного матча высшей лиги, опубликованные газетами штата. У Квиллера был приятный звучный тембр – результат уроков дикции, которые он брал в любительском театре колледжа, – не говоря уже о том, что акустика амбара делала своё дело.
Стоило ему открыть книгу Одубона «Птицы Америки», популярное издание бестселлера прошлого века, – как его слушатели целиком превратились во внимание и удобно свернулись клубочком: Юм-Юм – у него на коленях, а Коко на покоившемся на подлокотнике кресла локте. Орнитология прежде не привлекала Квиллера, но Полли, стараясь привить интерес к наблюдению за птицами, подарила ему ко дню рождения бинокль, и тут-то все и началось. Более того, он не смог устоять перед искушением приобрести всего за доллар книгу с двумя сотнями цветных иллюстраций.
– Здесь почти одни картинки, – листая страницы, сказал он внимательно слушавшим его кошкам. – Кому только пришло в голову дать такие нелепые имена? Черногрудая ржанка! Большеголовый американский сорокопут! Пятнистая поганка! Это ж надо дойти до такой глупости!
– Йау, – согласился с ним Коко.
– А вот и ваш дружок, кардинал. Экий красавец! Здесь сказано, что он обитает в густых лесах, зарослях, а также садах по всей территории Америки вплоть до Канады.
Когда они жили в Центре, излюбленным занятием Коко было наблюдать за голубями, а теперь он часами просиживал у окон амбара, следя за порханием многочисленных птичек в чахлом саду. Недавно у него завёлся новый знакомый – с ярко-красным опереньем, королевским хохолком и благородным клювом, который насвистывал своё беспрестанное кюи?
Не успел Квиллер открыть страницу с изображением красногрудого дубоноса, как вдруг обе кошки разом вытянули шеи и уставились на входную дверь. Насторожился и сам хозяин. Из сада доносился такой страшный грохот, будто на них двигались танки, и вскоре окна амбара осветились ярким светом. Хозяин вскочил на ноги и включил дворовые фонари. Взглянул через окно на Тривильенскую тропу и увидел: по грязной дорожке, раскачиваясь и подскакивая, будто телеги по колдобинам, двигалась с включёнными передними фарами колонна автомашин.