Кот, который играл в слова
Шрифт:
– В воскресенье я, вероятно, буду работать.
– Тогда отдайте их своим дружкам по газете.
– Как вам нравится Копенгаген?
– С виду очень чистенький, опрятный. Уйма велосипедов.
– А скоро прорежутся ваши новости?
– Будем надеяться, в течение недели, – ответил Нойтон. – А когда прорежутся, первым на них набросится «Прибой»!
Повесив трубку, Квиллер поискал нойтоновский календарь. Нашёл его в ящике стола – большую кожаную книжку, где с одной стороны помещался дневник, а с другой – телефонный справочник. Бейсбольные билеты были
– Коко – рявкнул он. Пошёл прочь от этой книжки!
Кот бесшумно поднялся на стол и запустил когти в телефонный указатель. Он пытался начать игру. У Квиллера дрогнули усы. Он не смог устоять и открыл книжку на странице, избранной Коко.
На ней он нашёл телефонные номера доктора Томаса и широко известной адвокатской конторы Тихэндла, Барриса, Хенсблау, Мауса и Кастла.
– Поздравляю! – сказал Квиллер коту. – Ты загнал в угол Мауса! [10]
10
Маус (mouse) – мышь (англ)
Значились там и Теппингтон, биржевой брокер, и телефон «Толедо», самого дорогого в городе ресторана. А в конце списка стойло имя Тейта. Не Джорджа Тейта или Вернига Тейта, а Сайни Тейт.
Квиллер уставился на поспешно накарябанное имя, словно то был призрак умершей женщины. Почему Нойтон записал Сайни, а не её мужа? Какие дела у опытного предпринимателя с больной женой богатого, праздного собирателя нефрита?
Квиллер припомнил разговор с Нойтоном на вечеринке Дэвида. Кражу нефрита они обсуждали, но предприниматель не упоминал о знакомстве с покойной миссис Тейт. А ведь Нойтон любитель сыпать именами, и упоминание Тейтов произвело бы впечатление…
Квиллер медленно закрыл книжку и быстро открыл её снова. Он пролистал весь дневник, день за днем проверяя нойтоновские встречи. Начал он с 20 сентября и вернулся к 1 января. Ни единой записи. где упоминались бы Сайни Тейт или Тёплая Топь. Но цвет чернил около «1 сентября» изменился. Большую часть года они были синими. А потом Нойтон переключился на чёрные. Телефонный номер Сайни Тейт был написан чёрными чернилами; Нойтон добавил его в течение последних трёх недель.
ДЕВЯТЬ
Перед тем как уйти из квартиры на свидание с Элкокови Райт, Квиллер позвонил Дэвиду Лайку, чтобы расспросить о похоронах миссис Тейт.
– Вам следовало там побывать, – сказал дизайнер. – Там было достаточно голубой крови, чтобы открыть по ней навигацию. Вся старая гвардия, знававшая Тейтовых папулю и дедулю. Вы в жизни не видывали такого множества пенсне и шляпок в стиле королевы Мэри.
– Как держался Тейт?
– Жаль, не могу сказать, что он казался бледным и изможденным, –
– Я работал над обложкой. А нынче под вечер переехал в квартиру Гарри Нойтона.
– Славно! Так мы соседи, – оживился Дэвид. – Тогда почему бы вам не прийти в воскресенье скоротать вечерок и познакомиться с Натали Нойтон? Она только что вернулась из Рено, и я приглашаю нескольких знакомых выпить в её честь.
Квиллер припомнил великолепную закуску на недавней вечеринке и с готовностью принял приглашение. После этого он наскоро приготовил обед для Коко – пол жестянки лососины, приправленной сырыми яичными желтками, – и сказал:
– Будь хорошим котом. Я приду домой поздно и обеспечу тебе закусочку.
С шестью ударами часов он встретил возле ратуши Элкокови Райт; в её пунктуальности была чисто архитекторская точность. Она надела занятную пёстро-зелёную юбку, турецкий топ и голубую шапочку из рогожки, напомнившей Квиллеру сиденья стульев в какой-то столовой его далекой юности.
– Я смастерила её сама – из образцов обивки, – сказала она, вглядываясь в него из-под водопада блестящих каштановых волос, каскадом ниспадавших на плечи.
Он повел её обедать в пресс-клуб, сознавая, что его увидят все завсегдатаи бара и на следующий день признают: у него есть вкус. Но как бы то ни было, это должен быть именно пресс-клуб. У него там кредит, а зарплата – не раньше пятницы. Он провёл свою спутницу – она попросила Квиллера называть её Коки – наверх, в главный обеденный зал, где было потише, а на столиках ждали булочки, обвалянные в кукурузной крошке.
– Коктейль? – предложил Квиллер. – Сам-то я с выпивкой завязал, но возьму лимон и сельтерскую, чтобы составить вам компанию.
Казалось, Коки это сильно заинтриговало.
– Почему вы не пьете?
– Длинная история, и лучше об этом не распространяться.
Он подсунул под ножку стола спичечный коробок: все пресс-клубовские столы от природы шатались.
– А я истязаю себя йогой, – сказала она. – Никакого ликера. Никакого мяса. Но я сделаю нам с вами один настоящий коктейль – если вы закажете ингредиенты и два стакана для шампанского.
Когда принесли поднос, она налила в стаканы немножко сливок, разбавила их имбирным элем, а потом достала из сумочки небольшую деревянную мельничку.
– Я тру на тёрке свежий мускатный орех и ношу его с собой, – сказала она, посыпая напиток коричневой пылью. – Мускатный орех возбуждает. Немцы добавляют его во всё.
Квиллер сделал осторожный глоток. Напиток слегка отдавал горечью. Он походил на саму Коки – прохладный и плавный, с нежданной перчинкой.
– Как вы решили стать архитектором? – спросил Квиллер.
– Быть может, вы не замечали, – ответила Коки, – но архитекторов по фамилии Райт даже больше, чем судей по фамилии Мерфи. Нас тянет к чертёжной доске. Однако это имя нигде меня не оставляет. – Она поправила свои длинные волосы. – Возможно, мне надо сдаться и выйти замуж.