Кот ушел, а улыбка осталась
Шрифт:
— Почему?
— Религиозная пропаганда.
— Крестик на себя надену. Камушек — просто камушек. А вода — просто вода.
— Не пройдет, Георгий Николаевич, на ней написано, что это вода из Иордана.
— Сниму этикетку.
— А вас спросят: что это за жидкость?
— Скажу, вода.
— Они спросят, зачем вы везете воду?
— Скажу, что в Израиле нет воды, поэтому она ценится.
— Но вы же не в Израиль ее везете!
— Слушай, отстань…
Когда мы улетали из Израиля, на таможне в аэропорту нас долго расспрашивали, что мы везем и нет ли у нас в багаже чужих вещей. А когда прошли пограничный контроль, там оказалось немало наших новых знакомых, грузинских евреев,
1
В иудаизме обряд при достижении совершеннолетия.
— Это что?
— Вода.
— Просто вода?
— Да.
— И зачем вы ее везете?
— Потому что в Израиле нет воды, и она ценится.
— Но вы же не в Израиль, а сюда ее привезли. А у нас с водой проблем нет!
— Если честно, это вода из реки Иордан. Я ее в сувенирном ларьке купил — мне нужно для фильма.
— Товарищ Данелия, извините, на слово не имею права верить, работа такая. Хотя бы этикетка была, что это сувенир. А так придется задержать. Проверим, если простая вода, вернем. Через месяц позвоните.
Звонить я не стал. Росту подарил камушек из Иордана и крестик. Юра Рост был доволен.
НЕ УГОДИЛИ!
После поездки по стране мы с Резо жили две недели в кибуце вместе с узниками фашистских лагерей (очень славные старички). Там написали синопсис (развернутый сюжет). Саша Кляйн перевел его на английский и отправил Голану в Венгрию.
Ответ от Голана получили уже в Москве. Голан писал, что синопсис его не устраивает. Он примет окончательное решение только после того, как у него на столе будет готовый сценарий (сто страниц). Резо сказал, что это надолго, а у него в Тбилиси театр. Посоветовал мне пригласить еще кого-то в соавторы и улетел. А я обратился к своему другу Грише Горину. Гриша отказался. Сказал мне, что я человек сомневающийся, все бесконечно переделываю, и он такой же.
И если мы начнем работать вместе, то не закончим сценарий никогда. Гриша познакомил меня с Аркадием Хайтом, писателем с юмором. Синопсис Аркадию понравился, и мы начали писать сценарий. Работали плотно и за три месяца написали сценарий, перевели и отправили Голану. Ответа не было. Позвонили в Израиль Саше Кляйну, он сказал, что прошел слух, что Менахем Голан разорился (так оно и было).
Между прочим. Позвали меня на телевидение поговорить о фильме. Начал рассказывать. Меня остановили и сказали, что слово «еврей» не надо говорить. Надо говорить «лица еврейской национальности». Тогда я спросил: как мне рассказывать сюжет фильма? Говорить, что у грузина две жены. Одна грузинка, а другая «лицо еврейской национальности»?
МУЖИЧОК В МАТЕРЧАТЫХ ТАПОЧКАХ
Побывав в Израиле, я понял, что снять там несколько общих планов, а остальное в Туркмении, как планировал раньше, ущербно. Не будет достоверности. То, что происходит в Израиле, надо снимать в Израиле! Но валюты у Госкино нет!
В то время уже начиналась перестройка, и иностранные продюсеры стали появляться в Москве. Нам помогал Александр Суриков (председатель «Совинфильма»). Он давал читать сценарий американским продюсерам. Продюсеры говорили, что им это интересно, но героя должен играть американский актер, а язык должен быть английским. Меня это не устраивало. Героя должен играть Буба Кикабидзе, а язык тот, на котором говорят персонажи: грузинский, русский, иврит, английский, турецкий. Но это не устраивало продюсеров. И тогда Суриков устроил мне поездку в Канны, на фестиваль.
— Там будут все продюсеры, и мы найдем кого-нибудь сговорчивого.
Там были все, но условия не менялись. Актер должен быть американский, а язык — английский. В Канне Муза Туриничева, моя старая московская приятельница, познакомила меня с французским продюсером Константином Александровым. В отличие от других Александров был согласен снимать фильм, как я и хотел, на разных языках. Но насчет героя был непоколебим — только известный американский актер.
— Георгий Николаевич, озвучишь грузинским актером, и будет на экране грузин, — уговаривал Саша Суриков.
Но я видел в этой роли только Бубу. И все-таки на западного актера я согласился. Случилось это так. Утром после завтрака пошел гулять по набережной Круазет. Когда проходил мимо гостиницы «Маджестик», увидел у входа толпу репортеров. Они явно кого-то ждали. Остановился посмотреть. Подъехал лимузин, из него вышли два загорелых красавца в белых смокингах, а за ними мужичок в мятой серой майке и тряпочных тапочках. Корреспонденты кинулись их фотографировать. Красавцы широко улыбались, а из-за них выглядывал мужичок. Сзади меня кто-то хлопнул по плечу. Оглянулся — Константин Александров.
— Нравится?
— Нет. Если бы вот этот в тапочках был актер, его бы я взял.
— В тапочках — это Бен Кингсли, а эти двое — его охрана, — сказал Александров. — Значит, на Кингсли ты согласен? Я с ним поговорю.
Между прочим. Бен Кингсли уже сыграл Махатму Ганди и получил за эту роль «Оскар».
Вечером Константин сообщил:
— Кингсли сниматься согласен, но сейчас он занят. Освободится только через два года.
— Жалко.
— Стоп! Давай разберемся. Значит, снимать американского актера ты согласен! Надо только, чтобы он тебе нравился. Так?
— Ну, так.
— Давай искать!
И Александров предложил такой план: он в Париже подбирает кассеты с кандидатами на роль Мераба, а я приезжаю и смотрю. Приглашение он пришлет.
Между прочим. Со мной Константин говорил по-английски. Говорил медленно, хотел, чтобы я его понял. И я с ним говорил по-английски медленно, потому что в институте изучал другой язык (немецкий).
МРАВАЛЖАМИЕР
(многие лета)
В Париж я прилетел с Аркадием Хайтом. Александров встретил нас на белом кабриолете «Бентли», отвез в отель «Георг 5» (один из самых дорогих отелей мира), поселил в роскошном номере и повез ужинать в очень дорогой ресторанчик в центре Парижа. За ужином мы спросили, когда он нам выплатит суточные. Александров сказал, что будет выплачивать суточные, когда «Совинфильм» подпишет с ним договор. Мы с Аркадием переглянулись. В Госкино нам суточных не дали, сказали: «Вы едете по приглашению продюсера, он и должен вам платить».