Ковчег Иоффа
Шрифт:
– В общем, не знаю, че делать, – вздохнул блондин.
– Ну шантажировать себя не позволяй, бро, – отвечал ему друг, – но, с другой стороны, че ты теряешь? Посмотри. Может, и правда… Чем черт не шутит…
И стоило мне задуматься о таинственном происхождении выражения «чем черт не шутит», дремлющей в нем амбивалентности, как я споткнулся, мой телефон выскочил из кармана и прыгнул с Аничкова моста в воду. Боюсь, мне не доказать вам, господа, что подобного рода случайности никогда не случались в моей жизни.
На следующее утро я вынужден был прийти к дому Веры и ждать ее там. Через полчаса моего ожидания разразился ливень, и я
Дверь распахнулась. К моему огромному удивлению, вышел не престарелый франт, а средних лет мужчина, одетый добротно и скромно. В руке он держал изысканную антикварную трость. Когда он повернулся спиной, из-под шляпы показался русый хвост. Признаться, сложно было определить не только возраст человека, но и род его деятельности. Несомненным было одно – он вызывал расположение. Если бы он имел отношение к Школе, я бы сказал, что он продвинулся по классу харизмы – пожалуй, таких обаятельных персон я видел только в кино.
Когда он скрылся, я позвонил в дверь. Вера приоткрыла ее, но войти не пригласила. Я растерялся.
– Почему ты без звонка? – сердито спросила она меня.
Я попытался объяснить Вере, что утопил телефон, что пришел договориться о встрече.
– В два у развала, у Львиного мостика, – и всем своим видом показала, что ей надо запереть дверь.
Я был в недоумении: что могло произойти за ночь, чтобы моя возлюбленная оказалась столь суха со мной?
Полдня до нашей встречи я осматривал Питер и обдумывал аргументы для доказательства: Школа есть тоталитарная секта. Ох уж это вплетение в невидимые сети! Память, ходьба и остановки связаны между собой, как красные засечки и путь. И по вехам восстанавливается и ход мыслей. Поэтому я снова иду прежним маршрутом.
Под куполом Исаакия теперь хранится золото толпы – aurum vulgi, обычный энергетический шар. По достоинству шар равен монете. Сам по себе он еще не является доказательством оккультизма-месмеризма (шарами лечатся ныне уважаемые граждане), психического отклонения, чего иного. И смотрят на него не как на чудо, а как на явление физического порядка. Физика лишена чудес. Поэтому, забравшись по винтовой лестнице на купол Исаакия, с высоты которого был виден и Заячий остров, и игла Адмиралтейства, и обилие вод, поддавшись, верно, магии окружающих красот, я с тоской послал шарик Вере.
И тут же вспомнил. А ведь каждое занятие Школы начинается с того, чтобы послать один-единственный шарик Школе! Как же я раньше об этом не задумывался?! Выглядит это требование (да что там требование – мимолетно высказанная просьба) настолько безобидно, как если бы сотовый оператор своровал у каждого по рублю, а не по тридцать, как это случается чаще. Никаких усердных молений во славу Школы, длительных сессий по возданию чести основателю – никакого массового фанатизма, кроме этой скромной демпингующей монетки. «Вот она, ложная неприметность величайшего воровства», – почуял я истину, вдохнул глубже и сделал пометку в блокноте. Итак, вот одно доказательство тоталитарности Школы!
У канавки за Зимним дворцом можно самым невинным образом утолить жажду подглядывания, ибо мост, арка и проходы созданы тут с таким тонким знанием, что разрезанные на дольки фрагменты вод с мелькающими на них катерами приковывают к себе взгляд не меньше, чем нечаянное переодевание за окном прекрасной незнакомки. У Зимней канавки я понял и то очарование, которое возникает у последователей Школы, когда их тренируют разглядывать невидимое, тонкое. Учить людей подглядывать за делами Господними, не элитизируя «зрящих», а наоборот – настраивая на то, что все равны и способны на такое. Вот, дорогой читатель, псевдодемократичность эффективной тоталитарной секты! Тончайшее искусство соблазнения – разве это не признак хорошо организованной структуры?!
Я побрел к Марсову полю, которое отныне и навсегда в своих ветрах и просторах связано с тем странным ощущением, что у этой секты почему-то нет ни одного священного предмета. И вообще, нет атрибута и символики, которые с давних времен молча, но действенно программировали паству. Символ – это бездонный психический артефакт. Почему у них нет ни одного предмета, ни одного символа?
И я крутил головой, оглядывая поле, и даже сам засомневался, уместно ли подозревать Школу в опасной ереси, если ее последователи не работают на секту, ничего ей не жертвуют, не поклоняются ни Богу, ни лидеру, остаются свободны, могут сами разрабатывать свой регламент жизни? Они присутствуют лишь на занятии при прохождении «ступени». И в любой момент могут уйти с него. И нет у Школы философского или религиозного обоснований. Нет монополии истины и призывов убить «неверных».
На сером Марсовом поле я ощущал великолепные пустые ниши, которые Школа оставила нетронутыми. И меня терзало сомнение: не надумал ли я, что она опасна, действительно ли она сверхсекта, ересь которой попахивала или установлением новой культуры, или мировым господством? И вдруг показался мальчик в красном дождевике на синем беговеле.
Минуточку! Я поразился тому, что память почти полностью стерла информацию об одном-единственном безликом предмете – пластиковом кругляше, на одной стороне которого что-то вроде синей кнопки, на другой – красной. И кнопки безыскусные, как на советских автоматах с лимонадом. Предмет имел прикладное значение. Для его активизации необходимо было прикоснуться к той или иной стороне потоком энергии из межбровья. После чего предмет начинал излучать либо теплую энергию земли, либо холодную энергию космоса. Я его однажды применил так – направил теплый поток на строгого преподавателя. Он мгновенно развеселился, стал шутить. Потом куда-то этот кругляш затерялся. Выходит, Школа обладает определенными «орудиями» воздействия, она не беспредметна.
С Марсова поля я пошел в сторону Конюшенной площади, заглянул в музей советских игровых автоматов, лютеранскую церковь. Может, Веру убедит, что по вине Школы было совершено преступление, малое или большое?
Случай с зарезанным младенцем, которого погубила собственная мать, придя домой с занятия в Школе, был совершенно непоказательным. Более того, он был вопиющим и единственным. Мало ли какой психопат придет в Школу? Признаться, я и не верил в этот случай. Он казался сфабрикованным теми, кто ничего не мыслит в контрпропаганде.