Кот Усатый Эдвард XII
Шрифт:
– Ах, если б я мог приобрести в кредит парочку тигров! – и Львов-Черный вздымал искусанные руки к высоком потолкам графского кабинета. – Как бы я с ними схватился в неравной схватке… Знаете, какой мною придуман оглушительный рекламный ход? На представлениях будем страховать зрителей на случай смерти от страха. Бесподобно, а?!
Идею страховки склонных к инфаркту и нервным припадкам зрителей Головкин одобрил, а вот ролевая игра с таежными хищниками показалась сомнительной затеей. К тому же дрессировщик так налегал на ликер, что граф не удивился бы, получив известие, что тот
Да, надо будет при случае дать поручение Анониму составить послужной список кровожадных особей в «Хищных тайнах Гиппопотамии». В перспективе в угоду зрителям можно будет разнообразить казни гладиаторскими боями с млекопитающими.
Но виселица все-таки была предпочтительней. Одни слова «приговорить к казни через повешение» и «на рассвете повесить» уже ласкали душу графа. Он словно снова превращался в кудрявого мальчугана, снова открывал свое сокровище – «Щелкунчик и Мышиный король» в старинном телячьем переплете с золотистым обрезом. С каким наслаждением читал маленький аристократ историю о том, как крысы сожрали лучшую королевскую колбасу. Именно за это опечаленный отсутствием обеда монарх отправил каждую десятую мерзавку на виселицу.
А в кабинете напротив портрета героического адмирала Илья Гаврилович повесил аллегорию «Сорока на виселице» Питера Брейгеля-старшего, которая олицетворяла одну мудрую вологодскую пословицу «Дорога к виселице ведет через веселые лужайки с девушками». Хотя эпизод с крестьянином, присевшим неприличной позе в углу картины, казался ему перебором.
«Ну хорошо, а за что я его повешу? Нужен строго законный повод», – уныло подумал Головкин и хотел погрызть ногти, но пальцы не слушались и судорожно барабанили по губам.
Шеф дворцовой охраны терпеливо ждал решения хозяина, поглаживая рыжий лоб невозмутимого графского пойнтера Ибраила. Если Илья Гаврилович поманит в пространство указательным пальцем, украшенным старинным армянским перстнем, то визитера можно впускать в дворцовые покои. И наоборот – спустить с помпезной дворцовой лестницы, если большим пальцем граф резко укажет вниз.
Впрочем, в некоторых случаях пальцы аристократа выдавали более сложные комбинации. Так недавно получилось при посещении дворца флегматичной эстонской Лизой Вик, представительницы благотворительного фонда «Стюардессы Прибалтики, исчезнувшие в Бермудском треугольнике». Тогда граф соединил большой и средний пальцы на одной руке, и Опанасенко решил, что граф собирается предложить Вик остановиться и погостить во дворце одну-две ночи. По слухам, когда-то графиня тоже работала модельной стюардессой где-то в Скандинавии.
Но, оказывается, требовалось лишь уточнить размер запрашиваемого пожертвования. Пришлось шефу дворцовой охраны надеть лицо идиота, наступившего на собачьи фекалии, и виновато раскланиваться перед графом, прижимая руки к ляжкам на прусский манер. А эстонка, походкой напоминавшая муху после зимней спячки, получила чек на половину суммы за вычетом кэшбека.
– Ну что же поделаешь, Сантьяго, подавай сюда этого негодяя, – и граф обреченно сложил ладони в молитвенном жесте. Опанасенко строевым шагом покинул хозяина, и через секунду в кабинет влетел Печорин. Он словно прятался за дверью и, как и Опанасенко, только ждал необходимой команды.
– Ваше сиятельство, я дико рад поприветствовать вас! – забыв поклониться, Славик восторженно тряс руки графа. – Представляете себе – вы первый граф в моей жизни!
И в порыве чувств Печорин хотел прижать графа к груди. Но Головкин предусмотрительно отпрыгнул назад. Прошлой осенью в аналогичной ситуации, когда у него неофициально гостил руководитель белорусской делегации некто Георг Милославский, с жилетки графа пропал мальтийский орден госпитальеров. Как и серебряные ложечки, орден до сих пор находился в розыске.
– А до меня тебе попадались одни лишь бароны и виконты, – сострил граф.
– Что вы, граф, баронов тоже не было, хотя я постоянно высматриваю их в толпе, – расплылся в улыбке Славик. Он с любопытством оглядел обстановку кабинета: голова мрачного кельтского идола соседствовала с обломком античного сосуда из Геркуланума, коллекцией африканского оружия и черепом с идеально ровной дырой на лбу. Стену украшал великолепный портрет адмирала, которого мастер изобразил с худощавым мужественным лицом и стальным взглядом. Ладонью в кружевной манжете предок графа грозно сжимал рукоятку кортика.
Но когда взгляд вора упал на картину, висящую на противоположной панели, он напрягся. В его понимании украшать стены изображением виселиц или гильотин, да еще в компании со зловещей сорокой было не к добру. Не зря художники ренессанса частенько рисовали мадонну с птичкой на руке в качестве символа того, что в будущем рок сулит Иисусу страдания и печальный конец.
Впрочем, удачливому вору было не привыкать к зловещим намекам судьбы: и у нее бывают промашки и заблуждения. Ну, а если обстоятельства припрут так, что на горизонте замаячит петля висельника, у него была наготове такая фразочка: «Еще минутку, господин палач». Говорят, так любил говорить один неунывающий призрак, прогуливаясь ночами по Гревской площади в Париже.
– Ах, какой миленький песик, – кивнул Печорин в сторону пойнтера. – Он тоже носит благородный собачий титул?
– Конечно! Разве ты не видишь, какой у Ибраила подъем ноги? Тонкая лодыжка – признак породы… Что, супостат, выпьешь со мной? В наличии шабли, мятный коктейль со льдом, виски «Белая лошадь» или островной вариант. А, может, по «Зубровке»? – предложил граф.
– А выпьем! – воскликнул вор. – Мы люди неплохие, как вечер мы бухие… Винцо для кацо, как говорят в Неаполе!
И они ударили по шабли и закусили ломтиком яблока.
– Ну, а теперь хватит играть вокруг да около, милый друг! Нам все известно! – граф окончательно взял себя в руки и вызывающе посмотрел на Печорина. Для убедительности он уселся в кресло и закинул ноги на стол. Славик решил не отставать и, сдвинув рекламные проспекты и зажигалку в виде кольта 45 калибра, присел на журнальный столик в стиле какого-то Людовика.
– Простите меня, сиятельный граф, что сразу не признался. Да, я несчастнейший из людей, ибо выбрал профессию вора. В знак примирения я готов немедленно застрелиться!